Чингиз Цыбиков - Бабайка

• Название: Бабайка
• Автор: Чингиз Цыбиков
• Жанр: Юмористическая фантастика

---

В ваших краях не так? Тогда я рад за вас.

А мы вот с Никиткой стояли с утреца на остановке, одетые довольно тепло, и при этом я доподлинно знал, что в обед мне будет в этой одежде жарко.

Подошла наша маршрутка; мы сели и поехали.

Так… сумку поудобнее пристроить, заплатить… Надо поговорить с сыном, подумал я.

— Милый, мы с тобой ловкие парни?

— Ловкие парни, — согласился сын.

— Значит, у нас должна быть тайна, — сказал я.

— Да, — сказал Никита.

— Давай это будет бабайка.

Сидевшая напротив девушка с любопытством посмотрела на нас. Я сделал вид, что не замечаю этого.

— Бабайка?

— Да, сына, бабайка. Давай не будем маме говорить про бабайку.

— Не будем, — согласился Никита.

— Это будет наша тайна.

Гарантий от договоренности с четырёхлетним человеком само собой никаких. Но ведь что-то делать надо?

V

Шли дни, ничего такого не происходило, и напряжение потихоньку отпускало меня. Пока однажды я не увидел, как мой сын играет на моем столе дохлой мышью.

— Никита, где ты это взял?

— Это бабайка мне дал.

— Дай мне, пожалуйста.

— Не-ет, это моя, — когда сын говорит с такой интонацией, лучше поискать других путей.

Я постучал в дверцу. Никакой реакции.

Я постучал сильнее. Подождал немного, и постучал еще сильнее. На мгновение я увидел эту картину со стороны — взрослый мужчина стучится в дверцу собственного стола, а рядом его сын на этом же самом столе играет дохлой мышью. Взмотнул головой, прогоняя возникшее ощущение бреда, и дверца открылась.

— А вам не приходило в голову, что бабайкам тоже надо спать?

— Ты зачем подсунул моему сыну мышь?

— Давно пора, молодец, — сказал бабайка.

Я сбился.

— Что пора?

— Пора перейти на «ты».

На мгновение мне показалось, что я оглох. Но злость тут же подстегнула меня.

— Зачем ты подсунул моему сыну эту мышь подвальную? Да ещё дохлую?

— Люди, особенно взрослые, невнимательны и ненаблюдательны, — сказал бабайка обстоятельно. — Не можете отличить городскую мышь от симпатичной селяночки-полёвки…

— Да какая разница?

— Очень большая, — перебил меня бабайка. — Городская, насквозь протравленная мышь, само тело которой подчас — яд. И славная чистенькая полевка. Это, можно сказать, разные звери с разными нравами. Я бы никогда не подсунул Никите городскую мышь.

Я посмотрел на своего мальчика. Никита без страха и очень внимательно следил за нашим разговором.

— Никита, выйди, пожалуйста.

Никита посмотрел на меня исподлобья, но к двери пошел, ничего не сказав.

— Оставь мышь на столе.

Никита вернулся, положил мышь на стол и вышел. Я набрал воздуха и начал. Страха не было совсем. Не то чтобы я забыл ту пасть, но теперь это было уже как то важно.

— Ты дал моему сыну дохлую мышь.

— Нет.

— Ты думаешь, я — идиот?

— Когда я принес мышь, она была живая.

Я заткнулся. А бабайка продолжал.

— Мы вместе с Никитой сделали эту мышь мертвой.

— Что значит — сделали мёртвой?

— Убили.

— Зачем?!

— Ребенку надо знать, что такое смерть, — бабайка выглядел очень серьёзным.

— Зачем?!

— Ты это специально такие зряшные вопросы задаешь? Чтобы позлить меня?

VI

А потом нас ограбили.

Вот это было страшненько.

Милиция забирала их — троих здоровых молодых недоумков, взломавших дверь и забравшихся к нам в квартиру, — в соплях, слезах, с мокрыми штанами. Я не знаю, что с ними сделал бабайка — я только-только вернулся с семьёй из-за города. Но вот фраза одного из оперов напугала по-настоящему.

— А Валеев-то похоже глаза себе выдрать пытался, — весело сказал молодой чернявый парень своему напарнику. Сказал так, словно это обычное дело — люди, пытающиеся выдрать себе глаза. Впрочем, может, наши опера и не такое видали.

Но всё-таки что ж такое должно привидеться человеку, чтобы он попытался выдрать себе глаза?

VII

— Садитесь. — Заведующая детского сада «Чипполино» Валентина Хубраковна смотрела на меня с плохо скрываемым любопытством. Два года ходит мой Никита в «Чипполино», но такой чести — разговора с заведующей — я удостоился во второй раз в жизни. В первый раз, когда уплачивал так называемый вступительный взнос. Интересно — на что они тратят деньги? Кабинетик-то обшарпанный. Неужели на питание детей?

— Мне хотелось бы поговорить с вами о поведении вашего сына.

— А что случилось? — спрашивая так, я лукавил. Знал я уже, знал о чем пойдет речь. И сосало противно где-то внизу живота, как бывало всегда, когда мне надо было делать что-то, чего делать ну никак не хотелось.

— У детей, конечно, богатая фантазия, — сказала Валентина Хубраковна. — Но ваш Никита — это что-то особенное.

— Спасибо, — сказал я.

— Погодите со своими спасибами, — отмахнулась заведующая. — Это вовсе не комплимент.

— А-а… не комплимент, — сказал я. — А-а-а… что тогда?

Умненький такой вопрос, не правда ли?

— Он пугает ребятишек в группе.

Заведующая сделала паузу. Я молчал, и ей пришлось продолжить.

— Он пугает ребятишек бабайкой. Это, конечно, не бог весть что, но Никита ваш говорит, что видел бабайку, и что бабайка велела ребятишкам Никиту не обижать. И воспитательница говорит, что (холодок пробежал у меня промеж лопаток), некоторые ребятишки наши Никиту вашего стали побаиваться.

Валентина Хубраковна взяла паузу. Я по-прежнему тупо молчал.

— Поговорите с сыном, — мягко сказала заведующая. — Скажите ему, что не надо пугать ребятишек.

— Хорошо, — сказал я. — Я обязательно поговорю с ним.

— И последнее. Убедительная просьба — не разрешайте своему ребенку брать в садик игрушки. Они ссорятся из-за них, чуть ли не дерутся. Один принесет красивую игрушку, а остальным тоже хочется. Крик, слёзы.

— Мы не разрешаем, — сказал я.

— Да что вы говорите, — пропела заведующая. — Ваш сын каждый день приносит в группу плюшевого медвежонка.

Язва.

VIII

Когда я вернулся домой, я был спокоен. Подогрел оставшийся с обеда борщ, поел. Помыл тарелку. Попил зеленого чая с молоком. Поставил чашку в мойку. В голове было пусто. Не о чем было думать, все уже было думано-передумано по дороге домой и решено твердо. Дело было за малым.

Оставалось поговорить с бабайкой.

IX

Две чашки чая. Одна из них кофейная. Печенье «Юбилейное» — бабайке нравится «Юбилейное». Ольга купает сына. Это ненадолго, минут на пятнадцать, но мне хватит.

Бабайка деликатно прихлебывает чай, скальпелем отрезает себе кусочки печенья, кладет их в рот, жуёт и молчит. Говорить должен я, ведь это я, в конце концов, сказал, что нам надо поговорить.

— Ты ходишь в детский сад. — Я, наконец, решился.

— Да, хожу, — сказал бабайка.

— Тебе не стоит этого делать.

— Ха!

— Ты пугаешь ребятишек.

— Я охраняю вашу семью.

— Ты охраняешь Никиту.

— Он в вашей семье — главный. Ему и внимания больше. Но по сути — я охраняю вашу семью.

— Не надо нас охранять.

Пауза. И ворчливо так:

— Ладно, не буду. Посмотрим, что из этого получится.

Я удивился. Не думал, что мне всё будет так легко. Впрочем, плевать. Главное, я добился своего.

И мы дальше пьём чай.

X

Не знаю, что это было — совпадение, или, выражаясь трагедийно, роковая случайность. Все мы иногда поздно возвращаемся домой.

Бывает.

— Эй, мужик! закурить не найдется?

Терпеть не могу, когда так обращаются ко мне. Если ты куришь, почему у тебя нет своих сигарет? Или своих спичек? А уж если так обращается к тебе сопляк малолетний…

— Какой я тебе мужик, юноша.

— А чё так дерзко отвечаем?

Я знаю, что скажет жена. Она скажет, зачем ты связываешься со шпаной, тебе что, жить надоело. Да только себя уважать хоть немножко да надо. Тем более если их всего двое.

— Да пошёл ты…

И тут выяснилось, что я ошибся. Не двое их было — трое. Когда сзади бьют по тыквочке палкой или что там у него было — это не больно. Просто бац! — и чувствуешь, как что-то тёплое начинает стекать вниз по голове. Вот тут-то я разозлился по-настоящему. Да только шпана эта обгашеная против обыкновения не стала меня добивать, а побежала. А я за ними не погнался.

Нехорошо мне стало.

XI

Ольга с Никиткой были в гостях. Неподалеку, на соседней улице. Ну и слава богу, нечего пугать родных. Я сам промыл себе голову под струёй воды из-под крана. Сам обработал рану слабым раствором фурацилина. Затолкал одежду в стиралку, набрал программу. Бабайка неодобрительно следил за моими действиями. Ходил за мною следом — в ванную, из ванной на кухню, с кухни — в мой кабинет, и смотрел, смотрел с укоризной. Наконец не выдержал:

— Значит, говоришь, не надо вас охранять.

Я молчал. Крыть было нечем. К тому же тампон с мазью приложенный мною на рану сваливался с головы, и вообще чувствовал я себя прескверно.

— Погоди-ка… — бабайка залез на диван, с дивана перебрался на стол. — Наклонись.

Я наклонился. Бабайка взял в руку (или лапу?) тампон и пришлёпнул его на рану.