Генри Джеймс - Послы

• Название: Послы
• Автор: Генри Джеймс
• Издательство: Наука, Ладомир
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2000
• ISBN: 5-86218-295-0

Американский писатель Генри Джеймс (1843–1916) — крупнейшая фигура в литературе западного мира, один из новаторов, давших направление психологической прозе XX столетия.

Роман «Послы» (1903), который Джеймс считал своим главным творческим свершением, выходит на русском языке впервые. Читателям предстоит увлекательное путешествие в мир человеческих страстей, запутанных ситуаций, глубоких переживаний. Вместе с главным героем мы побродим по улицам туманного Лондона, погуляем по бульварам сияющего Парижа. Автор с помощью своих героев раскроет много тайн, главная из которых — тайна человеческой души.

Издание подготовили М. А. Шерешевская, А. М. Зверев.

---

Чэд посмотрел на него со странной улыбкой — впервые за все время в ней мелькнуло что-то приближающееся к озабоченности.

— А вы не можете дать мне силы сопротивляться?

— Подведем итоги, — продолжал Стрезер очень серьезным тоном и словно не слыша этой реплики. — Подведем итоги. Для тебя здесь сделали больше, чем, думается, я когда-либо видел, чтобы человек сделал — не попытался сделать, такое возможно, а с успехом сделал — для другого.

— Да, безмерно много. — Чэд не преминул отдать этому должное. — И вы еще прибавили.

И опять Стрезер продолжал, словно не слыша его слов:

— Только нашим друзьям это ни к чему.

— Да, совсем ни к чему.

— И на этом, так сказать, основании они требуют от тебя отречения и неблагодарности. А от меня, — добавил он, — найти способ тебя на это подвигнуть.

Чэд оценил его мысль.

— А так как вы не нашли способ подвигнуть себя, вам, естественно, не найти его для меня. Вот так-то. — И вдруг задал вопрос, попавший не в бровь, а в глаз: — Вы по-прежнему считаете, она не питает ко мне неприязни?

Стрезер замялся.

— Она?..

— Да… матушка. Мы говорили о Саре, но ведь это одно и то же.

— Положим, там, где речь идет о тебе, — не одно и то же, — возразил Стрезер.

На что его юный друг — хотя и не сразу, а словно мгновенно поколебавшись, — дал такой примечательный ответ:

— Если они питают неприязнь к моему дорогому другу, стало быть, одно и то же. — В этих словах была непреложная истина, и Стрезеру их было достаточно. Ничего больше и не требовалось. Ими молодой человек выразил свою приверженность «дорогому другу» сильнее и откровеннее, чем когда-либо прежде, признался в таких глубоких тождествах и связях, при которых даже можно позволить себе поиграть мыслью о разрыве, но которые, в определенный момент, могли еще закружить его сильнее, чем попавшего в водоворот.

— Вас они тоже не выносят… — продолжал он, — и из этого кое-что следует.

— Они, — сказал Стрезер. — Но не твоя матушка.

Чэд, однако, остался верен своему тезису — точнее, верен Стрезеру.

— И она… если вы не поостережетесь.

— Я и так остерегаюсь. Я, если угодно, все время настороже, — заверил его наш друг. — Потому-то я и хочу повидать ее еще раз.

Это заявление вызвало у Чэда тот же, что и раньше, вопрос:

— Повидать матушку?

— В настоящий момент — Сару.

— Вот оно что! Только, убейте меня, не пойму, — с некоторым недоумением проговорил Чэд, — что это вам даст?

Ох, его собеседнику пришлось бы слишком долго объяснять!

— Потому что у тебя, друг мой, отсутствует воображение. Воистину так. У тебя тьма других качеств. Но воображение — понимаешь ли — отсутствует начисто.

— Смею сказать, понимаю. — Мысль, что у него отсутствует воображение, явно заинтересовала Чэда. — Зато не слишком ли много его у вас?

— Ох, слишком!..

И, выслушав этот упрек, словно он был последней каплей, заставившей его спасаться бегством, Стрезер тотчас стал прощаться.

Часть 11

XXIX

Одним из событий второй половины дня после того, как миссис Покок снизошла до нашего друга, был час незадолго до обеда, проведенный им в обществе мисс Гостри, которым он, несмотря на упорные призывы, раздававшиеся в последнее время с других сторон, не пренебрегал; а то, что он ею никоим образом не пренебрегал, ясно вытекало из самого факта, что он оказался у нее в тот же час уже на следующий день — и, более того, превосходно сознавая, что у него есть чем приковать ее слух. Сейчас, как и прежде, постоянно оказывалось, что всякий раз, когда ему нужно было сделать крутой поворот, он неизбежно возвращался сюда, и она преданно его ждала. Но ни одно из этих посещений еще не было в целом следствием более животрепещущих происшествий, чем два, случившихся за краткий промежуток со времени его последнего визита, — происшествий, о которых ему предстояло ей теперь доложить. Вчера за полночь он встречался с Чэдом и, как следствие состоявшегося между ними разговора, этим утром вторично беседовал с Сарой.

— Но все они — наконец-то! — уезжают, — сообщил он.

На мгновение это известие озадачило мисс Гостри.

— Все? И мистер Ньюсем с ними?

— Еще нет! Сара, Джим и Мэмми! И с ними Уэймарш — ради Сары. Такое облегчение, даже не верится! — продолжал Стрезер. — Кажется, я этого не перенесу — такая неожиданная радость. Впрочем, неожиданная радость еще и то, — добавил он, — ну, как вы думаете, что? — то, что Крошка Билхем тоже с ними. Он, конечно, едет ради Мэмми.

— «Ради»? — удивилась мисс Гостри. — Вы полагаете, они уже помолвлены?

— Ну, если угодно, ради Меня, — пояснил Стрезер. — Он ради меня чего только не сделает, как, впрочем, и я для него — все, что в моих силах. И ради Мэмми тоже. И Мэмми для меня все, что сможет, сделает.

Мисс Гостри испустила глубокий вздох.

— Просто диву даешься, как вы умеете подчинять себе людей.

— Да, и это, разумеется, превосходно, с одной стороны. Но, с другой, полностью уравновешивается тем, как я не умею. Я ничего не добился от Сары, хотя мне и удалось вырвать у нее еще одно свидание, о котором сейчас расскажу. Правда, с остальными все получилось как надо. Ведь должен быть и у Мэмми, следуя благословенному закону жизни, свой молодой человек.

— А у бедняги Билхема? Что должно быть у него? Вы полагаете, они готовы пожениться ради вас?

— Я полагаю, что, следуя тому же благословенному закону, если они не поженятся, ничего не произойдет. Вот уж о чем у меня голова не болит.

Она сразу поняла, что он имеет в виду.

— А мистер Джим? Кто составил компанию ему?

— Ох, тут я ничего не сумел устроить, — пришлось признать Стрезеру. — Ему, по обыкновению, открыт весь мир — мир, который в конечном итоге, если послушать Джима, — о, у него тьма удивительных приключений! — необыкновенно к нему благоволит. Он, к счастью, везде — «на нашей грешной земле», как он выражается, — находит все, что ему нужно. А самое замечательное свое приключение он пережил на днях.

Мисс Гостри, уже зная, о чем речь, мгновенно связала концы с концами.

— Он побывал у Мари?

— Да, сам по себе, сразу после приема у Чэда, он — разве я не говорил вам? — отправился к ней на чашку чаю. По ее приглашению — но один.

— Совсем как вы! — улыбнулась Мария.

— Только не в пример мне он чувствует себя с нею очень уютно. — И, поскольку его собеседница не скрыла, что вполне согласна с таким наблюдением, которое дополнила и обогатила собственными воспоминаниями, добавил: — Вот мне и захотелось устроить, чтобы мадам де Вионе тоже поехала.

— В Швейцарию? В этом обществе?

— Да, ради Джима — ну и для общей симметрии. Недели на две, если бы удалось, она бы поехала. Она готова, — сказал он, следуя своему новому представлению о ней, — готова на все.

С минуту мисс Гостри молчала, вникая в услышанное.

— Она само совершенство!

— Думается, ей захочется приехать вечером на вокзал, — проговорил Стрезер.

— Проводить его?

— Вместе с Чэдом — не восхитительно ли! — как знак внимания к ним. Она делает это — он словно видел ее воочию — с таким воздушным изяществом, так непринужденно и весело — тут и у мистера Покока голова пойдет кругом.

Эта мысль целиком захватила нашего друга, и его собеседница выждала немного, прежде чем заметить:

— Как, короче говоря, пошла кругом у вас. Немножко. Вы ведь влюблены в нее, признайтесь? — решилась она.

— Влюблен — не влюблен… Право, это не имеет значения. Почти никакого… А уж наших отношений с вами никак не касается.

— Все-таки, все-таки, — продолжала с улыбкой Мария, — они, эти пятеро, едут, а вы и мадам де Вионе остаетесь.

— О, и Чэд, — поправил ее Стрезер. — И вы.

— Ах — я! — Она снова как-то сокрушенно вздохнула, внезапно выдав что-то затаенное, что-то, с чем не могла примириться. — По-моему, я напрасно остаюсь. В сложившихся обстоятельствах — как вы их изъяснили — я чувствую себя совершенно лишней, отторженной.

Стрезер замялся.

— Но ваша отторженность, то, что вы от всего в стороне, — позиция, которую вы сами — не так ли? — избрали.

— Да, сама. Это было необходимо… то есть так лучше для вас. Я другое хотела сказать: по-моему, вам от меня уже мало пользы.

— Как вы можете так говорить? — всполошился он. — Вы даже не знаете, как мне полезны. А когда перестанете…

— Что тогда? — спросила она.

— Тогда я сам вам скажу. А пока можете не сомневаться на этот счет.

Она на мгновение задумалась.

— Вы положительно хотите, чтобы я осталась?

— Разве я дал вам повод считать иначе?

— Нет, вы, что и говорить, очень милы со мной. Но, — пояснила Мария, — тут дело во мне. Наступает лето, и в Париже, как вы могли заметить, становится жарко и пыльно. Все разъезжаются, и кое-кто — не в Париже — ждет меня к себе. Но если я нужна вам здесь…