Ромен Гари - Грустные клоуны

• Название: Грустные клоуны
• Автор: Ромен Гари
• Издательство: Макбел
• Жанр: Современная проза
• Год: 2002
• ISBN: 985-6347-35-1

"Грустные клоуны" — роман, написанный Роменом Гари за год до своей смерти, в трагико-шутовской манере рассказывает о двух Мекках, — кинематографической и идеологической, — предающих, извращающих и глумящихся над идеями, которые они же и проповедуют. Это также роман о любви, безнадежно пытающейся противостоять идеалистическим убеждениям о светлом будущем человечества.

---

Они ехали по Среднему Карнизу в украшенной цветами машине, с ненавистью переглядываясь и говоря о любви.

— Я сверну вам шею, — шипел Вилли. — Первому же, кто скажет, что я не знаю, что такое любовь, я.

— Сколько женщин прошло через вашу постель? — кричал Бебдерн. — Тысяча? Две тысячи?

— Это не важно, у меня есть только одна!

— Я сохранил девственность, — продолжал Бебдерн, стуча себя в грудь, — поэтому я имею право говорить о любви! Я знаю, что это такое! Она здесь, внутри! — кричал он и снова стучал себя в грудь. — Ее здесь полно! Что такое любовь осознаешь только тогда, когда ее не хватает! И тогда ее чувствуешь, понимаешь, можешь оценить ее отсутствие и величие, можешь говорить о ней со знанием дела! И в тебе самом, и вокруг тебя существует пустота, которая становится все больше и больше! Она тревожит и не дает покоя! Ты живешь с ней и знаешь о ней до мельчайших подробностей, но то, чего не знаешь о любви, не познав ее, уже никогда не может быть пережито. Пережитая любовь — это уже нечто совсем другое! Это как коммунизм, когда тот опускается на землю и претворяется в жизнь! Результат не имеет больше ничего общего с коммунизмом. Надеюсь, вы не считаете, мой бедный мальчик, что можно жить большой любовью и разглагольствовать о ней, находясь в этом мире? Осторожней, мне больно в коленях! Вы уже встречали людей, которые посетили мир иной и теперь живут, чтобы рассказывать о нем? А? Скажите мне. То-то! Вы знаете людей, которые вернулись из загробного мира? Эх, бедняга!

Бебдерн так разошелся, что к его польскому акценту добавился еще и ниццский говор, что, в сочетании со своеобразной внешностью и фраком, усугубляло необычность его фигуры на величественном фоне лазурного моря и синего неба. Его горящие глаза под тонкими ниточками бровей были полны слез, и он бил себя в грудь кулаком.

— Я не познал любви и потому знаю, что это такое! — кричал он, весь взъерошенный. — Я — настоящий любовник, все остальные — потребители!

Вилли и Ла Марн посмотрели друг на друга с таким отчаянием и яростью, что почувствовали стыд перед этой обнаженностью чувств: они спровоцировали настолько сильный приступ искренности, что теперь не знали, как себя вести. Бебдерн замолчал, виновато потупил глаза и, слабо улыбнувшись, уткнул нос в гвоздику. Вилли закурил сигару.

— Какой дом?

— Его отсюда не видно. Можете оставить машину на площади Шато.

Они остановились посреди площади и устремились в кафе, где Вилли заказал бутылку шампанского. Хозяин встретил их широкой улыбкой.

— Итак, месье Ла Марн, вы приехали повидать влюбленных? В деревне только и разговоров, что о них!

— Пошли отсюда! — буркнул Вилли. — Не-мед-лен-но!

Тем не менее они выпили шампанского, еще одну бутылку взяли с собой и по улице Фонтэн дошли до улицы Пи.

— Это здесь? — прошептал Вилли.

Вопрос был чисто риторическим, это и так чувствовалось: от дома исходила аура счастья. Дом венчала башня, и узкие ступеньки карабкались вдоль стены до плоской крыши. Внутри был маленький дворик: дети играли под присмотром святых и мадонн, стоящих над дверями, фасады отличались легкостью, присущей разлетающимся в танце женским платьям. Задрав голову, Вилли остановился перед домом, чувствуя свою беззащитность. Он испытывал даже нечто схожее со стыдливостью. Он улыбнулся и тихо произнес:

— Там внутри, за этими стенами, они живут моей любовью.

Граф Бебдерн, он же владелец прочих обителей одиночества, молчаливо стоял рядом, смущенный его интонацией. Вилли сделал шаг к ступенькам, но ему в ноги, как воробышки, бросились мальчик и девчушка лет десяти.

— Они там, в лесу, на старой башне.

— Покажите нам дорогу, — велел Вилли. — Держите.

Он достал из кармана несколько леденцов от астмы и протянул их детишкам. Из деревни они вышли на дорогу, ведущую в Горбио. Перед небольшим кладбищем, возвышавшимся над местностью, Вилли остановился, не скрывая своей заинтересованности: с каждой могилы открывался восхитительный вид на море, небо и холмы, поросшие оливковыми деревьями. Он даже начал раздеваться, ворча, что ему надоело играть Вилли Боше, что эту роль очень трудно выдерживать, и что он собирается лечь здесь. Бебдерну с большим трудом удалось убедить его продолжить борьбу за выживание и победу клоунов, исполняющих свой грустный номер на арене декадентского цирка Запада. Он призвал его не склоняться перед варварскими ордами неприятеля, предложил послушать «Голос Америки» и даже рассказал о последнем императоре из династии Комненов, который умер с мечом в руке, сражаясь под стенами окруженной Византии. Естественно, Вилли был польщен этим сравнением и позволил уговорить себя не подыхать от любви, когда имелось множество других причин отдать Богу душу. Он завернулся — морально — в пурпур, прикончил бутылку шампанского и продолжил борьбу за честь, которая заключалась в отталкивании реального мира силой одного лишь смеха; он даже заявил детям, что помереть от смеха — не такой уж плохой способ помереть, особенно когда тебе грозят атомной бомбой. Таким образом, они продолжили топтаться на арене во фраках с накрахмаленными манишками, противопоставляя их, как провозглашение чувства собственного достоинства, жестокости жизни и смерти. Мальчик и девочка, держась за руки, шагали перед ними.

— Уже пришли! — проворчал Вилли, указывая на них пальцем.

Дети остановились перед тропинкой, которая начиналась на опушке и терялась в лесу из сосен и оливковых деревьев. Вилли и Бебдерн задрали головы и посмотрели на вершины деревьев.

— Это на самом верху, — сказал мальчик. — Нужно перейти ручей.

— Чем там, наверху, можно заниматься? — спросил Вилли.

— Ха, любовью, конечно! — ответил самый юный из Эмберов. — Чем же еще, по-вашему?

— Вы слышали, Бебдерн? — завопил Вилли. — Они развращают даже детей!

— Мне на это наплевать, — заявил Ла Марн, постоянно терзавшийся вопросом, не перерастет ли корейская война в ядерную, которая по самым приблизительным оценкам унесет около семидесяти миллионов жизней. — Этого нельзя допустить ни в коем случае!

— И я придерживаюсь того же мнения! — проворчал Вилли.

— Ядерный конфликт следует предотвратить любой ценой! — бормотал Ла Марн. — Посмотрите на этих детей! Их нужно спасти! И единственный способ сделать это — остановить Сталина. Если бы не было Сталина, коммунизм был бы совершенно другим! Он был бы человеческим, благородным, соблюдал бы права человека! Во всем виноват Сталин!

— Мне нет никакого дела до ваших глупостей! — взорвался Вилли. — Мне нужна моя жена! Далеко еще?

— Нужно только подняться наверх, — пояснил мальчик, — до Со-дю-Берже. Если идти быстро, вы будете там через десять минут.

— Shit, — буркнул Вилли. — В кои-то веки выбираешься на природу, и на тебе — оказываешься на склоне горы!

Сопровождаемые насмешливым взглядом детей, они полезли наверх. В воздухе пахло сосновой смолой, и ее запах вызвал у Вилли сильный приступ чиханья. Свежий воздух и ароматы природы ударили им в голову.

— В этом нет никакой диалектики! — ворчал Бебдерн. — Никакой идеологии! Находясь на природе, я чувствую себя не в своей тарелке!

Он остановился и запел:

— Лю-блю звук рога.

— Заткнись!

— Лю-блю звук рога вечерней порой в глуши лесной! — пел Бебдерн, прижав руку к сердцу. — Полагаю, вы отдаете себе отчет, что в одном этом стихе заключен весь декаданс Запада? Запад заблудился в лесной чаще, вот-вот наступит ночь, а он лишь играет на музыкальном инструменте! Кстати, не помешало бы, чтоб они не прошли!

Последний из Комненов и последний из Раппопортов добрались наконец если не до стен Византии, то до ручья, через который была переброшена кладка, однако кто-то перетащил ее на другую сторону и тем самым прервал сообщение между двумя берегами. Вилли яростно метался у кромки воды.

— Это мое! — ворчал он, стуча себя кулаком в грудь. — Там, наверху, они занимаются моей любовью! Я хочу видеть, на что похоже мое счастье!

— Как можно заниматься любовью на пути ста пятидесяти трех советских танковых дивизий? — осведомился Бебдерн.

— Пятидесяти двух, — поправил его Вилли.

— Как это, пятидесяти двух?

— Они располагают ста пятьюдесятью двумя танковыми дивизиями, — сказал последний из Комненов, — и ни одной сверх того!

— Как так, ни одной сверх того? — с раздражением воскликнул Бебдерн. — А те, что два дня назад были переброшены в Карпаты? А те, что находятся в полной боевой готовности в Польше, Венгрии, Чехословакии? Вы что, не читаете газет? Бьюсь об заклад, что вы даже не слушаете «Голос Америки»!

— Сто пятьдесят две, — упорно стоял на своем Вилли. — Когда, наконец, вы прекратите сеять панику?

— Это лучше, чем обманывать самого себя в атмосфере кажущейся безопасности! — вспылил Бебдерн. — Я вам говорю: сто пятьдесят три дивизии вместе с теми, что стоят в Карпатах!