Жюль Верн - Михаил Строгов

• Название: Михаил Строгов
• Автор: Жюль Верн
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1997
• ISBN: 5-86218-190-3

Российская империя разделена надвое восстанием татарских народов. Пути сообщения между европейской Россией и Сибирью перерезаны, связь не работает. Непосредственная угроза нависла над столицей Сибири — Иркутском, в котором находится брат российского императора. Необходимо во что бы то ни стало предупредить его, и единственный способ сделать это — пробраться через захваченные повстанцами земли. Это труднейшее путешествие поручено проделать офицеру корпуса царских курьеров Михаилу Строгову.

В данном издании представлен новый (1997 год) перевод романа, в отличие от предыдущих — дореволюционных — не содержащий купюр и сокращений, и выполненный на современном русском языке.

---

Тем временем «Кавказ» на полной скорости своих лопастей скользил меж волжских берегов. Навстречу ему то и дело попадались суда, подымавшиеся на буксирах вверх по течению с самыми разными товарами для Нижнего Новгорода. Встречались и связки плотов сплавного леса, тянувшиеся подобно нескончаемым хвостам саргассовых трав Атлантики, и тяжело, чуть ли не до бортов груженые баржи. Так как ярмарка, едва открывшись, была внезапно распущена, перевозки эти уже не имели смысла.

Над волжскими берегами, там, где о них разбивались расходившиеся от парохода волны, с пронзительным криком носились стаи уток. Чуть дальше, среди сухих долин, окаймленных ольхой, вербой и осиной, паслись редкие коровы темно-рыжей масти, отары овец с коричневым руном, многочисленные стада белых и черных свиней и поросят. Поля, засеянные скудной гречихой и ячменем, простирались до видневшихся вдали полувозделанных холмов, не представлявших в общем ничего примечательного. Среди этих однообразных картин карандаш художника, занятого поиском живописных мест, не нашел бы ничего, что стоило бы воспроизвести.

Через два часа после отплытия молодая ливонка, обратясь к Строгову, спросила:

— Ты едешь в Иркутск, братец?

— Да, сестрица, — ответил молодой человек. — У нас с тобой одна дорога. А значит — везде, где пройду я, пройдешь и ты.

— Завтра ты узнаешь, почему я оставила берега Балтики и отправилась за Урал.

— Я ни о чем тебя не спрашиваю, сестрица.

— Ты узнаешь все, — повторила молодая девушка, и губы ее сложились в грустную улыбку. — Сестра не должна ничего скрывать от своего брата. Но сегодня у меня нет сил!.. Усталость и отчаяние сломили меня!

— Хочешь отдохнуть в своей каюте? — спросил Михаил Строгов.

— Да… да… а уж завтра…

— Тогда пойдем…

Он замешкался, словно желая закончить фразу именем своей спутницы, которого еще не знал.

— Надя, — сказала она, протянув ему руку.

— Пойдем, Надя, — сказал Михаил Строгов, — и не церемонься, когда тебе понадобится помощь твоего брата, Николая Корпанова.

И он отвел девушку в каюту, заказанную для нее над кормовым салоном.

Потом Строгов вернулся на палубу и, спеша узнать новости, которые могли бы повлиять на его маршрут, замешался меж группами пассажиров, прислушиваясь к тому, что говорилось, но в разговор не вступая. Впрочем, если бы волей случая ему пришлось отвечать на заданный вопрос, он всегда мог выдать себя за негоцианта Николая Корпанова, который едет этим пароходом только до границы, — он не хотел вызывать подозрений, что на поездку в Сибирь у него есть специальное разрешение.

Иностранцы, взявшие билет на пароход, естественно, если и хотели о чем-то говорить, то лишь о сегодняшних событиях, о постановлении и его последствиях. Едва успев прийти в себя после утомительного путешествия через Центральную Азию, эти бедняги теперь не по своей воле возвращались обратно и если не выражали свой гнев и отчаяние во всеуслышание, то лишь потому, что не осмеливались. Их удерживал страх, смешанный с осторожностью. Не исключалось, что на борт «Кавказа», с заданием следить за пассажирами, скрытно подсели полицейские, и лучше было держать язык за зубами, — в конце концов, изгнание предпочтительнее заключения в крепость.

Поэтому, собираясь в группы, люди либо помалкивали, либо так сдержанно обменивались словами, что извлечь из них какое-либо полезное сведение было почти невозможно.

Но если от этой публики Михаил Строгов ничего и не ожидал, если уже не раз люди при его приближении смолкали — ведь здесь его никто не знал, — то тем более поразил его слух веселый раскованный голос, мало озабоченный тем, слышат его или нет.

Человек, которому принадлежал веселый голос, говорил по-русски, но с иностранным акцентом, а его более сдержанный собеседник отвечал тоже на русском языке и тоже ему не родном.

— Как, — удивлялся первый, — вы — и на этом судне, дорогой собрат, вы, кого я видел на императорских торжествах в Москве и лишь мельком — в Нижнем Новгороде, неужели это точно вы?

— Я самый, — сухо отвечал второй.

— По правде говоря, я никак не ожидал, что вы последуете за мной, и почти по пятам!

— Я не следую за вами, сударь, я вам предшествую!

— Предшествую, предшествую! Пусть уж лучше мы будем шествовать бок о бок, нога в ногу, как два солдата на параде, и, если угодно, давайте хоть на время условимся, что ни один не будет опережать другого!

— Напротив, я буду вас опережать.

— Это мы увидим, когда достигнем театра военных действий; а до той поры — какого черта! — будем попутчиками. Потом у нас еще будет и время и случай стать соперниками!

— Врагами.

— Пусть врагами! В ваших словах, дорогой собрат, есть точность, которая доставляет мне особое удовольствие. С вами, по крайней мере, знаешь, что почем!

— А что в этом плохого?

— Ровно ничего. Поэтому и я в свой черед хотел бы уточнить наши взаимные отношения.

— Уточняйте.

— Вы направляетесь в Пермь… как и я?

— Как и вы.

— И затем, вероятно, отправитесь в Екатеринбург, так как это самая удобная и самая надежная из дорог, держась которой можно перевалить через Уральские горы?

— Вероятно.

— Сразу после границы мы окажемся в Сибири, то есть в краю, подвергшемся нашествию.

— Окажемся!

— И вот тогда, но только тогда, наступит пора сказать: «Каждый за себя, один Бог за…»

— Бог за меня!

— Бог за вас, только за вас! Отлично! Но раз уж у нас впереди еще около восьми ничейных дней и поскольку в эти дни лавины новостей заведомо не ожидается, то давайте будем друзьями до той поры, пока снова не станем соперниками.

— Врагами.

— Да, верно! Врагами! Но до тех пор будем действовать согласованно и не будем пожирать друг друга! Кстати, обещаю вам хранить про себя все, что смогу увидеть…

— А я — все, что смогу услышать.

— Договорились?

— Договорились.

— Вашу руку!

— Вот она.

И рука первого из собеседников, то есть пять растопыренных пальцев, энергично потрясла два пальца, флегматично поданные вторым.

— Кстати, — сказал первый, — сегодня утром, к десяти часам семнадцати минутам, я успел телеграммой отправить моей кузине текст постановления.

— А я в «Daily-Telegraph» — к десяти тринадцати.

— Браво, господин Блаунт.

— Вы слишком добры, господин Жоливэ.

— Реванш не заставит себя ждать!

— Это будет трудновато!

— И все же попытаемся!

На этом французский журналист лихо распрощался с английским, который в ответ лишь кивнул с чисто британской чопорностью.

Этих двух охотников за новостями губернаторское постановление не коснулось, ибо они не были ни россиянами, ни иностранцами азиатского происхождения. Поэтому они двинулись в путь, и если покинули Нижний Новгород вместе, то только потому, что толкал их вперед один и тот же инстинкт. Естественно, они выбрали один вид транспорта и направились в сибирские степи одним и тем же путем. У обоих спутников — будь они друзьями или врагами — «до открытия охотничьего сезона» оставалась неделя. А уж тогда — удача за более ловким! Альсид Жоливэ первым назвал свои предложения, а Гарри Блаунт, пусть холодно, но их принял.

Как бы там ни было, но в тот день за обедом француз, как всегда открытый и даже чуть развязный, и англичанин, по-прежнему замкнутый и чопорный, чокались за одним столом, распивая настоящее «Клико» [54] по шесть рублей бутылка, щедро разбавленное свежим соком местных берез.

Слушая, как разговаривают Альсид Жоливэ и Гарри Блаунт, Михаил Строгов подумал про себя: «Вот они — любопытствующие празднословы, с кем мне на моем пути еще доведется небось столкнуться. Осторожность требует держать их на расстоянии».

Молодая ливонка к обеду не вышла. Она спала в своей каюте, и Михаил Строгов не захотел ее будить. Однако и вечером она на палубе «Кавказа» не появилась.

Долгие сумерки принесли с собой прохладу, столь желанную после удручающей дневной жары. Хотя час был уже поздний, большинство пассажиров даже не подумали вернуться в гостиные или в каюты. Растянувшись на скамьях, они с упоением вдыхали легкий ветерок, поднимаемый разогнавшимся пароходом. В это время года в здешних широтах небо по ночам темнело совсем ненадолго, и рулевому не составляло труда выбирать путь меж множества судов, шедших вниз и вверх по Волге.

И все-таки между одиннадцатью и двумя часами ночи тьма из-за новолуния сгустилась до черноты. Пассажиры на палубе почти все уже спали, и тишину нарушал лишь шум лопастей, равномерно взбивавших воду.

Какое-то смутное беспокойство не давало Михаилу Строгову заснуть. Он ходил взад-вперед, оставаясь, однако, на корме парохода. Один раз, впрочем, ему случилось зайти за машинный зал. И он оказался на той части палубы, которая предназначалась пассажирам второго и третьего классов.