Иван Василенко - Солнечные часы

• Название: Солнечные часы
• Автор: Иван Василенко
• Издательство: Ростовское книжное издательство
• Жанр: О войне
• Год: 1974

В книге «Солнечные часы» собраны лучшие произведения, написанные Иваном Дмитриевичем Василенко в годы Великой Отечественной войны. Они о ребятах, маленьких гражданах своей страны, которые в трудное для нее время стремятся принять самое активное участие в делах взрослых, в их борьбе с фашистами.

Состав:

1. Зеленый сундучок

2. План жизни

3. Солнечные часы

4. Приказ командира

5. Полотенце

6. Гераськина ошибка

7. Сад

---

В полдень мы двинулись в путь. Шли по дымным, обезображенным улицам, осторожно переступая через кровавые лужицы на асфальте.

В почерневшей от ожогов аллее голубых елей Саур остановился и с тоской сказал:

— Пожалуйста, прошу тебя, Байрам, походим немножко по парку, пожалуйста!

Байрам кивнул головой.

Вот он, знаменитый нальчикский парк. Он так велик, что похож на лес, в котором прорубили аллеи, развесили электрические фонари и настроили много павильонов. Сколько раз бродили мы здесь с Сауром — и летом, между огромных лип, и в особенности зимой, когда весь он наряжался в серебряную бахрому и, торжественный и тихий, нежился в искристом, солнечном воздухе! Мы молча прошли по безлюдным аллеям. Ворохи золотых листьев, которые никто больше не сметал, шуршали под нашими ногами.

Байрам сказал:

— Саур, посмотри на этот дуб. Я был еще юношей, когда молния сожгла его ветки. Он долго стоял черный и голый, и птицы боялись пролетать над ним. А теперь он опять зеленый и могучий. Все вернется, Саур. — Он помолчал и твердо закончил: — В путь!

Признаться, сердце мое тоже ныло, хотя Нальчик и не был моим родным городом. Но от слов Байрама на меня повеяло такой бодростью, такой уверенностью, будто в жилы мои влилась живительная сила этого дуба. И я знаю, что в трудные минуты жизни воспоминания об этом дереве всегда поддержат меня.

Мы поправили рюкзаки и бодро зашагали к реке.

И тут случилось нечто неожиданное. Рядом с нами раздался глухой стук, и Байрам, не сгибаясь, прямой, как столб, во весь рост упал на желтый гравий аллеи. Мы подумали, что он споткнулся, бросились его поднимать — и в ужасе отшатнулись: на его белой шляпе расползалось кровавое пятно.

— Камнем!.. — не своим голосом крикнул Саур, подняв с земли круглый булыжник.

Мы оглянулись: никого, только трепещет куст можжевельника.

В несколько скачков Саур и я оказались у куста. Под ним лежала кучка камней — и больше ничего. Мы бегали от куста к кусту, заглядывали на деревья, кричали, грозили: все напрасно.

Вспомнив, что Этери осталась одна, мы вернулись обратно. Байрам по-прежнему лежал недвижим. Лицо его было бело, как известка.

— Умер? — со страхом спросили мы.

Не отрывая испуганных глаз от лица нашего бедного друга, Этери шепнула:

— Кажется, дышит…

Фашисты

Байрам лежал на кровати, сухой, вытянувшийся, с лицом мертвеца, а мы трое стояли около и не сводили с него глаз. Иногда ресницы раненого вздрагивали. Не зная, было ли то возвращение к жизни или предсмертные судороги, мы, затаив дыхание, ждали.

Мы покинули этот домик, чтобы уйти от фашистов, и вот мы опять здесь. Но тогда за нами наблюдали умные, заботливые глаза нашего мудрого друга; под взглядом их мы, трое одиноких ребят, чувствовали себя достаточно крепко на земле; теперь же эти глаза были закрыты и, может быть, навсегда.

Кто бросил в него камень? Зачем? Кому понадобилось умертвить человека, который всю жизнь нес людям только радость?

Там, в парке, мы сначала растерялись и стояли с опущенными руками. Этери опомнилась первая. В рюкзаке у нее был индивидуальный пакет — подарок раненого бойца, которого она вела из Пятигорска. Она перевязала голову Байраму, и кровь остановилась. Но как быть дальше? Я оставил Саура около Этери и побежал в город, в больницу. Она была забита ранеными, а их всё несли и несли со всех концов города и клали прямо во дворе, на траву. Вдруг я заметил под кустом окровавленные носилки, схватил их и потащил в парк.

Мы уже выносили Байрама на улицу, как землю потряс оглушительный взрыв и прямо перед нами, там, где только что виднелось высокое здание больницы, вскинулся к небу черный смерч…

Никто из нас теперь не вспомнит, как долго боролась в неподвижном теле Байрама жизнь со смертью. Может быть, это продолжалось два-три дня, может быть, неделю. Все перепуталось в наших головах: ведь кругом нас все ухало и громыхало, от дыма перехватывало дыхание, глаза слезились, на зубах скрипела кирпичная пыль.

Запомнили мы только то мгновение, когда грудь Байрама приподнялась и он открыл глаза.

И сейчас же, совсем близко от нас, разрывая уши сухим и жестким треском, зачастили выстрелы. Я глянул в окно — и вскрикнул: по улице, упирая короткие автоматы в живот, от дерева к дереву бежали фигуры в зеленых шинелях.

Грохот смолк. Мы вслушались и не верили, что на самом деле тихо. Казалось, мы просто оглохли. Лишь изредка доносились тяжелые, чугунные вздохи. И сердце сжималось в тоске: наши так близко, но между нами — стена.

Какое все-таки счастье, что Байрам поднялся! Правда, он сделал всего лишь четыре-пять шагов, но и этого было достаточно, чтобы ожили наши надежды. Он знает все тропинки в горах, он пройдет там, где не проходил еще никто. С нетерпением мы ждали, когда он окрепнет, чтобы опять двинуться в путь. Пробиться к своим, снова ходить свободно по улицам, громко разговаривать, смеяться — только об этом мы и мечтали, когда через разбитые окна слышали топот ног и лягушечьи выкрики: «Хальт!»

Однажды Байрам лежал с закрытыми глазами, а Этери, Саур и я сидели на разостланной на полу бурке и тихонько шептались. Саур говорил:

— Когда мы придем к нашим, я станцую «Кабардинку». Ты увидишь, Этери, как я танцую. О, во Дворце пионеров так танцевали только двое: я да Асхат Исаев, что живет в Большом ауле, больше никто! Ты видела, как бежит река Нальчик, как прыгает на камнях или тихонько струится и стелется на ровном месте? Вот такой и я, когда танцую.

— Посмотрите, — сказала Этери и засиявшими глазами показала на Байрама.

Слегка приподняв голову, он смотрел на нас, и глаза его вновь светились молодо и задорно.

— Байрам, — укоризненно сказал он самому себе, — ты долго еще будешь лежать, бездельник? Даю тебе сроку два дня, или я так отстегаю тебя ремнем, что ты легче Саура затанцуешь!..

Мы вскочили на ноги и радостно захлопали в ладоши.

— Дедушка Байрам, — усевшись к больному на кровать, сказала Этери, — теперь я расскажу тебе сказку, хорошо? О человеке, который никого не боялся и всех побеждал. Он был очень хитрый, этот Нацаркекия…

О Нацаркекии, герое грузинских народных сказок, я читал еще в Цимле, и мне было очень интересно услышать эту сказку от грузинской девочки. Но только я и Саур приготовились слушать, как на улице послышались шаги и перед нашим окном остановились двое гитлеровцев и низенький толстый старик в нарядной черкеске.

— Здесь? — спросил один из фашистов с серебряными значками на погонах.

— Здесь, здесь, господин офицер, — как болванчик, закивал старик головой. — Сюда пожалуйте, сюда.

Звякнула щеколда калитки.

— К нам, — прошептал Саур и побледнел.

Разлука

Первой и довольно нелепой мыслью моей было запереть двери. Я бросился на кухню, Саур за мной, но дверь раскрылась раньше, чем мы успели подбежать к ней. Тогда я стал на пороге и, растопырив руки, сказал:

— Тут больные. Нельзя!

— Что? — удивленно поднял рыжую бровь офицер. — Нельзя? — и засмеялся.

Старик дребезжаще подхихикнул ему, потом повернул ко мне свое толстое лицо и крикнул, точно выплюнул:

— Пошел, дурак!

Сзади меня послышался звук, похожий на рычание. Я оглянулся: изогнувшись, будто для прыжка, Саур смотрел на старика, и в его глазах вспыхивали зловещие огоньки. С тем же удивлением офицер посмотрел на баранью тушу, которая, как принято здесь, сушилась на весу под потолком, и в сопровождении старика прошел в большую комнату.

— Это он, — шепнул мне Саур. — Волк!

Я и сам уже догадался, что толстый старик был тем таинственным посетителем, которого Байрам спустил с лестницы. Мы поспешили к Байраму, но солдат нас не пустил. Мы остались у двери.

Офицер сел на стул около кровати Байрама и по-русски, почти без акцента, сказал, вежливо улыбнувшись:

— Как ваше здоровье, господин Байрам?

Байрам глянул, точно гвоздем метнул, ничего не ответил и опять опустил глаза.

— Я понимаю, — сочувственно наклонил офицер голову. — Вам разговаривать трудно, но мы постараемся не утомить вас. Более подробный разговор мы отложим до времени, когда вы окрепнете, а сейчас — лишь в самых кратких чертах. Господин Байрам, германскому командованию известно, что вы являетесь… как бы это сказать… выдающимся исследователем природных богатств вашей интересной страны. Известны, в частности, и те блестящие успехи, которыми завершились ваши труды по отысканию драгоценного голубого минерала. Германские власти высоко ценят ваш… мм… патриотический поступок: вы сохранили от большевиков тайну месторождения. Это делает вам честь. Но большевиков уже здесь нет, и, я надеюсь, вы незамедлительно сообщите нам все интересующие нас данные. О, разумеется, и вы и ваш почтенный друг, господин Алтай Шалимов, — при этих словах офицер осклабился в сторону толстого старика, — будете весьма щедро вознаграждены. Итак, господин Байрам?..