Людмила Бояджиева - Уроки любви

• Название: Уроки любви
• Автор: Людмила Бояджиева
• Жанр: Остросюжетные любовные романы

Она получила от судьбы щедрые подарки — обворожительную внешность, острый ум, фантастический голос. Она научилась властвовать мужскими сердцами. Она — Избранная. Бесстрашная шпионка, великолепная примадонна, отчаянная авантюристка… Шлюха и девственница — всего лишь роли, которые предстоит сыграть Избранной в феерическом спектакле ее жизни — вечном поединке первозданной страсти и высокой любви.

Книга состоит из трех новелл, в каждой из которых действуют одни и те же герои, прошедшие путь реинкарнации. Как если бы труппа одного театра играла разные спектакли на тему: страсть- дар — нравственные ценности. То, что знаменитая американская певица семидесятых годов и русская шпионка времен Первой мировой войны — разные воплощения Избранной, наделенной феноменальным вокальным даром, становится окончательно ясно лишь в финале. Это же касается и двух основных мужчин ее жизни — злодея и преданного возлюбленного. Они составляют классический треугольник, проходящий путь к пониманию совершенных ошибок и искуплению. Место действия — Россия начала века, Европа времен первой мировой войны, Америка 60-70-х. Герои — разведчики, музыканты, актеры.

---

В двухэтажном бараке на рабочей окраине города жизнь шла своим чередом. С утра уходили на ткацкую фабрику мужчины, а жены, оставшиеся с детьми, затевали готовку и стирку. Мыльный пар из подвала, где находилась общественная прачечная, валил до самого чердака, перебивая ароматы кислых щей, въедливый запах жареной кефали и камбалы. Где-то в другой жизни остался богатый, нарядный город с сияющими модными лавками, элегантными экипажами и расфранченными благополучными людьми, фланирующими по бульварам и набережной. Словно из давнего сна всплывали в памяти анфилады комнат Лихвицкого дома, где в ароматах сирени и ландыша волшебно витали звуки рояля и бесшумно сновали горничные, вспоминались солидно подкатывающие в пролетках к подъезду учителя, веселые детские праздники и отголоски шумных балов, доносящихся из парадного зала.

Лишившись благодетелей Лихвицких, Анна с неделю тихонечко оплакивала свою долю, но у дочери ничего не выспрашивала и ни в чем ее не винила. Захар Трофимыч, велев Климовым собирать пожитки, самолично отвез их на извозчике в это зловонное, убогое место, оплатил хозяину дома комнату на месяц вперед, а потом отсчитал Анне Тихоновне пять десяток «на обустройство».

— Дела ваши мне интереса не представляют. Господа велели передать, чтобы духу вашего в их доме более не было. Это уж почему и как, вы сами промеж себя разбирайтесь. Не нашего подневольного ума задачи… — Захар потоптался, изучая безрадостную обстановку мрачной комнатенки с тусклым окном, выходящим во двор. — С тебя, Настасья, взять бумагу велено. Садись-ка и пиши, у меня все необходимое для этого прихвачено. Вот с энтой бумаги на другую слова своей рукой перебели, и ладно.

Настя послушно, не вникая в смысл, переписала письмо, сочиненное Софьей Давыдовной для Зои. Взяв листок, приказчик внимательно прочитал, сложил и спрятал за пазуху.

— И хорошо, что воле добродетелей не перечишь. Глядишь, и жизнь выровняется, снова в гору пойдет. Вот здесь у меня для Настасьи так же письмо передано. — Захар протянул девушке запечатанный конверт и вздохнул, — Ну. как говорят, Бог в помощь.

Взяв письмо, Настя выбежала на лестницу, уже догадываясь, от кого это поспешное послание.

«Уважаемая Анастасия Ивановна! Сожалею о случившемся недоразумении. Очевидно, вы неправильно истолковали мои намерения.

Приветствую ваше решение начать новую самостоятельную жизнь и дружески желаю удачи во всех ваших начинаниях.

А. Ярвинцев.»

Волна жгучего стыда и злости ударила девушке в голову. От ненависти к себе и презрения к нежным чувствам, которые она испытывала к лживому ловеласу, хотелось избавиться немедля. Встав коленями на обшарпанный подоконник, она выглянула вниз — толстая женщина с тяжело болтающимися под мокрой ситцевой блузкой грудями, ожесточенно терла белье в поставленном на козлы корыте. Рядом на земле сидел двухлетний малыш, еще две девочки с липкими леденцами в грязных ладошках бегали по двору за лопоухим щенком.

«Только головой в омут. Подняться на утес — и в синие-пресиние волны… А двор этот и без того полон беды», — пронеслось в голове.

— Верно, барышня, беды в этих местах на всех с лихвой хватает. — Перед Настей стоял мужчина, одетый по-чиновничьи, в сюртуке и рубашке с воротом, подвязанным галстуком. Преодолев два лестничных пролета, он с трудом переводил дыхание. — Вы здесь, кажется, новенькие? Тогда давайте знакомится, — Игнатий Проклович Щипков. Инженер с Ватутинской фабрики. Одинок, трезв, политически надежен. — Он улыбнулся, и его худое, с острой редкой бородкой лицо показалось Насте симпатичным и не очень старым.

— Анастасия Ивановна Климова. В компаньонках у больной барышни в одном богатом семействе жила. Да уехали они за границу. Мы тут с маменькой на втором этаже поселились.

Инженер с сожалением присвистнул:

— Не дело здесь одиноким женщинам проживать. Матушка ваша, извините, вдова будет?

Настя кивнула:

— Простите… господин инженер, мне разговаривать некогда.

— Игнатий Проклович! Просто Игнатий Проклович. Комната 17 в конце коридора. Прошу без всяких церемоний по-соседски заглядывать — у меня и книжки есть, и патефон. Правда, в хозяйстве полное запустение.

— Спасибо, непременно. — Пообещала Настя, даже не стараясь улыбнуться участливому соседу. Невозможно было и думать. что останутся они здесь с матерью надолго.

Но шли дни, возмущение и боль Насти меркли, притуплялись. Да и вся она словно в мутный сон погружалась, становясь равнодушной и ни к чему не чувствительной. Сидела часами, не двигаясь, пока не темнело окно и не подступала голодная темнота. Мать возвращалась поздно, — разбитая, с кусками объедков, выпрошенных Христа ради. Работы ей найти не удавалось.

…В начале осени Настя зашла к Щипкову.

— Игнатий Проклович, вы ведь одиноко живете. Может, в какой помощи по хозяйству нуждаетесь — постирать, состряпать — так моя мама всегда готова. — Настя опустила глаза, чувствуя, как запылали щеки.

Уже две недели она ходила вместе с матерью искать работу. Заглядывали в лавки, пекарни, прачечные, да и просто — в богатые дома. Большего унижения Настя и представить себе не могла. Анну Тимофеевну оглядывали с брезгливым сожалением и называли «бабка». А кому старуха на тяжелой работе нужна? Всего обиднее было, что тридцатишестилетняя Аннушка, бывшая на два года моложе барыни Лихвицкой, и впрямь выглядела обессиленной пятидесятилетней женщиной. Сухая, сгорбленная от постоянного внутреннего страха, с опущенным серым лицом, по-деревенски повязанным линялой косынкой, она не представляла ценности на рынке рабочей силы, где и крепкие молодухи дрались за хорошее место.

На Анастасию, напротив, многие мужчины зарились. Но их цепкие, липнущие к телу взгляды не оставляли сомнений в том, какого рода обязанности предстоит исполнять новой работнице.

— Да я так и предполагал, Анастасия Ивановна. — Сказал инженер, спеша налить зашедшей к нему девушке чай. Пиленый синеватый рафинад в стеклянной вазочке и посыпанные маком сушки составляли убранство стола, с которого инженер поспешил переместить на диван огромные листы с мелкими, запутанными чертежами.

— Вам бы, Настенька, на курсы какие-нибудь учиться пойти. Вот хотя бы машинописи, что при телеграфном агентстве открылись. Или на медицину направление взять. — Размочив в кипятке сушку, Игнатий Проклович откусывал маленький кусок и тут же посасывал кусочек сахару. — Это от кашля первейшее средство. Грудь у меня с детства слабая. Да и на фабрике атмосфера здоровью не способствует. Сплошной CO2. Углекислый газ то есть.

— А на фабрику к вам можно устроиться?

— И ни-ни! — Испуганно замахал руками Игнатий Проклович. — Там и крепких мужиков в тридцать лет хоть в гроб клади. Отравление по всему организму, а пенсион милостивый — на хлеб и воду только хватает… Вот если в контору…

— А что, я гимназический курс на дому прошла. Пишу хорошо и французский знаю. — Обрадовалась Настя.

Но сосед не разделил ее энтузиазма:

— Попробовать можно. Только не то все это. не то… Не для вас… Уж больно соблазну в вашем облике много. — Игнатий Проклович засмущался. — Красота не только на возвышенное, но и на подлое человека толкает, поскольку он, человек, — есть прежде всего животное… Эх, кабы я действительность хуже знал и умел заражать иллюзиями… Так нет — реалист! Ненужное это, в сущности, дело, Настенька — реализм. К сомнениям и ожесточению толкает.

…В заводском управлении Настя проработала меньше месяца. Должность свою она исполняла исправно — разносила напечатанные бумажки из дирекции к начальникам цехов, а от них — снова в дирекцию. Управляющий производством, господин Штандартов, опекал новенькую, вводил в курс дела и однажды определенно дал понять, что от него зависит ее служебная карьера — получить повышение или оказаться на улице.

Разговор произошел поздно вечером. Видимо специально задержал управляющий работницу перепиской какого-то прейскуранта, дожидаясь, пока кроме сторожа в конторе никого не останется.

Изложив свою программу, тут же перешел к действию: повалил растерявшуюся Настю на черный кожаный диван под портретом самого министра промышленности — господина с насупленными строго бровями и голубой муаровой орденской лентой через плечо.

Насте удалось высвободить руку и, нащупав на столе что-то увесистое, нанести нападавшему удар в висок. Дырокол немецкой фирмы «Вромлей» рассек царапиной розовую пухлую щеку Осипа Карловича, кровь брызнула на желтую Настину блузку.

— Шлюха! Тварь, девка… — Продолжал кричать господин Штандартов, зажимая платком порез, хотя непокорной секретарши уже и след простыл.

Настя мчалась куда глаза глядят, думая. что убила управляющего насмерть. Всю ночь она пряталась на задворках, а утром, подкараулив Игнатия Прокловича, рассказала ему о случившемся. Вернувшись с работы, он увел Настю к себе и, смеясь и кашляя, рассказал о том, какой на фабрике переполох вышел: некий злоумышленник, пробравшись ночью в контору с целью похищения каких-то важных чертежей, застал там заработавшегося господина Штандартова и нанес ему в дерзкой схватке телесные повреждения. Такая вот версия получилась. Штандартов в героях ходит. Сторож наказан… Но Осип Карлович вам дерзости не простит, и не мечтайте.