Валентин Костылев - Кузьма Минин

• Название: Кузьма Минин
• Автор: Валентин Костылев
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1986

Переиздание исторического романа. Нижегородец Кузьма Минин — инициатор сбора и один из руководителей народного ополчении 1611–1612 годов, освободившего Москву от польских интервентов.

---

Пожарский отмалчивался.

Однако вскоре произошло событие, приведшее и его в великий гнев, и в его сердце вспыхнула ненависть.

Из Казани вернулся протопоп Савва, бледный, исхудалый, и со слезами поведал, что Иван Иваныч Биркин, нижегородский посол, ляпуновский помощник, на словах больше всех осуждавший измену, по-братски облобызавший Минина и Пожарского перед отъездом в Казань, изменил!

Вместо того, чтобы склонить на сторону ополчения забравшего власть в Казани слугу Владиславова дьяка Шульгина, Биркин тотчас же по приезде сам примкнул к нему, к Шульгину, стал его сообщником. Вернуться в Нижний не захотел, остался в Казани.

— Никто мне не верил, — с грустью вздохнул Кузьма. — А ты, Митрий Михайлыч, нередко стоял за него…

Пожарский укоризненно покачал головой.

— Но не ты ли, Минич, натолкнул меня взять его в помощники?

— И не напрасно. И в Казань его советовал я же отправить. Искушал я его. Испытывать крепость стебля в тихом месте не след. Надо поставить его там, где дуют переменяющиеся ветра… Коли устоит — стебель крепок, а начнет гнуться, извиваться, припадать на разные стороны — плохо, стебель ненадежный.

Весь посад пришел в волнение, узнав об измене второго воеводы. Из уст в уста передавалась эта печальная новость. Никто не хотел верить… Биркин?! Может ли то быть?! Он был так предан земскому делу.

Недовольная ополченскими постоями и поборами кучка посадских сплетников, придравшись к случаю, принялась злословить, сея недоверие и к другим вождям ополчения. Не оставили в покое и «самоуправца, из грязи да попавшего в князи» — Кузьмы Минина.

— Вот они какие… — шептали сплетники. — И Куземка для себя норовит. Гляди, и он не лучше других окажется. И проклятый этот стрелец Буянов… Вдоволь, небось, набил карманы… А Пожарский — глупец! Опутают его, сердягу, до плахи доведут. В цари сдуру полез! Придет времечно — ответит и он.

И пошли, и пошли…

Минин крепко задумался над поступком Биркина. Как-никак, а изменил самый первый человек в ополчении — помощник старшего воеводы. У него все тайны ополченского лагеря. Шульгин — сообщник панов, он может выведать эти тайны у Биркина и продать их панам.

Разгневанный Кузьма нигде места себе не находил.

Кому верить? Бояре, к которым перешла в Москве власть от царей, осрамились, опозорили себя навеки; казацкие атаманы, осаждающие и поляков и бояр в Кремле, якшаются с вором Сидоркой, хотят провозгласить его царем. Заруцкий тянет «маринкина щенка» на престол, сына тушинского вора. По городам, селам и деревням изменяют воеводы, дьяки и приставы, даже попы: присягают и Владиславу, и Сигизмунду, и шведскому королевичу, и псковскому вору Сидорке.

Первою мыслью Кузьмы было: подослать в Казань своих людей, чтобы они убили Биркина. Но Пожарский, услыхав об этом, пришел в сильное волнение. Грозил, если Кузьма так поступит, он, Пожарский, уйдет из Нижнего и навсегда откажется от воеводства в ополчении. Кузьма взял свои слова обратно.

И придумал другое: послать в Казань стойких посадских людей, попов и татарских мурз, чтобы пустили они там молву о непобедимости нижегородского ополчения. Надобно всю правду рассказать казанскому населению о боевом духе ополченцев, о готовности их постоять за правду «до смерти».

Пожарский одобрил. Решено было еще крепче объединиться с ближними городами, еще сильнее вооружиться, лучше одеться, обуться, больше запасти всякой пищи, откормить посытнее коней и двинуться к Ярославлю.

* * *

Поздно вечером, возвращаясь из Съезжей избы, Минин зашел к Марфе Борисовне. Дверь открыл Гаврилка. Марфа Борисовна уже легла спать. Услыхав голос Минина, она быстро оделась и вышла из опочивальни в переднюю горницу навстречу гостю.

— Добро пожаловать, Кузьма Минич! А я помолилась о вас обо всех да и спать было…

— Голова у нее что-то болит. Устала! — сказал Гаврилка, вздыхая.

— Прошу прощенья, коли так!

— Да нет, Кузьма Минич, не больно я устала, ничего не делая, молясь только богу.

— И то благое дело, Марфа Борисовна.

— Ты бледен. И голос словно не твой! Не стряслось ли какой беды, Кузьма Минич, спаси бог!

— Да что уж тут… — Минин оглянулся по сторонам. — Али присесть?..

Марфа Борисовна всполошилась:

— Ах, да что же это я?! Садись, садись, дорогой гостюшка… Милости просим!

Минин поставил в угол посох, сел на лавку, вздохнул:

— Хваленый наш радетель общего дела, ляпуновский выкормыш Ванька Биркин переметнулся, сукин сын, на сторону ляхов. Что ты тут скажешь?!

Марфа Борисовна всплеснула руками:

— Биркин! Иван Иваныч!

— Да, Иван Иваныч, чтоб ему на том свете бесы кишки выворотили.

— Да верно ли это, Кузьма Минич? Нет ли поклепа тут?!

— Протопоп Савва донес. Человек честный. Самого-то едва выпустили из Казани.

Марфа Борисовна села у стены против Минина, бледная, взволнованная.

— Да как же это так?… — испуганно проговорила она. — Против своих же?!

— А против кого шел Елагин? Против кого он подымал злобу в Курмыше? Против своих же, против нас. А Звенигородский? Веришь ли ты ему?!

— Нет, не верю… — тихо ответила вдова.

— То-то и есть! Много еще у нас в уезде тайных друзей Биркина… Не зря он провел здесь полтора года. Не зря имел своих соглядатаев.

— Что же теперь делать?!

Минин поднялся с места, заходил широкими размашистыми шагами из угла в угол по горнице, как бы обдумывая ответ.

Наступило тяжелое молчание.

Вдруг Минин приблизился к Марфе и тихо сказал:

— Теперь нечего нам ждать Биркина с казанцами. Готовься! Через несколько дней выступим. Пока реки не разлились. Митрий Михайлыч готов. На народ надеемся. Народ не изменит.

Марфа Борисовна взяла его за руку.

— Родной, Кузьма Минич, как же мы-то тут без тебя останемся?!

— Без меня остаться не страшно, а вот без Москвы… Лучше умереть! Не надо мне тогда и никого и ничего. Пропадай всё, ежели врагов не одолеем… К чему тогда наша жизнь?.. Холопам королевских панов пятки чесать?! Помилуй бог! Господь не допустит того.

Марфа Борисовна съежилась, маленькая, испуганная. Кузьма подошел к ней и укоризненно покачал головой:

— Ну вот! И ты такая же! Я вон Татьяне уже и не говорю. Слезы надоели! Видеть я их не могу. Тебе сказал, думал — обрадуешься… веселая станешь, а ты вон, гляди… трясешься вся! Эх, бабы, бабы! Все вы одинаковы.

Лицо Минина стало строгим.

— Ну что, если бы мы теперь все заревели! Я так думаю, ты бы нам ни одного корабленника[50] не дала… Вот тогда бы и я заплакал, глядя на таких воинов, а теперь… ты взгляни на наших ратников — душа радуется. Сами в Москву рвутся. Требуют. А почему? Они знают свою силу.

Кузьма подошел к двери и крикнул:

— Ортемьев!..

Дверь распахнулась — влетел Гаврилка.

— Эк, ты скорый какой! — засмеялся Минин. — Вот, братец! Дождались мы с тобой праздника. Собирайся.

Гаврилка вопросительно взглянул на Минина.

— Чего зенки вытаращил?! В Москву пойдем.

Марфа Борисовна ревниво следила за выражением лица Гаврилки. Парень взялся руками за голову, хотел что-то сказать, но, охваченный радостью, запутался и, низко поклонившись Минину, побежал обратно в сени.

Минин, растроганный, молчаливый, опустив голову на грудь, подошел к окну:

— Тьма!.. На посаде еще ничего не знают, спят, как дети… — он вздохнул. — Дети и есть! Вот кому надо плакать! Мне!

Марфа Борисовна подошла к нему:

— Минич, что ты говоришь!

— Говорю, что знаю. Но плакать не буду. Господь бог не оставит народ. Из детей люди станут взрослыми, но мне не видеть того. Да, Марфа Борисовна, много силы в человеке. Ну, прости, побеспокоил тебя! Покуда прощай! Молись о нас. Твоя молитва угодна богу.

Низко поклонился Минин вдове и вышел на волю. За окном слышны были его тяжелые шаги и стук посоха.

Проводив гостя, Марфа Борисовна пошла в горницу к Гаврилке.

Он сидел на полу и при свете ночника с большим усердием точил о камень саблю.

— Парень, что ты?

Гаврилка оторвался от работы, посмотрел на вдову хмуро:

— Чего не спишь, боярыня?

— Да как же мне спать-то? Слыхал, что Кузьма Минич сказал?

— Не глухой. Как не слыхать! Давно пора. Народ роптать начал.

— Убери саблю. Не скоро ведь, не сегодня, да и не завтра… Чего же ты?!

— Эх, боярыня! Иди почивать, покоя тебе нет.

Марфа Борисовна покачала в задумчивости головой и ушла на свою половину.

* * *

Земский совет еще настойчивее взялся за обогащение ополченской казны.

Нижегородцы заняли деньги у многих именитых иногородних купцов, и в том числе и гостей Строгановых, выдав поручные грамоты вернуть деньги «после очищения Москвы».

Минин велел Буянову и Охлопкову прекратить «понуждение и утеснение нерадивых плательщиков».