Сергей Сартаков - Каменный фундамент

• Название: Каменный фундамент
• Автор: Сергей Сартаков
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1969

В повести «Каменный фундамент» рассказывается о молодом сибиряке Алексее Худоногове, охотнике, поступившем рабочим на лесозавод и навсегда полюбившем свою новую профессию. Алексей был участником Великой Отечественной войны, вступил в партию. Смекалистый, инициативный, не терпящий разболтанности и безответственности, он стал душой рабочего коллектива.

Его жена Катюша делит с ним все горести и радости, в самых тяжелых жизненных испытаниях сохраняя мужество и веру в победу добра. Само название повести как бы символизирует могучую основу, каменный фундамент нашего общества — рабочий класс. И этот символ относится также к прочности советской семьи, когда она основана на подлинной любви, дружбе и уважении.

---

Как вскочу я, как закричу:

«Товарищ директор! Да почему же никто мне этого раньше не мог так, как вы, сказать? Почему я сама об этом не догадалась? Почему мне только сейчас до сердца все дошло? Да не такие мы на деле, как вам кажется! Не хочу я краснеть за безделье свое, не буду».

А говорить никак не могу, слезы душат.

Как я встала, как шла, как дома на постель упала — ничего не помню я. Стыд, один стыд кругом меня и возле меня. На занавески вышитые гляжу — стыдно мне; из печки жареным мясом пахнет — стыдно мне; на руки белые, мягкие посмотрю — стыдно мне; что лежу в мягкой постели — тоже стыдно. Поднялась и пошла по знакомым женщинам. Что я им тогда говорила — не помню. Только от сердца всего говорила — откуда слова у меня взялись, — и вместе плакали мы. Весь вечер ходила, а утром на завод двадцать человек привела. Пришла к директору,говорю ему:

«Вот, товарищ директор, нас двадцать человек, на сплав пошлите нас, дайте инструмент, дайте продукты, какие по норме полагаются, если обувь есть — дайте, если нет — не надо. Пусть расскажет кто-нибудь, что и как нам делать, только ни слова, ни одного слова по-вчерашнему не говорите».

И стою, сама дрожу и думаю, вот скажет сейчас: «А-а, поняла-таки».

И злость у меня к нему поднимается, такая злость. Скажет сейчас, и кошкой брошусь на него. А он просто так:

«Хорошо. А за вчерашнее простите. Сгоряча наговорил лишнее».

И ни слова, ни одного слова не сказал мне больше. Вызвал помощника своего, наказал ему, чтобы нас обеспечили всем, чем следует, и домой отпустил до утра. Вот какой сердечный человек! Ну, а потом мы и поехали.

— И так все лето, Катенька, вы на сплаве и работали?

— Так и работали. И ничего — план хорошо выполняли. Только ободрались все и в синяках целое лето ходили: женское-то тело все же нежное, к бревнам непривычное, — какой-то звенящей жалобой прозвучали ее слова о синяках и о женском нежном теле. — Потом, конечно, освоились и ушибаться меньше стали. А то все на бревна падали, очень они в воде скользкие.

Катюша замолчала, прищурила глаза, видимо вспоминая, как они ходили по скользким бревнам, боязливые, непривычные, как падали и больно ушибались. Потом рассмеялась.

— Мы каждые пять дней оборот делали: приплавим плот, домой наведаемся, а там опять вверх заходим. А тут у нас что получилось: поплыли с последним плотом, самый бросовый лес подобрали, зачистили, чтобы ничему не пропадать, да на косу и натащило нас. Первое-то время лоцманом старик один плавал с нами, а потом я привыкла к реке и сама плоты водить стала. Так наша бригада и получилась целиком женская. И помаленьку привыкла я, одиннадцать плотов согнала самостоятельно, и все благополучно. А тут ошиблась как-то: с прижиму на повороте не отбились в реку вовремя, сели на косу. А уже холодно стало, руки зябнут, в воду пряником не заманишь. Пока мы канителились, смеркаться начало. Плот освободили, но куда поплывешь, когда ночь опустилась?

И вот небо вызвездилось, морозить начало, и колючий такой ветер по реке потянул, а с полночи шуга пошла. Как ни легонькая по первости была, а натерло ее к плоту порядочно, все канаты, гребя обмерзли, и забереги на плесе появились. Рассвело, давай мы лед обламывать, кое-как от берега отбились. Целый день на этом провели, а на середину реки вышли, видим: плот ото льда стал тяжелее на ходу, никак его не направишь куда следует. И ветер по реке гуляет, волны расходились, плеснет на плот — сейчас же морозом схватит. Тут еще туча надвинулась, снег повалил. Из последних сил бьемся, а плот идет по-своему. И опять наплыли мы на островок, повыше завода, — помните, тот, где Леша лес спасал, а мы с вами встречать его ходили?

Вторая ночь нас застигла. И лодка с нами была. Уплыть бы на завод можно, а мы подумали, что, может, еще снимемся утречком и поставим плот где следует. А ночью такая шуга пошла, такая шуга, что ни на лодке и никак переплыть реку невозможно. И плот наш совсем затерло. Так и сидели около него и плакали четыре дня: продукты все вышли, есть хочется, а нечего, и обидно, что все лето хорошо проплавали, а тут опозорились.

— Ну, и как же вы оттуда выбрались? — спросил я, вспомнив, какая плотная шуга шла по реке.

— А сегодня дождичек пошел, шуга немножко и размякла, — спокойно ответила Катюша, — вот мы и протискались.

— Это сегодня-то шуга помягче стала?!

— Ну да, она хотя и густая очень, но все-таки разбить ее можно, а ведь в те дни была как железная. Так бы все ничего, да боязно — лодку могло разрезать.

Мне хотелось похвалить ее за то трудное, что она взяла на себя и так хорошо одолела. Но, вспомнив, как Катюша боялась, чтобы директор не намекнул ей, что пришла она на завод только потому, что он ее усовестил, я поколебался: говорить ли ей похвальные слова? Она исполняла свой долг и понимала это.

Я опять взглянул на часы и с ужасом увидел, что минутная стрелка уже перешагнула на циферблате неприятную для меня цифру.

Надо было идти. Я натянул сапоги, надел шинель. Только теперь вспомнил, что не передал привет от капитана Воронцова, и что-то наскоро пробормотал. Надо было уходить немедленно, сию же минуту. Я протянул руку. Катюша всплакнула.

Вдруг вошла бабушка с узелком. Катюша тут же сунула его мне в руку.

— Бегите, бегите, — сказала она, — не то опоздаете. Здесь яички свеженькие, вам на дорожку. Да пишите мне с фронта, пожалуйста, пишите.

— Ладно, Катенька, обязательно буду писать.

— Ну, прощай!

— До свидания, Катя, до свидания, дорогая. Дорогой ты мой сплавщик! — Я еще секунду задержался на пороге,

— Прощай, — махнула Катюша рукой. И вдруг, озорно прищурив глаза, с упреком сказала: — А я думала, что ты меня за сплав все-таки похвалишь.

6. Мой сын

По запискам капитана Воронцова

Ночью Худоногова разбудили и вызвали в блиндаж к командиру полка. Небо сплошь было затянуто тяжелыми плотными тучами. Дул сильный ветер. В землянке находилось несколько офицеров, изучавших карту, разложенную на столе. Поодаль, у стены, сидел летчик, старший лейтенант. Рядом с ним — капитан Петров, командир разведроты.

— Товарищ полковник, сержант Худоногов явился по вашему приказанию, — доложил Алексей, обращаясь к командиру полка.

— Хорошо, — отрываясь от карты, сказал полковник, — подойдите сюда, товарищ сержант. Дело вот в чем, — полковник поглядел на часы. — В ноль пятнадцать — значит, час и тридцать пять минут тому назад — здесь, — полковник поставил палец на карту, — нашим истребителем сбит немецкий самолет. Он поднялся с нашей территории из района деревни Орешиха, где немецкий летчик принял на борт самолета своего шпиона. Надо было заставить их приземлиться на нашей стороне. Этого сделать не удалось. Лучшее, что оставалось, — сбить его. Товарищ старший лейтенант, — полковник кивнул в сторону летчика, — поджег немца, и тот свалился. Ночью довольно трудно ориентироваться, но бесспорно, — и полковник очертил пальцем кружок на карте, — что самолет упал в этом районе, в квадрате номер семнадцать. Может быть, несколько севернее и вряд ли южнее; может быть, к востоку отсюда и едва ли к западу. Как видите, по масштабу до места происшествия десять — пятнадцать километров. Но, главное, вокруг сплошной лес, пуща, как говорят здесь, в Белоруссии. Найти в ней сбитый самолет нелегко, но это обязательно надо сделать. Надо установить: уцелел ли немецкий шпион, — он в последний момент мог выброситься на парашюте, — или сгорел вместе с самолетом. Я поручаю это вам. Смысл задания вам ясен? Возьмите с собой еще одного бойца и ступайте. Вам, сибирякам, в лесных делах всегда везет. Вы как думаете, товарищ капитан?

— Не просто «везет», товарищ полковник, — ответил командир разведроты. — Худоногову помогает великолепное знание тайги и, если хотите, особое охотничье чутье.

Полковник утвердительно кивнул головой:

— Да, конечно. Именно это я имел в виду. Вопросы у вас есть, товарищ сержант?

— Нет вопросов, товарищ полковник, — сказал Алексей. — Все ясно. Только разрешите мне одному пойти. Не в степи искать. А в лесу мне одному лучше.

— Да? Помни: трудную тебе даю задачу.

— Не в этом сила, товарищ полковник. Надо так надо. А когда я один в лесу, у меня мысли тогда не разбегаются, никто меня не отвлекает, мне птицы, деревья, куда идти, подсказывают. Я тогда всю эту хитрую путаницу вот как понимаю. Как гармонист — на голоса не смотрит, а знает, где ему нажать. А начни ему в уши петь, что получится? Собьется. Разрешите исполнять, товарищ полковник?

— Ваше мнение, товарищ капитан?

— Я его понимаю, товарищ полковник, — заметил командир разведроты. — И в данном случае, именно только в данном случае, поддерживаю его просьбу.

— Хорошо! — подумав, сказал полковник. — Разрешаю одному. Иди. Но помни: задание очень важное.