Алла Белолипецкая - Орден Сталина

• Название: Орден Сталина
• Автор: Алла Белолипецкая
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-699-52592-8

1935 год. Спасая от несправедливого обвинения незнакомую девушку, сын крупного партийного деятеля Николай Скрябин оказался втянут в зловещие события вокруг секретного проекта «Ярополк», превращенного Сталиным в оккультный орден. Смелый научный эксперимент в начале XX века нарушил границу между мирами, и в нашу реальность хлынули демонические сущности преисподней. Николай пытается противостоять руководителю проекта, преступнику и чернокнижнику, который действует в интересах темных сил, вместо того чтобы обуздывать их. Молодой человек понимает, что тем самым поставил на карту собственную жизнь…

---

Между тем люди вокруг стали осознавать, что происходит, и теперь метались, кричали, ругались и плакали.

– С парашютом надо прыгать! – раздался чей-то возглас. – И как можно скорее!..

Подругу Таниной матери стал разбирать смех: парашютов-то ни у кого нет, вот незадача! Сначала женщина пыталась сдерживаться, а потом принялась хохотать и хохотала она до тех пор, пока сильнейший удар чьего-то ботинка не сломал ей ключицу. А потом сверху раздался голос:

– Ты что, паскуда, с ней сделала?

В этот момент летучий корабль задрожал с новой силой, и окровавленный поднос на полу глумливо пустился в пляс, переливаясь светом, как зеркало.

На какой-то миг Скрябину показалось, что его мольбы и его усилия, которые он стремился соединить с отчаянными стараниями пилотов, подействовали: угол, под которым «Горький» несся к земле, еще чуть-чуть уменьшился, а скорость падения гиганта слегка замедлилась. По трибунам аэродрома пошел было облегченный вздох, но тут волна ужасающей вибрации сотрясла самолет.

– Сейчас оторвет хвост!.. – пробасил за спиной у Скрябина всё тот же умник, который сказал про масляные баки, и Николай, не оборачиваясь, процедил сквозь зубы: «Заткнись!..»

Увы, дурные пророчества сбываются почти всегда. По корпусу «Горького», ближе к хвостовой части, пошла трещина (Коля мог бы поклясться: он и видел, и слышал, как возникал каждый ее изгиб), а затем громадный кусок фюзеляжа – примерно в четверть его длины – отделился от исполина.

– Не удержал… – в отчаянии прошептал Коля, а затем так прикусил себе изнутри щеку, что во рту у него сделалось солоно.

Гневался он на себя понапрасну: громадину весом в сорок две тонны смог бы удержать разве что Николай Чудотворец, спасающий неповинных от смерти. Всё, что осталось от «Горького»: уродливое неживое существо, похожее на вспоротую гарпунером акулу с одним гигантским плавником – в отвесном пикировании понеслось к земле.

7

Танечка услышала папин голос и произнесенное им нехорошее слово. Но голос этот тут же был перекрыт страшным низким звуком, словно у тысячи роялей разом порвались басовые струны. Пассажиры каюты испустили один, общий на всех, вопль. Всё вокруг задрожало, а затем возник протяжный хруст – как будто великанский зуб ломался под клещами неумехи-стоматолога. Тотчас окружавшие Таню предметы сделались неправильными, вывернутыми; девочку начало вытягивать из-под кресла, и она заскользила по полу, который явно вознамерился принять вертикальное положение.

Зато Таня сумела, наконец, глянуть туда, откуда донесся голос ее отца. Тот, схватив за волосы подругу своей жены, стучал ее лбом о распахнутую дверь каюты. Вернее, об откинутую дверь – она, как и спинки кресел, располагалась теперь параллельно земле. Женщина кричала, но не слишком громко, по крайней мере, не громче остальных пассажиров, которых никто не бил. Встретить смертный час с расшибленным лбом или с целым – разница была невелика.

– Папочка, – прошептала Таня едва слышно.

И – поразительное дело: отец услышал ее. Лицо инженера вдруг переменилось, сделалось добрым и растерянным. Он отпустил волосы женщины, которую бил, та упала и снова стала хохотать. Но инженер о ней мгновенно позабыл, побежал к дочери. Точнее говоря, попытался побежать: сделав несколько шажков по ускользающему полу, он упал набок, но тотчас перевернулся на живот и пополз.

– Как думаешь, – Николай резко обернулся и ухватил за рубашку гражданина, сделавшего пророчество насчет самолетного хвоста, – где он упадет?..

Тот ответил не размышляя:

– Во Всехсвятском, где же еще?..

– Всехсвятское – что это? – не понял Коля; в Москву он перебрался менее года назад, когда поступил в МГУ.

– Поселок Сокол раньше был селом Всехсвятским, – вступил в разговор Миша, коренной москвич.

– Точно, – басистый гражданин кивнул.

– Надо бежать туда. Может, кого-нибудь удастся спасти. – И Николай, повесив бинокль на шею, ринулся к проходу между скамейками трибуны.

Миша, конечно же, поспешил за ним – вместе с басистым предсказателем и еще десятком людей, число которых, впрочем, всё увеличивалось. Выскочив на летное поле, все они помчались к забору, ограждавшему аэродром.

Взглянув вверх, Скрябин с удивлением обнаружил, что кинооператорский самолет всё еще кружит в небе: рыжеволосая красавица явно продолжала снимать. Да и оставшиеся на земле хроникеры своих позиций не покинули и камер не опустили.

Снимать им было что. «Горький» перевернулся в воздухе брюхом вверх, от чего еще больше стал похож на мертвую акулу, а затем вспыхнул – мгновенно, как газовая конфорка. Правда, скорость его падения от переворота чуть замедлилась, но что за польза была теперь в этом?

– Авиабензин загорелся, – на бегу обреченно прокомментировал события басистый мужчина. – Всем кранты…

Ни Скрябин, ни остальные, кто бежал с ним, ничего не ответили; пару мгновений спустя все они сквозь пролом в заборе выбрались с территории Центрального аэродрома и помчались в сторону поселка Сокол.

8

Медведь вывернулся у Тани из рук и упал на потолок, сделавшийся теперь полом, а сама она повисла на подлокотнике кресла, спинка которого смотрела теперь книзу. Носками туфель – самыми их кончиками – девочка уперлась в край откидного столика.

– Папочка! – теперь уже в полный голос позвала она и закашлялась.

Ее отец, совершивший кувырок через голову вместе с «Горьким», стоял на потолке прямо под ней, и лицо его было таким, словно он искал разгадку некой сложнейшей шарады. Прозрачный пол самолета оказался у них над головами, но неба сквозь него они почти не видели: черный дым (настоящий дым) заволакивал плексигласовое окно снаружи, и он же подбирался к нему изнутри. Что и где горит – Танечка знать не могла, но понимала, что пожар этот близок и яростен: подлокотник, на котором она висела, очень быстро нагревался.

– Держись, дочка, – произнес внизу ее отец; из-за дыма она уже почти не видела его. – Я сейчас…

И он ухватился за край столика, на который ногами опиралась Таня. Даже сквозь подошвы туфель девочка ощущала, как горяча металлическая окантовка стола. На ладонях Таниного отца немедленно вспузырились ожоги, но он этого будто и не почувствовал. Подтянувшись, инженер-авиаконструктор уселся на маленький столик…

(«Господи, хоть бы он не отвалился…»)

…а затем встал на него коленями. Жа́ра он по-прежнему не ощущал, а между тем легкие занавески возле иллюминаторов, стелившиеся теперь по полу (бывшему потолку), вдруг сами собой вспыхнули. Танечка, от неожиданности разжавшая пальцы, закричала, думая, что падает в огонь. Но нет: отец схватил ее, притянул к себе.

Люди под ними кашляли, рыдали и заходились такими криками, какие человеческим существам издавать не под силу. В дверном проеме продолжала смеяться женщина с разбитым лбом; волосы у неё на голове дымились.

Таня, прижавшись к папе, начала икать – часто и мучительно, как будто она объелась сухого печенья. Но лицу ее заструились слезы, но она всё-таки отыскала взглядом своего медведя; тот глядел на неё снизу с выражением печали на морде, а его плюшевый мех на глазах превращался из светло-коричневого в черный. Тело матери от Тани скрывал дым, и девочка хотела спросить о ней отца, но не смогла выговорить ни слова: икота не позволила ей.

Танин же отец неотрывно смотрел на кусок плексигласа (прозрачный пол), по которому теперь, как по речному льду весной, змеились трещины. Они рассекали задымленное оконце, зримо двигаясь справа и слева, поперек корпуса самолета. Каюту при этом наполнял такой жар, что казалось: еще мгновение – и оргстекло в обзорном окне начнет плавиться.

И тут – одно за другим – произошли три события.

Шедшие навстречу друг другу разломы в стекле сомкнулись. – В каюту из коридора ворвалось открытое пламя. – Инженер-авиаконструктор, отцепив Танины руки от своей шеи, схватил дочь, как хватают мешок с вещами, который нужно забросить на верхнюю полку в вагоне поезда, и швырнул ее прямо в огонь.

Глава 3 Прах и пепел

18–20 мая 1935 года.

Воскресенье – вторник

1

Поселок Сокол, с его садами, с красными мачтами сосен, с проводами недавно проведенного сюда троллейбуса, был тихой окраиной Москвы – до того, как на него упали: сначала – изуродованный благинский самолет, затем – крыло «Горького», потом – его хвост. Невероятной удачей можно было считать то, что всё это свалилось не на сам поселок, а на сосновую рощу подле него. Жители бывшего села Всехсвятского выскакивали на улицы, высовывались из окон, и все глядели наверх. Некоторые (Коля Скрябин сам это видел, пробегая мимо) щипали сами себя за руки, проверяя, не снится ли им кошмарный сон. Лепестки цветущих яблонь и мелкие хлопья сажи падали на запрокинутые лица, но люди не замечали и не стряхивали их.