Михаил Климман - Вечерний день

• Название: Вечерний день
• Автор: Михаил Климман
• Жанр: Криминальный детектив
• ISBN: 978-5-17-049097-4, 978-5-271-19148-0, 978-5-9762-5522-7

---

Беседа начала приобретать «несветский» характер, что пугало и радовало одновре­менно.

Застала мужа с секретаршей. - она смешно сморщила нос. - А в качестве отступ­ного получила эту квартиру. У них теперь такая мода появилась - трахать секретарш. То есть раньше они тоже себе в этом не отказывали, но теперь это стало повальным и нескрываемым занятием. А у жены выбор: хочешь - терпи его выходки, не хочешь - пошла вон.

У кого это у них? - Платонов действительно не понял.

У богатых и влиятельных сукиных сынов, - жестко ответила Анастасия и тут же сменила тему: - Еще чаю?

Я, пожалуй, пойду, - поднялся Владимир Павлович. Встал, а глаза опустил. - Дела, знаете.

А когда поднял, то увидел, что она, закусив губу, смотрит в стену. Бежать, срочно бежать.

А вы чем занимаетесь в свободное от душицы и эклеров время? Расскажите мне что- нибудь.

Он остановился на пороге кухни: ни при каких раскладах нельзя обижать детей, ста­риков и животных.

Я в цирке работаю, - пробурчал он.

Дрессировщиком? Слезы вроде бы исчезли.

Дрессировщиком, - согласился Платонов. - Пальто дрессирую, куртки, шубы. Иногда попадаются довольно опасные экземпляры.

Она несколько секунд испуганно смотрела на Владимира Павловича, потом до нее наконец дошло:

А они вас не кусают?

Бывает, но не так, как люди.

Он вернулся к столу, опять сел на свое место. Лучший способ отвлечь человека от жалости к себе - заставить его пожалеть другого.

«Пять минут и ухожу.» - решил он.

Знаете, у меня есть приятель, серьезный историк, человек моего возраста, специалист по русской культуре восемнадцатого века. Он написал немало хороших книг, и как-то раз в одном магазине ему решили устроить презентацию. Я его просил, уговаривал не делать этого, но он отвечал, что люди сами предложили, и он не может их подвести. И вот в день презентации - слово-то какое странное - не понятно, кто, кому и что дарит, - я приехал в этот магазин. Поднимаюсь наверх и вижу: сидит мой приятель, грустный за столом, рядом пачка его книг и какой-то деятель, который безостановочно говорит в микрофон: «Сегодня мы представляем новую книгу знаменитого ученого такого-то. Вы можете познакомиться с Елпидифором Елпиди-форовичем, задать ему интересующие вас вопросы, а также получить его автограф. Подходите, и он ответит на все ваши вопросы и подпишет все книги». И сидит мой приятель и смотрит в пол, и ни один человек не останавливается, даже из любопытства. Я побежал, купил его книжку, благо тут же продавалась, подошел, даю ему, а он, не поднимая глаз, спрашивает: «Как вас зовут?» Я, практически не открывая рот, сквозь зубы говорю ему: «Максим Петрович». И он пишет мне на форзаце: «Дорогому Максиму Петровичу на память». Так и не понял, что это - я. А вечером я ему звоню и спрашиваю: «Как прошло?» А он мне отвечает, что один человек все же нашелся, поклонник его таланта.

Эту историю Платонов придумал только что, ну не всю, приятель у него такой был, да и презентация тоже, только не хватило ему тогда ума подойти под видом чужого человека или дать кому-нибудь из прохожих денег, чтобы подошел. Оба этих хода он придумал позже, а тогда так и не смог помочь.

Понимаете, - Платонов сам не заметил, как завелся всерьез, - талант в искусстве, в науке практически не может пробиться сам, потому что для того, чтобы пробиться, нужен совсем другой талант. И этот последний, хотим мы того или нет, почти не совместим с талан­том производительным, креативным, как сейчас модно говорить. Вот вы почему - «бывшая» актриса? Плохо играете?

Да нет, - Анастасия с любопытством смотрела на него, - просто, раз муж выгнал, а он наш театр спонсировал частично, я теперь никому не нужна. Меня уже поставили в известность.

И талант никакого значения не имеет! - Палыч направил палец на соседку. - А что я вам говорил?

Да бросьте вы, Владимир Павлович, не брюзжите, - она протянула руку и погладила его по плечу. - Вы же совсем не такой.

Какой не такой? - все так же возбужденно переспросил Платонов.

«Вот тебе раз, - подумал он, приходя в себя, - хотел ее перевести на другого, а сам на жалость напросился».

Ну, перестаньте, помните, как сказано, - сказала она, - «И старческой любви позорней сварливый старческий задор...»

Глава 7

Платонов, нахмурившись, сидел на своем кресле, как всегда, положив ноги на стул, и собирался записать в толстую тетрадку события сегодняшнего дня, а перед этим просма­тривал предыдущие и пытался систематизировать всю информацию, чтобы прийти к каким- то выводам. В последнее время он выработал такую привычку, особенно если событий ока­зывалось много, а выводы были важными. В противном случае он мог легко забыть что-то существенное, как не раз случалось.

Кроме того, это оказалось довольно интересным занятием - вести дневник. В отличие от написания мемуаров, чем как-то раз Платонов пытался заполнить один из аккуратно наре­занных временных объемов, для этого почти не надо было напрягать память, да и писать можно было в любой форме - в конце концов, пишешь для себя, а не для читателя. Так что на запятые, литературное совершенство и просто дописывание слов до конца можно было не обращать внимания.

Плющ советовал ему купить диктофон, но Палыч отшутился, сказав, что непременно забудет, как им пользоваться. Умение писать, приобретенное в старшей группе детского сада, пока не подводило.

Всю неделю события приятные и неприятные, важные и не очень сыпались на него как из рога изобилия. Когда наутро, после чаепития у Анастасии Платонов не смог вспомнить, на чем они расстались, у него осталось только ощущение чего-то приятного, но не очень значительного, он спустился вниз и купил себе в ближайшем ларьке школьную тетрадку с неприятной полуголой девицей на обложке.

Новые исследования «Кода да Винчи» ничего не дали. Помеченные фразы или повто­ряли по смыслу уже знакомые, или он не мог догадаться об их значении.

Завтра он во второй раз должен посетить старуху Лерину. Прошлый визит, вот запись о нем, не принес ничего, она удивленно пялилась на гостя, когда тот расспрашивал у нее про пометки на полях, ближайших родственников и наследников. Из родственников она помянула только племянника, которому отдала по воле умирающего какую-то тетрадку, про пометки сказала, что Станислав Петрович все время что-то писал, а что - она не знает.

Слово «пентакл» она никогда не слышала, а про Андорру сказала, что, по ее мнению, так звали собаку ее двоюродной сестры в Бугульме. Хотя, может быть, не Андорра, а просто Дора, да и вообще, скорее всего, это была не собака, а кошка.

Выслушивать предположения, что, возможно, это было не в Бугульме, а в Потьме, Пла­тонов не стал, прервал старую каракатицу и просто попросил повспоминать, может, ответы хотя бы на какие-нибудь его вопросы и придут ей в голову.

Владимир Павлович на секунду поднял голову от бумаги и попытался ответить себе на вопрос, почему называет вдову Лерину старухой? Ведь она старше его всего лет на пять, но ничего не придумал, отделался банальной мыслью о том, что возраст не в годах, а в том, как ты к ним относишься, и успокоился.

Сегодня она позвонила ему сама и сказала, что нашла старый конверт с какими-то бумагами, которые муж просил тоже передать племяннику, да она позабыла. Встречу назна­чили на завтра на утро, поэтому поход по антикварным пришлось опять отложить, и на этой неделе получалось, что был он только один раз и ничего интересного не принес.

Владимир Павлович, вместо того чтобы записать сегодняшние события, почему-то застрял на предыдущих страницах, просматривая запись своего разговора с Плющом на сле­дующий день после чаепития у соседки.

Тот явился с утра, размахивая толстой пачкой долларов и держась за живот от смеха.

Что случилось? - полюбопытствовал Платонов. - У одной из твоих подружек родился негритенок и ты получил за это приз «Лучшая шутка года»?

Ты помнишь, - Плющ даже не стал реагировать на язвительную шутку «шефа», - года два назад мы на Смоленке купили коллекцию картинок?

Да, там были хорошая тушь Коровина и Сомов с неизданным рисунком к «Маркизе». И что?

Неизданный рисунок к «Маркизе» хранился в одной из папок в шкафу в соседней ком­нате. Всю свою антикварную жизнь Владимир Павлович держался неписаного правила кол­лекционеров - продавай мусор, хорошее оставляй себе.

Или, как говорил один его знакомый, «держал глубоко эшелонированную оборону». В первую голову реализовывалось ненужное и неинтересное. Если оно переставало прода­ваться, доставался из запасников товар получше. И наконец, в самую суровую минуту можно было что-то оторвать от сердца. Слава Богу, таких минут давно не было.

Так вот, там, в куче были парные ватер-колоры Великопольского - театральные костюмы.

Помню, - поморщился Палыч на привычные «англицизмы» Плюща.