Валентин Костылев - Кузьма Минин

• Название: Кузьма Минин
• Автор: Валентин Костылев
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1986

Переиздание исторического романа. Нижегородец Кузьма Минин — инициатор сбора и один из руководителей народного ополчении 1611–1612 годов, освободившего Москву от польских интервентов.

---

Холодно. Туманный утренник. Предрассветная муть жжет щеки, уши, ест глаза. В небе мерцает одна-разъединственная звезда. Ока, Волга, Кунавинская сторона и горы затянуты молочной мглой. Под ногами хруст подмерзших луж.

Минин и Нефед тоже стали спускаться вниз. Татьяна Семеновна отделилась от них, пошла домой.

— Не поскользнись… Держи правее, — хмуро сказал Минин обогнавшему его сыну.

Нефед, высокий, плечистый детина, остановился, поровнялся с отцом.

— Топор там? Не забыл?

— Не забыл, батюшка…

Некоторое время молчали. Минин в косматой шапке с наушниками, в поддевке из овчины, громадный, суровый. Внизу на площади, около Гостиного двора, где лавка Минина, пустынно.

В сумраке виднеются неуклюжие, медведеобразные фигуры сторожей. С набережной доносится скрип саней, голоса приехавших на базар крестьян.

Минин остановился перед своей лавкой — небольшой тесовый сарай с лотком у широкого раствора. Достал из кармана громадный железный крюк, отпер им дверь. Перекрестился на все стороны. Помолился и Нефед.

Оба вошли внутрь. Было тесно. Опрокинутая на спину лежала на полу мясная туша.

— Добро, — молвил Кузьма, толкнув ее сапогом. — Неси на волю.

Нефед взвалил на себя тушу и вынес на улицу, положив около лавки. Кузьма взял топор. Вышел, огляделся, засмеялся:

— Эк, мы с тобой какую рань!.. Пойди-ка сбегай, погляди, что у Охлопкова. Пришел ли?

Минин скинул поддевку, оставшись в стеганой телогрейке, перекрестился и, взмахнув топором, ударил по туше. С любопытством заглянул в разруб.

— Гоже, — сказал он про себя.

Накануне было много разговоров у него с женой. Дела, действительно, невеселые. Лавка пришла в полный упадок. Денежные сбережения все прожиты. Грозила нищета. Даже самый последний замухрышка, мясник Куприянка Юрьев, и тот взял верх над Мининым. Ивашка Толоконцев — и говорить нечего! А уж об Охлопкове лучше и не думать. В мясном ряду он — царь и бог.

Вернулся Нефед.

— Ну, что?

— Нет, не пришел.

Минин самодовольно погладил бороду.

— Та-ак. Ну, помогай! Пускай богатые люди спят, а-нам с тобой работать надо.

Туша была разрублена на мелкие, ровные куски.

— Подбирай.

Нефед принялся подбирать и раскладывать куски на лотке.

— Торговать не будем — посадский чин потеряем, плохо торговать — еще того хуже… Гляди, чего там мужик везет?..

Нефед побежал через дорогу, догнал воз, остановил.

— Бобер! — крикнул он издали.

— Давай сюда! — обрадовался Кузьма.

Воз подъехал к лавке. Оказалось, лысковский крестьянин… Дрожит, перепугался. Минин похлопал его по плечу.

— Не пугайся. — сказал он, — продавай-ка скорее. А то в съезжую попадешь… В клеть запрут… Ноне строго стало.

— Милостивец, Кузьма Минич!.. Да неужто это ты?!

— Как видишь! Я, самый я.

— Да милый! Давно ль приехал?

— На той неделе, почитай.

— Дай мне на тебя посмотреть-то.

— Нечего смотреть. Ты давай скорее товар-то, а то таможенную пошлину сдерут. Не мешкай.

— Аль строго?

— Знаешь, какое время: нечем платить долгу — ступай в Волгу. Да и бобры-то, гляди, государевы… За татьбу[35] почтут… Страшись!

— Кузьма Минич, тебе покаюсь… С государевых Ватомских гонов они… Прости ты меня, господи! Каюсь тебе, Минич, каюсь.

— Ну-ка тащи. Войдем в лавку. Нефед, постереги на воле.

Мужик вытащил мешок из-под рогожи и стремглав нырнул в лавку. Минин, не торопясь, развязал мешок, вынул несколько шкур. Лицо его просияло.

— Бобер черен… пушист… Гладок. А этот — карий, и он подходящ… Алтын восемь налогу пришлось бы тебе отвалить. Да под розыск угодил бы… Вот ликеевские бортники сидят за бобров-то… Хотели разбогатеть да в клеть попали.

— Кузьма Минич… вспомни старую нашу дружбу… будь благодетелем… не прижимай…

— Полно, Митя! Нешто обижал я тебя когда? И тебе было хорошо, и мне ладно, и покупателю не плохо. Всем угождал.

— То-то, век за тебя буду богу молиться.

— Смотри, токмо к Охлопкову не ходи… Опасайся его. В старосты лезет, выслуживается… С воеводою заодно.

— Да нет же, Кузьма Минич, кроме тебя ни к кому не пойду… Да, старосту, говорят, выбирать будут — непременно теперь тебя выберут…

— Ну?! Разве что слыхал?

— Не слыхал, а знаю. Народ тебя помнит, смелый ты, да и за землю стоишь. Панов, говорят, ты бил здорово. По деревням слух ходит. Сколько за бобров-то дашь?

— Не обижу. Ну-ка, Нефед, проводи Митю к нам… Угости его брагой… Бобры свезите тоже… Рогожей покрой. В сундук дома убери… А ты, Митя, погостишь у нас… Я скоро тоже приду. Товар продам и приду к вам на беседки.

Митя, рыжебородый, приземистый- человек, сел верхом на лошаденку, а Нефед — в дровни. Тихо поплелись в слободу, а Минин заботливо подобрал на снегу крошки и положил их на лоток. Поправил куски мяса, чтобы товар был виден лицом.

Стало быстро светать. Оживали лавки и лари на Нижнем посаде. Появились сбитенщики, пирожники, блинники, башмачники — расселись рядом вдоль улицы… С верхней части города стали спускаться посадские на торжище. Расползлись по Мясному, Хлебному, Солодовенному, Железному и другим рядам. Лавок было на Нижнем базаре до четырехсот, и товаром богато.

В воздухе потянуло запахом харчевных изб, гарью из кузниц, свежеиспеченным хлебом из монастырских пекарен, построенных недавно на торгу печерским архимандритом Феодосием. Открылись две богатые лавки в пять растворов, принадлежащие соборному протопопу Савве. Оба его сына, Игнатий и Василий, подошли к Минину, поздоровались, купили два куска мяса.

— Вчера после утрени отец о тебе богомольцам поминал. Воевода Алябьев достохвальною назвал твою службу в его войске. Спасли вы нас от разорения… Все купцы о вас, наших защитниках, богу молятся…

Поклонились Игнатий и Василий Минину с особым уважением и отошли.

Лавки протопопа Саввы были на самом бойком торговом месте, недалеко от бечевника, у Гостиного двора, около церкви Николая Чудотворца. Тут же находилась и Земская изба — сердце всех торговых дел на посаде, а рядом с ней — Таможенная изба для сбора пошлин.

А совсем рядом… Волга…

Направо от Гостиного двора и до самых Ивановских ворот раскинулась главная городская площадь — здесь читались царские указы, вершились суд и расправа: пытка, правеж, торговая казнь…

Здесь теперь собралась кучка торговых мужиков. Вполголоса, с оглядкой, шел разговор — кого выбрать старостой. Скоро сход. Судовой кормщик Данилка да кузнец Яичное Ухо рассказали, что всеми уважаемый протопоп Савва в Спасо-Преображенском соборе ныне указал на Минина как на честного защитника родины, ныне такие именно люди в старосты и нужны. Охлопков, правда, хороший, степенный человек и очень богатый, да только он до народа не любопытен и земские дела его к себе не влекут. Кузьма — иное. Хитер и любит деньгу, конечно, и он, как и весь торговый люд, но больше всего заботится все же о государстве и добровольно, без понуждения, ратником вступил в алябьевское войско, был храбрым в походах, своей жизни не щадил… Это — знак!

Кое-кто возразил против Минина: обеднял, мол, нечем ему, кроме храбрости, красоваться перед людьми. Федор Марков и Охлопков куда богаче, и уважение к ним за их самостоятельность на посаде громадное. Проедут в своих ковровых возках по улице, так им народ до самой земли кланяется, а с Мининым — все запанибрата, в один ряд с собою ставят его даже боярские холопы… И он не гнушается дружить с самыми последними подневольными людьми. Марков и Охлопков знают себе цену, держатся с достоинством и многие у них в долгу, даже воеводы и дворяне. Куда же Кузьме с ними равняться?!

Поднялся спор. Дошло чуть не до драки. Сбежались бурлаки, плотники, ямщики — мининская сторона сразу перевесила.

— Нам правды надо! — ревели бурлаки. — Без хлеба и правды — не жизнь, а вытье. Проклятые паны испортили всех… всю жизнь! Чистоты нет… Смерть ляхам! Кузьма бил их, — за то любим его мы! Любим!

Глаза их были гневные, страшные. Сторонники Маркова и Охлопкова разбежались: с бурлаками шутки плохи.

А Минин в это время распродавал последние куски мяса. От покупателей отбоя не было. Около его лавки толпился народ. Каждый покупавший мясо стремился услышать от него хоть одно словечко о войне с ляхами, о битвах с ними, о Москве… Кузьма охотно рассказывал всем, как дрался он с поляками под Балахной, на муромских путях.

Его слушали затаив дыхание.

Распродав все мясо, Минин попрощался с толпившимися около его лавки посадскими и пошел к себе домой.

Нефед и дядя Митя бражничали. Татьяна Семеновна разложила на печке бобровые шкурки, румяная, веселая: «Наконец-то Минич взялся за ум!»

Дядя Митя, сильно захмелевший, поднялся со скамьи и облобызал Минина: