Людмила Бояджиева - Гумилев и другие мужчины «дикой девочки»

• Название: Гумилев и другие мужчины «дикой девочки»
• Автор: Людмила Бояджиева
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-17-073077-3, 978-5-271-34172-4

«Дикая девочка» — так называли Ахматову в детстве. «Потомок ордынского хана» — так называла она сама себя. Много мужчин, много увлечений, всегда поклонники. Проанализировав многочисленные воспоминания современников и сопоставив факты, Анна Ахматова предстает капризной, холодной и эгоистичной. Если в гармоничной, глубокой ее поэзии сверкают россыпи драгоценной уникальности, то в Анне Андреевне как человеке, увы, главенствуют банальные черты далеко не самой умной, умелой, великодушной и нравственной женщины. Сумела ли поменяться вслед за своей великой поэзией и Анна Всея Руси, оценил ли в конце концов ее сын запоздалую жертвенность невнимательной матери? Кого из своих мужей она действительна любила, а кто был лишь фоном ее необычности. Какие отношения были у Анны Андреевны с Гумилевым и Модильяни? Обо всем этом в новой книге Людмилы Бояджиевой, которая очень неоднозначно подошла к образу великой поэтессы.

---

Если присмотреться внимательно к чреде романов Анны Андреевны, то столь пожароопасного чувства, о котором упорно упоминает она, не отыщешь. Что-то и в самом деле горело, дымило, полыхало поэтическим дурманом, но выжечь душу дотла… Вряд ли кто-то из избранных спутников поэтессы может этим похвастаться. Были увлечения, много, щедро дарящие вдохновение, влюбленности, опаляющие нервы, но скорее чадящие, чем испепеляющие, щедро превращающие золу чувств в урожай стихов. Выделить среди однообразных увлечений и охлаждений единственную, незабываемую, «все спалившую» Любовь никому пока не удалось. Так решила Ахматова, тщательно шифруя в преклонные годы адресатов своих стихов — ранних и поздних, всех. Пусть каждый, кому она дарила иллюзию великой любви, считает себя единственным.

Ведь какая услада для последнего часа:

…И умирать в сознанье горделивом,
Что жертв своих не ведаешь числа,
Что никого не сделала счастливым,
Но незабвенною для всех была.

Это ее дар, ее сила — быть незабвенной. Разве сравнить с быстро портящимся продуктом — ускользающим туманом счастья (которым она, как сама признается, одаривать не умела) нетленный знак избранности, пометивший вдохновителей ее Музы? Известно, что любвеобилие творцов часто объясняется необходимостью «подкармливать» свежей кровью эмоций свою Музу, подбрасывать ветки в костер вдохновения. Отгорев же и выразив пережитое языком искусства — нотами, красками, словами, творческие «вампиры» теряют интерес к «отработанному» материалу. Ахматова умела зажигать, не горя сама, умирать и воскресать в каждом новом чувстве, как опытная актриса в финале «Дамы с камелиями». Потому так богат перечень личных драм — сыгранных и исследованных с мудрой отстраненностью инструментарием Слова.

Конечно же, многое меняет время. Если лирика молодой Ахматовой напоена чувственностью — пронзительной, отмеченной печатью высокопробной страсти, то в зрелые годы она отказывается от многих любимых и самых горячих строк, переписывает куски четверостиший, изменяет посвящения и названия стихов, освобождая свое наследие от телесного, личностного, автобиографичного. Помудревшая и остывшая поэтесса принялась переписывать историю жизни наново, не заходя за протокольные рамки информативности, слегка расцвеченной подсказками встрепенувшейся в допустимых пределах памяти. Любовную же лирику, достаточно откровенную, сопроводила непременными оговорками: «только не подумайте: ничего такого у нас с ним не было!» Похоже на реплику из анекдота о преждевременно вернувшемся из командировки муже. Надо понимать, что поэтические пассажи о страсти — плод фантазии.

Настоящую нежность не спутаешь
Ни с чем, и она тиха.
Ты напрасно бережно кутаешь
Мне плечи и грудь в меха.
И напрасно слова покорные
Говоришь о первой любви,
Как я знаю эти упорные
Несытые взгляды твои!

или:

Ты только тронул грудь мою,
Как лиру трогали поэты,
Чтоб слышать кроткие ответы
На требовательное «люблю!».

или:

Взлетевших рук излом больной,
В глазах улыбка исступленья,
Я не могла бы быть иной
Пред горьким часом наслажденья…

Очевидно, что поэзия — не протокольная опись, но именно ее правде веришь больше и безоговорочней. Да и попытки пожилой поэтессы скрыть былые увлечения достаточно наивны. О близких отношениях Северной музы с мужчинами знали многие, в том числе — муж и те, кто рассчитывал на место главного героя ее единственного романа или хотя бы побочного.

Не станем тревожить дознанием «донжуанский список» Ахматовой. Несомненно главное: именно муж Анны Андреевны, Николай Гумилев, один из крупнейших поэтов Серебряного века, личность выдающаяся — центральная фигура в ее жизни, перенасыщенной судьбоносными связями. В истории их многолетних отношений (семь лет до брака, четыре года супружества, четыре от фактического разрыва до юридического развода) — невероятная смесь крайних нелепостей и высоких чувств, мелочных счетов, щедрых даров, благородной дружеской выручки и элементарного предательства. Пара не дает возможности разобраться: кого и зачем тут водят за нос? Чувство недоумения преследует постоянно: что это было? Какой вид порочной зависимости скрывается за мучительными взаимоотношениями?

Они встретились гимназистами, расстались за три года до гибели Гумилева и все это время, переживая жизненные сюжеты далеко не возвышенного жанра, мистически (к чему оба были склонны) верили в особую значимость их союза, видели «записи в небе древнем и высоком» о неразрывной прочности связывающих уз.

Отбросив малопривлекательную шелуху житейских неурядиц, отметим факт: союз Ахматовой и Гумилева знаменателен для обоих участников. Ранняя поэзия Гумилева чуть ли не целиком напоена и вдохновлена чувствами к «неневесте» (так называл Анну Николай) (противоречивыми, бурными, экзотическими). Практически, в стихах, посвященных Анне, он вырос как поэт. Путь Анны Ахматовой, ее «взросление» как мастера слова, человека мира современной поэзии, ее выход на арену литературного Петербурга во многом — дар Гумилева. Таков итог чреды страданий, обид, надежд, восторгов, оговоров, лжи, коротко именуемой в народе «грязным бельем».

Ахматова всеми силами противилась процессу «большой прилюдной стирки», проклиная заочно всякого, кто посягнет на исследование ее бытия. Сжигала дневники, личную переписку, стихи — устно и письменно создавала легенды большой наивности и маленькой правды. К созданию «ахматианы» (так стали называть сформировавшуюся версию биографии Ахматовой) причастны многие, ретушировавшие величественный портрет, отбрасывая детали, в легендарный образ не вписывающиеся.

Увы, индивидуальность такого масштаба не имеет шансов остаться в стороне от разного рода любопытствующих глаз. Мы лишь постараемся, в меру своих возможностей, совершить неизбежное, запрограммированное скрытностью самой поэтессы действие: домыслить детали, отсутствующие в очертаниях грандиозной фигуры по имени Анна Ахматова.

Глава 2 «…И ее атласистая кожа Опьяняла снежной белизной». Н.Г.

Их роман вовсе не похож на классические истории о влюбленных гимназистах девятнадцатого — двадцатого веков. В нем не найти тенистых аллей, цветущего шиповника, горячечных слез и беззаветной юной, жаркой страсти в овине под шумящей грозой. Зато, восполняя дефицит лиричности и романтизма, с избытком присутствуют сюжетные нелепости, смехотворные и трагические повороты, затянутости, невнятности мотивировок. Будь у сего романа автор, по его сочинению отчаянно прошлась бы рука редактора, не решившегося отправить всю историю в корзину лишь потому, что словно нарочито запутанный текст имеет гриф эксклюзива. Так что, пусть даже вопреки нагромождению фактов или отсутствию оных, выстроить сюжет и заполнить пробелы все же придется. Фантазия беллетриста зацементирует щели, поддержит разваливающиеся куски повествования. Ведь желание узнать больше об Анне Андреевне — живой и разной — не должно быть убито ни ложью, ни скукой. Хотя придерживаться обоих принципов порою невозможно.

Роман Анны Горенко и Николая Гумилева начинался вовсе не как роман. Скорее как нелепая история из лицейского быта. Неприглядный, чрезвычайно амбициозный гимназист с ходу влюбился в девицу не от мира сего. Мечтатель, фантазер с неординарной психологией волею рока (никак не иначе) в первый же момент угадал (и ошибся) в бледной молчунье с опасным взглядом себе пару — лунатичку, гордячку, начиненную мистицизмом и скрытыми амбициями. Четырнадцатилетняя Анна и восемнадцатилетний Николай встретились в самый канун Рождества 1903 года. Невидимые наручники, заготовленные где-то в высших инстанциях, сомкнулись на отроческих запястьях. Отныне они были скованы одной цепью, имя которой — Судьба.

В Сочельник под арками Гостиного Двора, разукрашенными гирляндами бумажных фонариков и вязками серебряной канители, стояли четверо: братья Гумилевы — Коля, гимназист седьмого класса Царскосельской гимназии, и старший Митя, кадет морского корпуса, а также дамы — Валя Тюльпанова, знавшая Митю через общую учительницу музыки, и ее задушевная подруга и одноклассница по Царскосельской Мариинской гимназии Аня Горенко. Изящный снежок присыпал алмазными крошками форменные шинели кавалеров, картузы с отогнутыми заушниками, узкие пальто дам с лежащими на плечах пушистыми воротниками… Носы прятались в мех, а над ним любопытством и смехом искрились девичьи глаза. Впрочем, такие глаза были только у невысокой ладненькой Вали. У нее и ленты на шляпке казались ярче, и мех пушистей, и сапожки переступали нетерпеливо — так и тянули пройтись в туре вальса, ведь на площади военный оркестр разливал елей «Сказок Венского леса».