Роман Сенчин - Изобилие (сборник)

• Название: Изобилие (сборник)
• Автор: Роман Сенчин
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-389-01370-4

Новая книга рассказов Романа Сенчина «Изобилие» – о проблеме выбора, точнее, о том, что выбора нет, а есть иллюзия, для преодоления которой необходимо либо превратиться в хищное животное, либо окончательно впасть в обывательскую спячку. Эта книга наверняка станет для кого-то не просто частью эстетики, а руководством к действию, потому что зверь, оставивший отпечатки лап на ее страницах, как минимум не наивен: он знает, что всё есть так, как есть.

---

Он заговорил сильным, но подрагивающим голосом:

– Товарищ капитан, может, не надо этого… по-человечески. Одно дело – в бою этом дурацком, а так… Ведь на одном же языке говорим, все ведь… россияне. Зачем так?.. Потом же… товарищ капитан…

– Ладно, боец, – перебил Пикшеев, – давай не жалоби меня. У меня есть приказ. Ясно? Если я его не буду исполнять, меня самого туда же отправят. – Капитан разошелся, он вообще не любит дискуссий. – И жалобить меня не надо – сами знали, что будет. Присягу давали? Давали. Теперь пора отвечать. А просьбами я сыт по горло уже. Ясно, нет? Стан-вись!

Пленные сбились в кучу. Из вереска вылез увечный и прибился к своим, непрерывно качая распухшую руку.

Невдалеке послышался шум знакомого «ЗИЛа». Это Костик везет в лагерь ПХД. Наконец-то… Мне с новой силой захотелось есть.

Наши встали ломаной цепью шагах в десяти от еще не убитых. Капитан Пикшнеев похаживал по зеленой травке, беззвучно шевелил ртом, глядел под ноги. Остановился, достал из кармана мятый носовой платок, вытер пот со лба. Посмотрел на небо, бесцветно, нестрашно сказал:

– Огонь.

Ударил дружный залп короткими очередями.

1993 г.

Под сопкой

– Арбузик, оставишь?

Он кивнул и, скрючившись, чтобы свет от зажженной спички был менее заметен в грязно-белой мути северной ночи, закурил. Я смотрел, как он затягивается, держа окурок внутри кулака, ловил ароматный дымок ненашего табака. Курить хотелось очень, я вздохнул.

– Щас бы «беломоринку»…

Арбуз усмехнулся:

– Размаслался, обойдешься и этим.

Я вздохнул снова.

Было тихо, сыро и почти светло. Кончался июнь. Дождь, ливший весь день, к вечеру прекратился. Мы лежим в грязных, липнущих к телу одеждах и ждем рассвета.

Перед нами крутая сопка, густо поросшая какими-то тонкими, похожими на рахитные елочки кустами, а за ней начинается город. Нам известно, что город этот большой, но сейчас его близость совершенно не ощущается. Не видно огней, не слышно звуков жизни. И вокруг нас лежат сотни людей, но их не слышно, не видно. Тихо.

Я перевернулся на живот, уткнул лицо во влажный, мягкий мох. Хорошо он пахнет.

– Добивай, – ткнул в плечо Арбуз.

Я принял окурок, сделал тяжку. Пустая теплота наполнила грудь.

– Гадость какая! «Беломору» хочу.

Арбуз шутливо стал оправдываться:

– Извини, но в продаже имелись только эти.

– Ладно, – говорю сержантским тоном, – извиняю пока.

После четвертой затяжки от окурка остался только фильтр. Я вмял его в мох, сплюнул и перелег на спину.

Небо бесцветное и скучное. Одежда отсыревшая, воняет… Противно. Пальцы ног чешутся, их уже давно и упорно поедает грибок.

– Арбузик, расскажи давай что-нибудь.

– Что?

– Ну, интересное.

Он думает.

Потом говорит:

– Нечего.

– Тогда неинтересное.

Он еще немного подумал и повернулся ко мне:

– Вчера анекдот услышал, когда у ПХД торчал. Ты его знаешь, наверное…

– Может, не знаю.

Арбуз устроился поудобнее, поджал ноги к животу.

– Короче, жена торчит с любовником. Ну, все дела. Вдруг – муж. Жена выбегает к нему с ведром. Ну, с мусорным: «Вынеси, дорогой!» Муж взял, понес. Любовник скорее оделся, забежал этажом выше, дождался, короче, когда муж в квартиру вернулся, а потом домой покатил. Ну, приходит домой, а жена ему на пороге сразу ведро: «Вынеси, дорогой!»

С Арбузиком мы вместе с того дня, как закончилась учебка и нас привезли на заставу. На учебке мы были в разных ротах, а на заставе держались вместе. Многое с тех пор изменилось, среди многих людей мы побывали, и вот теперь черт знает за сколько сотен км от того места, куда были призваны, черт знает в каком подразделении. Здесь у нас и погранцы, и вэдэвэшники, и болты. Называется это скопище – БПУ. Батальон пограничного усиления. Сначала в нем были только мы, пограничники, мы охраняли таможню, ж/д станцию, проверяли проходящие мимо составы, а потом… Потом все перемешалось, и наш батальон, разросшийся до размеров полка, вдалеке от границы выполняет самые сложные боевые задачи.

Мотаемся по всему округу, занимаем и оставляем какие-то мелкие городки, поселки с тарабарскими названиями, моемся в речках и озерках, разбегаемся, соединяемся, лазаем по болотам, садимся в развороченные вагоны, куда-то трясемся в удушливом ящике БМП, устраиваем облавы, окружаем и попадаем в окружения.

Теперь вот лежим перед сопкой, за которой начинается большой город, как нам сказали, самый крупный в этих краях. Я вчера видел у командира роты план: за сопкой начинается стадион, рядом территория какой-то бывшей в/ч, а дальше склады и жилые кварталы. Наша цель – прорваться до вокзала и занять оборону. Слева и справа от нас другие подразделения и формирования, и у них тоже свои цели и задачи.

– Знаю этот анекдот тыщу лет, – говорю я Арбузику.

– Предупреждал же…

Он уныло вздыхает и отворачивается.

Несколько минут не было никаких, даже самых слабейших звуков. Я лежал с закрытыми глазами, так как-то уютнее и, кажется, теплее. Думать ни о чем не хотелось, но когда лежишь вот так, мысли лезут, лезут… И становится страшно.

Арбузик зашевелился, чиркнула спичка. Потом я почувствовал запах крепкого табака. Заныло внутри, как от голода. Но опять просить оставить было неприятно – он экономил, а я… Слушал, как Арбузик шумно втягивает дым, выдыхает, плюется…

Он сам толкнул в плечо:

– На, на парочку тяжек.

Это был влажный чинарик овальной сигареты. Может быть, «Астры» или «Памира». Я жадно стал докуривать, даже сел, для большего удовольствия.

– Сучара ты, Арбузик! – сказал ласково.

Он улыбнулся и объяснил:

– С вечера бы всё искурили, а сейчас бы… сосали.

– Ты прав, чебурашка. – Я раздавил миллиметровый окурок во мху и лег на спину. – Хорошо-о…

Долго без движения лежать не получалось, тело зудело, и невольно приходилось менять положение – тогда одежда терлась о кожу, и на какое-то время становилось полегче. Лишь пидорка, приросшая к голове, не двигалась – кажется, она не упала бы, если б меня подвесили вверх ногами.

– Слушай, – тихо позвал Арбуз.

– Чего?

– Дай на Ленку посмотреть. А?

– Обкончаешься, – пошутил я, но расстегнул заполярку на груди, залез рукой в глубь липких, вонючих одежд. Там, во внутреннем кармане кителя, лежал блокнот, а в нем истертая по краям фотография.

Арбуз долго смотрел в белой мутности на снимок, горестно вздыхал и двигал скулами.

– А меня никто не ждет, – сказал то же, что и всегда. – Родители только, братишка. Писем нету… Знаешь, у меня такой братишка классный!

– Ты рассказывал.

– Рассказывал…

Арбузик отдал фотографию и загрустил.

Грустит он редко, но, когда грустит, мне тоже очень плохо. И жутко как-то становится.

– Э, ты чё? – начал я его тормошить. – Скоро домой, не ной ты…

– А-а…

– Не веришь, что ли? – И я начинаю рассказывать о скором: – Придешь ты, Арбузик, домой, примешь душ, в ванне належишься по полной, натянешь джинсы, там, маечку, свитер, подмышки попрыскаешь… И все девчонки твои!

– Молчи лучше, блин.

Я замолчал.

Долго лежали, отвернувшись друг от друга. Даже, наверное, подремали.

Где-то вдалеке зашумело. Неясно, с какой стороны и что именно. Пошумело и стихло.

Я спросил:

– У вас в школе НВП было?

– Угу.

– Смешно, да?

– Угу.

Говорить Арбуз не хотел, и я оставил его в покое. И сразу стало вспоминаться всякое. Мама, там, отец, город родной, Лена… Нет, лучше не надо.

– Эй, Арбуз, а ты сколько писем не получаешь?

– Четыре месяца.

– Хе! А я – шесть! Так что, салага…

Арбузик заворочался, сел.

– Ладно, давай не будем. Крыша может съехать.

– Да? – я тихо засмеялся. – Да уже съехала! Ты чё, не замечаешь?

Арбузик расстелил на мху мятый газетный обрывок и стал выворачивать свои карманы.

– Давай собирай табачинки, – велел он. – Я днем у нашего КП беломорных бычков набрал. Сейчас по штучке забьем.

Я тщательно выскреб из карманов заполярки и из-под швов пидорки весь сор. На обрывке газеты образовалась маленькая кучка, далеко не сухая и не аппетитная. Крошки хлеба, какие-то волоски и шерстинки, песок.

– Хрен с ним, – разглядывая все это, сказал Арбуз и выпотрошил сверху остатки полусгоревшего табака из папиросных окурков.

Сделали уродливые самокрутки. Закурили. Запахло паленой шерстью, тянулось слабо, а дым был едкий и совершенно не табачный. Мы тихо кашляли.

– Да, – шептал Арбуз досадливо, – это не в кайф.

Я с ним соглашался:

– Лучше лавровые листья курить.

– Курили бы, если бы были.

– Эх-х, а когда-то вот такие бычки выкидывал! Дурак… Помнишь, как на заставе жили?

Арбуз не ответил. Я посмотрел на часы. Начало пятого. На востоке уже ощущается солнце. Арбузик снял сапоги, перематывает портянки.