Виктор Андреев - Незваный гость. Поединок

• Название: Незваный гость. Поединок
• Автор: Виктор Андреев
• Издательство: Приволжское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1965

В книге В. Андреева — повесть и записки следователя. Эти произведения сближает тема бдительности, доверия к человеку, заботы о его судьбе.

В «Незваном госте» чекист Мамбетов, отвергая мелочную подозрительность, разыскивает агента иностранной разведки, прибывшего в экспедицию. В «Поединке» следователь Иванов разоблачает изувера-сектанта, предавшего фашистам советских патриотов.

Герои книги Андреева — люди самые обыкновенные, они работают на фабрике, ведут изыскания на целине. Особой симпатией автора пользуется молодой чекист — наш современник. Андреев хорошо знает и понимает его.

Записки следователя — «Поединок» — уже известны нашему читателю (издавались в 1962 г.). Повесть «Незваный гость» печатается впервые.

---

Да, к сожалению, ее работа далека от худуков.

— Вам откуда будет удобнее получить транспорт: с первого отделения или... Вы где намерены жить?

Дубков отодвинул от себя бумаги и взглянул на Меденцеву, теперь прямо в глаза. Она ждала увидеть на его лице отражение того впечатления, которое она должна была произвести своей внешностью. Что там говорить, она привыкла к тому, что мужчины не скрывали своего восхищения ею. Но лицо Дубкова оставалось непроницаемым. Оно ничего не выдавало, кроме служебного внимания к ней.

— Мне лучше было бы жить на центральной усадьбе. Так считает и Кузин, мой начальник.

— Ну что же, послушаемся Кузина...

Дубков позвал секретаря и попросил:

— Пригласите ко мне Бектемирова и Галкина.

Дарья Филипповна предупредила:

— К вам много...

— Пусть заходят, все.

В кабинет ввалилось человек десять. Начался тот разговор, который могут вести люди, хорошо и давно знающие друг друга и то дело, которое они ведут. Дубков с одними соглашался, других просил еще раз подумать, проверить, выслушивал просьбы, удовлетворял или отклонял их. В общении с людьми он показался Меденцевой интереснее и умнее, чем в разговоре с ней. Споря, он словно вспыхивал внутренним теплом и светом, который чувствовался в его сероватых глазах, в чуть обозначавшейся улыбке, в жесте. В Дубкове поражала необыкновенная гармония, которая редко встречалась в других. Меденцева невольно вообразила на месте этого человека Лугового, постаралась его представить в разговоре с этими людьми, но не смогла: Луговой не получался.

Вошли еще два человека, те самые, которых пригласил Дубков, — его заместитель Бектемиров и главбух Галкин. Дубков подсунул им бумаги Меденцевой и показал на нее черноватой бровью:

— Сделайте, пожалуйста, все, что нас просят... Инженер Меденцева вас введет в курс дела. Заключите договор, как положено, но предупреждаю, — Дубков перевел взгляд на Меденцеву, — по максимальным ставкам. И определите Нину Михайловну на жительство...

Вечером Меденцева сидела за столом в отведенной ей квартире в совхозе и дописывала письмо Луговому. В доме было тихо. Только слышалось, как за дверью, на кухне, хозяйка тетя Паша гремела посудой, да на стенке тикали ходики.

«Милый Борис! Продолжаю письмо... — писала Меденцева неторопливым, твердым почерком. — Меня уже «определили на жительство», как сказал Дубков. Это директор совхоза, человек очень симпатичный. Вообще здесь хорошие люди. Особенно Бектемиров, заместитель Дубкова. Он сказал, что выделит мне не верблюдов, а шайтанов. Он и меня назвал шайтаном. Наверное, это у него любимое слово. Я поселилась у тети Паши в крохотной комнатушке с двумя оконцами. Одно — на улицу, другое — во двор. Спать буду на высокой, под потолок, кровати. Как на троне. Прямо смешно. Впрочем, в совхозе мне придется бывать редко, даже не каждый выходной...»

Другой мир входил в душу Меденцевой. Она готова была еще и еще писать о своих первых впечатлениях, о тете Паше, какая она смешная в своей заботе о ней, квартирантке, о заболевшей дочурке Дубкова — Светке, о крынке молока из погреба, от которого она почувствовала холод в желудке. Вот еще тетя Паша рассказала, как три года назад жеребец «Казбек» убил жену директора. Она работала зоотехником. Конюх не справился с лошадью. Она взвилась на дыбы и подковой ударила в висок Дубкову. Будто и задела чуть, а женщина не встала. Дубков тяжело перенес смерть жены и оставался ей верен, а ведь многие женщины заглядывались на него. Но разве это напишешь Луговому? Все это для него было неинтересным, чужим, а вот она уже начинала жить этой новью.

Меденцева еще долго сидела над письмом, глядя в окно на улицу, по которой проносились машины, торопливо шли люди. Из задумчивости ее вывела Дарья Филипповна.

— Как устроились? — спросила она.

— Спасибо. Я так благодарна...

— Тетя Паша у нас первая чистюля и душевная женщина. Вам хорошо у нее будет.

Дарья Филипповна помолчала и вдруг сказала:

— Нина Михайловна, а ведь я к вам за помощью.

— Что такое?

— Да Светка вот... Хочу, говорит, чтоб новая тетя пришла — и все. Не успокоим никак, ничего в рот не берет... она едва Дмитрия Степановича отпустила. Старуха говорит, что он только и отговорился тем, что вы его ждали. А девчонке это в голову запало. Дойдите на минутку, может она из ваших рук бульон выпьет. Целый день не ест... Не далеко здесь, за углом. А Дмитрия Степановича нет...

Меденцева растерялась.

— Не знаю, удобно ли...

— К больному ребенку-то?..

Дубков вернулся домой на рассвете. Стараясь не греметь запорами и как можно тише шагать, он сразу направился в комнатку Светки, но кроватка ее была пуста. Он бросился в гостиную и... замер на пороге. На диване, к стенке лежала его Светка и улыбалась во сне. Рядом с нею, на краешке дивана и подставленных стульях — Меденцева. Светкина ручонка охватила ее шею, будто притягивая к себе.

Дубков постоял минуту, вздохнул и бесшумно вышел из дома. С болезненной складкой у губ он пошел улицей, в сторону совхозного сада, чтобы там, на копне душистого сена, уснуть хотя бы на час.

Но забыться удалось не сразу. Вокруг уже пробуждалась жизнь. Над головой, в ветвях яблонь, сновали птицы, в сторожке раз за разом прокричал петух, на улице гремели ведрами бабы. Сквозь ветки в глаза Дубкову смотрело молодое, подрумяненное близким восходом небо. Он всей грудью вдохнул пахнущий яблонями воздух и улыбнулся небу так, как будто и к его предрассветной красе были приложены его директорские руки, будто и само небо было неотъемлемой частью совхоза.

Он снова улыбнулся, но уже по-другому, поймав себя на собственническом чувстве, и закрыл глаза, чтобы уже не отвлекаться и продумать наедине, как помочь третьему отделению быстрее закончить строительство новой фермы. С этой мыслью он незаметно заснул, а вскочил с первым ударом в рельсу — сигнал начала рабочего дня. Вскочил и испугался: он проспал три часа!

«Как они там?» — подумал он о матери, Светке и Меденцевой сразу, будто они были одно нераздельное целое.

Но Меденцева в это время уже вернулась к себе. Она сидела у стола, помешивала ложечкой крепкий чай и читала свое недописанное письмо, за которое принималась дважды. Можно было еще написать Борису, что она ночевала в доме директора, возле больной Светки. Но она почувствовала, что не может написать этого, будто здесь было что-то обидное для Бориса и для нее самой. Рассердившись на себя, она вдруг схватила письмо и разорвала.

Как жить будешь, товарищ?

Поезд начал замедлять ход, затормозил и остановился. Луговой выглянул в одно окно, в другое — никаких признаков станции не было.

— Перед семафором, что ли? — спросил он проводницу, бегущую к двери.

— Станция! Жаксы-Тау! — прокричала она на ходу. — Я же предупреждала: сходить вам! Три минуты стоит...

Луговой схватил приготовленный багаж и скоро уже стоял на насыпи, дожидаясь пока прокатятся мимо вагоны. Он думал, что станция по другую сторону полотна, но когда миновал последний вагон, то и там ничего не увидел. Тот же простор, теперь открывшийся во все стороны. Впереди он различил две небольшие землянки, похожие на плашмя положенные кирпичи, да крохотный вагон возле пути. И все. Ни одного деревца, ни одного куста до самого горизонта, только крохотные фонтанчики ковыля над голубоватой полынью да вдоль дороги телефонные столбы, будто воткнутые спички. Здесь все представлялось в уменьшенных размерах, наверно, оттого, что было далеко-далеко видно. Было утро, не больше шести. На востоке небо уже утратило синеву и глядело на степь ярко-белым солнцем. От жаворонков звенело в ушах. Дышалось легко, вкусно. Степь!.. Вот ты какая!..

И из-за землянок вынырнула грузовая машина и покатила по дороге вдоль телефонных столбов.

«Не в Жаксы-Тау ли?» — подумал Луговой.

Ему стало досадно, что он промешкал и опоздал к машине. Машина отошла от вагончика. И в ней сидят пассажиры, сошедшие с поезда.

Опираясь на кабину, лицом вперед стоит девушка. Встречный ветер треплет ее косынку. Наверное, в Жаксы-Тау...

Луговой взял за спину универсал, в руки чемодан и сверток с постелью — традиционный багаж полевика — и направился к вагончику.

Дежурный по станции выслушал его удивленно.

— Конечно, в Жаксы-Тау! Но где вы задержались?

Луговой сказал, что он впервые в степи и... Словом, ему нужно как-то добраться до базы экспедиции.

— Ну что же, — сочувственно проговорил дежурный. — Попробуем попросить Сисекенова. Сегодня он на верблюде, но, может быть, возьмет вас. Пойдемте.

Завернули за угол землянки и увидели старика казаха, запрягающего в телегу верблюда. Уговаривать его пришлось долго. Стоял на своем: не положено ему возить пассажиров! Да и взять некуда: в телеге мешки с почтой, посылки... Наконец, сдался. Сверкнул коричневыми белками в сторону Лугового и махнул рукой:

— Клади багаж, товарищ...