Нил Стивенсон - Барочный цикл. Книга 8. Система мира

• Название: Барочный цикл. Книга 8. Система мира
• Автор: Нил Стивенсон
• Жанр: Альтернативная история

---

Каролина

— Я снова их видел, Томба! Сразу как солнце взошло над морем, распогодилось, я поглядел на запад и увидел их, красные в рассветных лучах. Горы. Ждут нас, как печёные яблоки на противне.Томба лежит ничком на мешке сухого лапника, который заменяет ему постель, как и другим батракам на плантации мистера Икхема. Спина его (не первый раз) исполосована бичом. Джимми Шафто вытаскивает из ведра мокрое тряпьё, выжимает и кладет Томбе на раны. Томба открывает рот, чтобы закричать, но не издаёт ни звука. Дэнни продолжает говорить, чтобы его отвлечь.- Неделя быстрым шагом. Меньше, если украсть лошадей. Столько мы продержимся. А в горах полно дичи.- Индейцев тоже полно, — говорит Томба.- Томба! Глянь, как тебя разукрасили, и скажи, неужто индейцы хуже надсмотрщика.- Хуже никого нет, — признаёт Томба. — Но я не смогу идти быстрым шагом семь дней.- Ладно, дождёмся, пока рубцы заживут. Тогда и сбежим.- Ребята, вы ничего не поняли. Тогда будет что-то ещё. Надсмотрщик знает, как сломить человека. Особенно чёрного. Сперва я не понимал, теперь вижу. Он со мною не так, как с другими. Гляньте на мою спину и скажите, что это не так.Солнце бьёт в щели между брёвнами, стена напротив — в параллельных огненных полосах. Снаружи роется свинья, подкапывает их жилище, но её нельзя прогнать или съесть: свинья — гордость и отрада надсмотрщика. Издалека доносятся его крики:- Джимми? Дэнни! Джимми? Дэнни! Куда вы запропастились, черти!- Ухаживаем за товарищем, которого ты засёк до полусмерти, скотина, — бормочет Джимми.- Вы у меня все станете красношеими, -повторят Томба любимую присказку надсмотрщика. — Поработаете на солнышке и станете. Все, кроме негра — у него шея не покраснеет, пока хорошенько не отлупцуешь.Все трое знают, что реднеками — красношеими — называют в этих краях белых батраков, потому что в поле шея загорает сильнее всего.Он упирается руками и встаёт на четвереньки. Потом опускает голову, так что сбитые в жгуты чёрные волосы метут пол — у него плывёт перед глазами.- Джимми? Дэнни! Джимми? Дэнни! Вы что, кормите своего ручного нефа? — Надсмотрщик методом исключения вычислил, где они, и теперь идёт к хижине.- Ты прав, — говорит Томба. — Он решил меня сегодня доконать. Пора распаковывать узлы.- Значит, распаковываем, — говорит Дэнни.Он разрывает мешок, на котором перед тем лежал. Оттуда вываливается длинный свёрток. Джимми быстро сдёргивает верёвки, и они с Дэнни вдвоём принимаются за работу: Дэнни держит свёрток на руках, Джимми разматывает холстину. Томба хлопает рукой по стене хижины, ища, за что уцепиться, и встаёт.- Их здесь нет, масса! — кричит он. — Здесь нет никого, кроме бедного Томбы!- Врёшь, скотина! — Надсмотрщик рукояткой бича распахивает дверь. Он застывает в дверном проёме, ничего не видя после яркого света. Однако он слышит неожиданный звук извлекаемых из ножен слабоизогнутых клинков: длинного и короткого. Возможно, даже различает непривычные для Каролины отблески солнца на узорчатой стали.- Только не говори, что сделаешь из нас красношеих, — говорит Дэнни. — Ты ведь с этим пришёл?- Что?! За работу, дармоеды! Не то разукрашу вас почище Томбы!Надсмотрщик входит в хижину и заносит бич для удара, но опустить не успевает: булатный клинок рассекает воздух рядом с его ухом, ампутированная плеть падает на земляной пол. Томба, пошатываясь, выходит наружу и закрывает дверь. Он щурится на несколько акров земли; Томба знает, что она красная, но видит её серой, потому что мир перед его глазами сделался чёрно-белым. За полем — большой белый дом. Батраки долбят землю мотыгами. Надсмотрщик за спиною Томбы непривычно тих. Может, его глаза привыкли к темноте, и он понял, что заперт в тесном пространстве с двумя разъярёнными самураями.- Шея краснеет не только от солнца, — замечает Дэнни. — И вот как это делают в Нагасаки!Следует быстрая череда звуков, которых Томба не слышал давно, но прекрасно помнит. Кровь течёт из-под стены в ямку, вырытую свиньёй надсмотрщика. Привлечённая запахом, свинья подходит, нюхает и начинает лакать.Джимми и Дэнни выбегают из хижины. Дэнни вытирает клинок о штанину и прячет в ножны. Джимми кричит другим батракам:- Сегодня у вас выходной! А когда мистер Икхем вернётся из Чарльстона и спросит, как так вышло, скажите, что это сделали красношеие ронины! И что мы ушли туда!Он остриём вакидзаси указывает на дикий запад. Потом убирает меч в ножны и поворачивается к товарищам:- В горы, ребята.

Корнуолл

Уилл Комсток, граф Лоствителский, опасался, что их застигнет туман. Туманы гуляют по вересковым пустошам, как привидения по нехорошему дому. И впрямь, раз или два путников накрывает сплошной пеленой. Тогда Уилл требует остановиться и ждать, пока просветлеет, чтобы не сбиться с дороги. Даниель нервничает, что ван Крюйк потеряет терпение и отплывёт без него. Однако к полудню свежий северный ветер уносит туман и гонит путешественников вниз по долине к морю. Оно уже различимо вдали, серо-зелёное, испещрённое пятнами солнца и тенью облаков.Местность разрезана каменными оградами на куски такой неправильной формы, как будто её собрали из осколков других планет. На склонах вересковой пустоши стены извилистые и зияют дырами. Позже, в долине, путники проезжают через рощицы чахлых дубов. Деревья ростом не выше Даниеля; они цепляются за каменистую почву, как шерсть на овце, и, несмотря на позднюю осень, упрямо не расстаются с листьями. Стены здесь прямые и прочные, мох на них кишит жизнью.Из такого леска путники выезжают на мглистую низину, где косматые, смоляно-чёрные коровы безуспешно пихаются боками. Дорога идёт вдоль реки, бегущей с вересковой пустоши. Чуть дальше она замедляет течение и расширяется, образуя губу. Там ждёт шлюпка, чтобы доставить Даниеля на «Минерву», которая стоит где-то неподалёку, готовая отплыть в Опорто и оттуда в Бостон.Однако путешественники из Лондона ехали с графом Лоствителским и Томасом Ньюкоменом не для того, чтобы пялиться на шлюпки и на коров. На выезде из последней мокрой рощицы Даниель Уотерхауз, Норман Орни и Питер Хокстон примечают в долине кое-какие новшества. Сразу за прибрежной полосой склон полого идёт вверх примерно на расстояние полёта стрелы, дальше начинается скальный обрыв. Всякий, даже не поклонник технологических искусств, сразу догадался бы, что из основания обрыва много поколений добывают уголь. По всему берегу до самой воды видны следы угольных тележек. В целом всё довольно типично для небольшой шахты, которую разрабатывают, пока не дойдут до уровня фунтовых вод, а потом бросают.Недалеко от обрыва на плоском скальном выступе торчит нечто, как будто собранное из остатков разводных мостов и осадных машин. Две отдельно стоящих кирпичных стены разделены промежутком ярда в четыре шириной, заполненным конструкцией из чёрных брусьев, напомнившей Даниелю виселицу. На брусьях держатся платформы, доски и механизмы, назначение которых сложно понять, даже когда подъезжаешь ближе. От сооружения идут шипение и глухие удары — так могло бы биться сердце умирающего великана. Однако великан не умирает, сердце его бьётся мерно. С каждым ударом слышится звук бегущей воды. Слух может различить, как она течёт по зигзагообразному деревянному жёлобу и выплёскивается на берег, где уже пробила небольшое русло до самой прибойной полосы.- Грунтовая вода, поднятая из шахты машиной мистера Ньюкомена, — объявляет Лоствител. Пояснение совершенно излишнее: трое гостей для того и прибыли из Лондона, чтобы увидеть машину. Однако Лоствителу важно произнести эти слова, как пастору на церемонии, провозглашающему: «Я объявляю вас мужем и женой».Сатурну и Орни не терпится залезть в недра машины и подробно разобраться в её устройстве. Даниель вместе с ними поднимается на дощатую платформу, с которой видна почти вся долина. Здесь он останавливается и смотрит по сторонам. Это последний случай побыть в одиночестве до самого Массачусетса. Теперь Даниель видит «Минерву» — она стоит на якоре в нескольких милях от берега, там, где речная губа открывается в море. Команда шлюпки уже разглядела Даниеля в подзорную трубу и теперь гребёт прямо к нему, набирая скорость, чтобы зарыться килем в мягкий песок, куда машина выплёскивает фунтовую воду.Над головой Даниеля потрясает кулаком великанья рука: коромысло из грубых досок, соединённых железными скобами, которые наверняка выкованы где-то по соседству. От него отходит исполинская цепь: звенья размером с человеческую берцовую кость соединены шплинтами чуть побольше медвежьего когтя. В представлении мистера Ньюкомена они должны быть одинаковыми, но на самом деле одни звенья чуть больше, другие чуть меньше. Впрочем, отклонения усредняются, когда цепь исчезает за горизонтом деревянной дуги, завершающей коромысло. Цепь прикреплена к поршню, ходящему в вертикальном цилиндре диаметром с шахтный колодец. Поршень сверху обмотан паклей, на ней уплотнительное кольцо, удерживаемое муфтами. Довольно много пара вырывается наружу, но основная часть остаётся, где положено. Противоположный конец коромысла соединён со стержнем из деревянных брусьев, схваченных железными обручами. Стержень ныряет под землю и приводит в действие чавкающий механизм, который Даниелю не виден. В сравнении со всем этим мозг машины мал и едва заметен: человек, стоящий на платформе этажом ниже Даниеля в окружении различного рода рычагов. Он по мере надобности снабжает машину информацией. Сейчас такой надобности нет, и он снабжает информацией Сатурна и Орни.Платформа насквозь мокрая, но тёплая: на ней оседает выпущенный пар. Даниель позволяет машине дышать себе в затылок, а сам принимается обозревать другие творения её создателей. Он собирается черкнуть письмо Элизе, рассказать, на что пошёл капитал, который она и остальные инвесторы доверили Лоствителу и Ньюкомену. Мистер Орни доставит письмо по адресу. Разумеется, Орни расскажет гораздо больше. Он человек деловой и приметит многое из того, чего Даниелю не увидеть. Орни без размышлений будет понятно, что интересно и что неинтересно Элизе. Он и сам вложил немного денег в проект; если ему понравится увиденное, он посоветует лондонским собратьям сделать то же самое.Так что Даниелю нет нужды притворяться, будто он смотрит на затею острым взглядом дельца. Он пытается увидеть её своими глазами: глазами натурфилософа. Поэтому его внимание привлекает экспериментальный аспект, то есть неудачи. На земле вокруг валяются обломки Ньюкоменовых паровых котлов. Естественная форма для котла — шар. Зная это, Ньюкомен учился делать большие сферические ёмкости из железа. Как черновая ученическая тетрадь пестрит, страница за страницей, перечёркнутыми выкладками, так здешний берег хранит несмываемую летопись всех прошлых идей Ньюкомена и зримые свидетельства того, в чём именно и насколько безнадёжно они оказались несостоятельны. Ньюкомен не может выковать из железной заготовки огромную бесшовную сферу, поэтому должен склёпывать её из отдельных гнутых листов.Пятьдесят лет назад Гук собрал искры, выбитые из стали, положил под микроскоп и показал Даниелю, что на самом деле это шарики блестящего металла, вроде железных планет. Даниель думал, что они сплошные, пока не увидел, что некоторые разорваны внутренним давлением. Искры — не капли, а полые пузырьки расплавленной стали, которые разлетелись и застыли. Лопнувшие немного походили на скрюченные пальцы, немного — на выброшенные морем коряги. Одни неудачные котлы мистера Ньюкомена выглядят, как развороченные искры, что не так с другими — менее очевидно. Они лежат, наполовину уйдя в грунт, словно упавшие с неба метеориты.Из-под земли появляются рудокопы, говорящие на языке, которого Даниель никогда прежде не слышал: полдюжины корнуолльцев в мокрой чёрной одежде. По спотыкающейся походке видно, что ноги у них промёрзли насквозь и что люди эти работали долго и тяжело. Они берут корзины и усаживаются перед единственным котлом в долине, который и впрямь работает: тем, что приводит в движение машину. Он окружён кирпичной кладкой с отверстием в основании, чтобы подкладывать уголь. Рудокопы стаскивают башмаки и мокрые носки, протягивают ноги к огню, достают из корзин огромные пироги и начинают жадно жевать. Лица у рудокопов чёрные от угольной пыли, гораздо чернее, чем у Даппы. Глаза белые, как звёзды. Одна пара глаз примечает Даниеля; остальные рудокопы тоже поднимают голову. В какой-то миг Даниель смотрит на них, а они — на него, силясь угадать, кто этот странный гость. Каким он им представляется? На нём длинный шерстяной плащ и вязаная матросская шапочка. Он начал отпускать бороду. Даниель высится над рудокопами в клубах пара. Интересно, понимают ли корнуолльцы, что сидят вокруг адской машины? Он приходит к выводу, что они, вероятно, не глупее других, и отлично знают, что котёл может взорваться, но смирились с этой мыслью и готовы принять её в свою повседневную жизнь в обмен на относительный достаток. Точно так же матрос поднимается на корабль, зная, что тот может утонуть. Даниель подозревает, что в грядущие годы служители технологических искусств ещё не раз поставят перед людьми такой выбор.Всё началось с того, что к нему вошёл волшебник, и теперь заканчивается тем, что на машине стоит волшебник нового типа. Глядя вниз на паровой котёл, волшебник чувствует себя ангелом или демоном, смотрящим на Землю с Полярной звезды. Наученный прошлыми ошибками, мистер Ньюкомен нашёл определённый метод. В его шедевре швы и ряды клёпок, соединяющие гнутые листы между собой, расходятся от макушки, как линии долгот. Под котлом бушует огонь, внутри пар под таким давлением, что не выдержи одна клёпка, Даниеля (как когда-то Дрейка) взорвёт к Богу в рай. Однако этого не происходит. Пар исправно качает воду, а излишки тепла согревают рудокопов. Пока всё работает, как задумано. Когда-нибудь Система даст сбой из- за погрешностей, которые вкрались в неё, несмотря на все усилия Каролины и Даниеля. Может быть, тогда потребуются волшебники нового рода. Но — может быть, потому, что он стар, и потому, что его ждёт шлюпка — остаётся признать, что какая- никакая система, пусть ущербная и обречённая, лучше, чем вечное барахтанье в ядовитом приливе ртути, из которого всё родилось.Даниель завершил своё дело.- Я отправляюсь домой, — говорит он.