Михаил Кречмар - Насельники с Вороньей реки (сборник)

• Название: Насельники с Вороньей реки (сборник)
• Автор: Михаил Кречмар
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-902479-14-7

«Насельники с Вороньей реки» – удивительная книга. Книга-быль, книга-детектив, книга-жизнь… Автор с ювелирной точностью повествует о жизни на Севере, не приукрашая, но в то же время и не очерняя действительности. Жизнь Севера, судьбы людей, там живущих, и реалии современной России как таковой – всё это прорисовано удивительно верно. Страница за страницей перед нами раскрывается повседневная жизнь людей, их радости и горести, заботы и мечты… Словно раскатываются километры дорог нашей необъятной Родины, где каждая веха – это чья-то жизнь.

---

Потому я и плыл, часто приставая к берегу и отмечая не только лосиные переходы и медвежьи следы, то есть делая обычную работу странствующего охотоведа, но и присматриваясь к торчащим пням, тропам, валежнику. Близость промысловой избушки угадывается по увеличению количества пиленых пней, а также подвесов для капканов и прочих охотничьих хитростей.

Я поднялся на высокий, поросший высокоствольной лиственничной тайгой берег и вдруг увидел… Да, это был совсем неожиданный пень. Он торчал из мягкого смятого плюшевого зелёного мшистого ковра, словно клык или маленький обелиск. Его конец не был срезан пилой и не был обломан во время ветродуя. Конец пня выглядел как конус, обработанный каким-то грубым резцом или оббитый зубилом.

Я провёл ладонью по его шелушащейся серой поверхности. Хмыкнул.

Каменные люди… Такие пни во множестве оставляли на берегах Колымы юкагиры, не знавшие железа и валившие деревья каменными топорами. В холодном и сухом климате Севера они сохранились, наверное, лет за триста. Я просто не думал, что здесь, на Вороньей реке, находились их стойбища. Полуоседлые племена сибирского Севера не могли жить только охотой или только рыболовством, поэтому стремились селиться вдоль по-настоящему больших рек, где хотя бы рыбалка могла прокормить значительное количество людей.

Рыбалка же на Вороньей реке была посредственная и с трудом могла дать существование даже нынешним её насельникам, собранным, огрублённо, в четыре стойбища.

Я ещё раз огляделся. Этот пень был одинок и, судя по всему, не обозначал собой какую-то первобытную лесосеку. Возможно, некий одинокий странник, вооружённый парой дротиков, луком и каменным топором, бил здесь свою тропу из бассейна Колымы в бассейн Анадыря. Некая нужда заставила его здесь срубить дерево. Какая? Одиночному путешественнику в диких местах хватает обычного валежника, валить каменным топором живое или, не дай бог, сухое дерево ради одного ночлега из тех тысяч, которые безвестный юкагир проводил в лесу, наверное, не стоило. Или стоило? Что мы на самом деле знаем о людях, живших здесь до нас?

Я спустился к песчаному пляжу на берегу култука, промерил несколько отпечатков медвежьих следов, записал результаты и сел в лодку. Судя по всему, сегодня добраться до охотника Салькина мне не удастся…

Лагерь на сплаве, особенно если странствуешь в одиночку, желательно разбивать за час до темноты. Вроде как и немного снаряжения, но вот время уходит буквально на всё: найти плоский ровный кусок берега, воткнуть туда палатку, раскатать оленью шкуру, заменяющую мне коврик, спальный мешок, составить под крышу особо ценные вещи, вытащить как можно выше по берегу весь остальной груз, накрыть его лодкой, расчалив её, чтобы не унесло неожиданным порывом ветра… Ну а дальше – варить уху или жарить мясо, прихлёбывать горький чай и смотреть, как рассыпается белое кружево золы на светящихся малиновых угольях. И думать, кому и зачем понадобилось выстрелом в висок поставить точку в жизни человека, оставшегося в устье Имлювеема.

Дело не в том, что меня, как и любого из обитателей этих мест, сильно беспокоила судьба забредшего в эти края одинокого туриста или исследователя. Ведь пускаясь в подобное предприятие в одиночку, ты принимаешь всю ответственность на себя, и всё вокруг сразу становится твоими и только твоими проблемами: необходимость обойти полузамёрзшее озеро, форсирование реки по глубокому перекату, возможность срезать восьмикилометровый обход по каменистой тундре восемьюстами метрами кедрового стланика… Конечно, в их решении могут поучаствовать и встреченные люди – дать тебе на дорогу сахара, вяленого мяса, сгущённого молока… Или выстрелить в упор в голову.

Так вот, о выстреле в голову. Такой выстрел, по местным понятиям, надо было очень и очень заслужить.

Более того – если бы я нашёл в аналогичном положении кого-нибудь из здешних постоянных обитателей – Фёдора Дьячкова, его сына Колю, Сергея Чохова, метеоролога Козинцева или его напарника, ещё неведомого мне охотника Салькина, – то, скорее всего, уже дня через три выбросил бы этот случай из головы. Как обычно говорит мой приятель капитан милиции Свиридов, штатная ситуация. Когда люди долго живут на одном месте, они что-нибудь всенепременно не поделят. Даже если это такое «одно место», как Воронья река длиной четыреста километров.

Но это был не местный.

А неместному заработать за несколько дней или даже недель пулю в голову – так же проблематично, как Жириновскому стать президентом России. Стало быть, не вполне безнадёжны дела у Вольфовича-то, – вяло так подумалось.

Тем более оный неместный был безоружен.

Все, конечно, слышали, как местные оленеводы не задумываясь стреляют в чужаков, которые бьют их домашних оленей. Так вот, на поверку это не совсем так. И более того – наверное, совсем не так. Стреляют «индейцы» только по совершеннейшим отморозкам. И то только по тем, которых видно за версту. Дураков пытаются наказать, балбесов – вразумить. А если оленя убил голодающий прохожий, то не только «не заметят», но и с собой заберут, обиходят и на ноги подымут.

А почему я думаю, что убитый на Имлювееме не был совершеннейшим отморозком?

Одежда? Да, одежда совершеннейшего мажористого туриста. Кредитная карточка ведь наверняка у него здесь была. А мелкашка – вряд ли.

Кроме того, «суперменистость», которая является основной причиной столкновений между местными и неместными, очень хорошо бросается в глаза. Поведенческий стереотип «всех на роги намотаю и по кочкам разнесу» бросается в глаза похлеще любого карабина. И единственный человек, встретивший этого незнакомца, Чохов, не мог бы этого не заметить.

Чохов же отнёсся к незнакомцу скорее с иронией. Естественно, так относились охотники-промысловики ко всем бродящим по Северу людям, цели которых неясны и далеки: зоологам, ботаникам, эпидемиологам, геодезистам, тем же охотоведам. В общем, ко всем тем, кто не ставил своей задачей наловить соболей, их продать и немедленно разбогатеть.

А вот к тем, кто как раз и собирался этим заняться, охотники-промысловики немедленно начинали относиться с внутриклассовой ненавистью, которая, заметим в скобках, куда сильнее классовой.

Но, если судить по одежде, убитый мог быть кем угодно, только не охотником-промысловиком.

Правда, существовали ещё две версии, и я на всякий случай решил их обдумать.

Первая заключалась в том, что случайного прохожего убил случайный же прохожий.

Вторая – это то, что случайный прохожий увидел нечто такое, чего ему видеть ни в жисть бы не полагалось.

А такая вещь была всего одна – золото. Или, как здесь принято говорить, металл.

С начала тридцатых годов и по сегодняшний день добыча золота была абсолютной монополией сперва советской, а потом российской власти. Правда, в середине девяностых открылся короткий период свободного предпринимательства в этой сфере. Но так он и закрылся практически тут же. Попытка самостоятельной золотодобычи наказывалась строго – вплоть до расстрела. И точно так же наказывалось вмешательство в дела тех людей, которых по колымскому обычаю называли «хищниками».

«Хищниками» в шестидесятые годы стали называть тех людей, которые на собственный страх и риск занимались промывкой золота на брошенных полигонах, приисках или вообще в найденных ими самими микроместорождениях.

Именно эти люди, нисколько не сомневаясь, могли пустить пулю в появившегося рядом с ними и заинтересовавшегося их делами человека.

При этом таким «хищником» мог быть практически любой человек, ведущий здесь одиночный образ жизни, – Чохов или тот же Салькин.

Стоп, а откуда я взял, что этот человек не встречался с кем-либо из стойбища Дьячковых?

Его убили на полпути между базой Чохова и их основным лагерем, но оленеводы кочуют весьма и весьма широко, и оказаться кому-либо из аборигенов в устье Имлювеема в поисках убежавшего откола оленей так в десять было так же легко, как москвичу переместиться по линии метро от «Академической» до «Филёвской». Но за такую короткую встречу вряд ли можно было заслужить себе пулю в башку. Здесь у нас не Техас.

С этой мыслью я залез в спальный мешок и уснул.

Утро со всей наглядностью подтвердило, что точно не Техас. С северо-востока дул упорный ледяной ветер, свинцовая мгла неба стояла точно такой же, какой она была вчера перед закатом солнца. Порывы ветра пробрасывали крупчатый осенний снежок. Обстановка очень способствовала тому, чтобы расслабиться и остаться на весь день в спальном мешке.

Но путешествующий в одиночку должен быть очень самоорганизованным человеком, иначе он рискует в приступе лени остаться где-нибудь на расстоянии двухсот километров от посёлка до самой весны.

Под леденящими ударами ветра я собрал лагерь, влил в себя три или четыре кружки крепчайшего чая, закусил плохо прожаренным мясом и вновь пустился в путь по Вороньей реке.