Людмила Бояджиева - Дитрих и Ремарк

• Название: Дитрих и Ремарк
• Автор: Людмила Бояджиева
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-9697-0466-4

История любви Актрисы и Писателя, рассказанная Людмилой Бояджиевой, в деталях, настроении отчетливо напоминает произведения о потерянном поколении, выброшенном войной в мир. Их роман, длившийся четыре года, окончился болезненным разрывом (отголоски боли, посеянной в душе писателя, — в «Триумфальной арке») и… проникновенными письмами, которыми они не прекращали обмениваться до смерти Ремарка. Впрочем, это тоже вполне в духе романов Ремарка, так, как и положено в ролях Дитрих.

---

«Ее ноги высохли, ее волосы, в приступе пьяного безумия обкромсанные маникюрными ножницами, кое-как покрашены фиолетово-розовыми прядями. Зубы, которыми она так гордилась, почернели и выщерблены. Ее левый глаз помутнел от катаракты. Ее когда-то прозрачная кожа похожа на пергамент. От нее исходит запах спиртного и распада. И несмотря на это, что-то еще остается, слабое сияние, возможно, лишь воспоминание о том прежнем, красота такая обволакивающая, такая обвораживающая, такая безупречная, что на протяжении более полувека всех женщин мерили по ее стандарту, а все мужчины желали, чтобы она принадлежала им».

25

Мария регулярно посещала мать, убирала в комнатах, приносила еду, мыла. Эта уже немолодая женщина пыталась наладить быт матери, подобрать нужных докторов, но неизменно натыкалась на ее упрямство, крепшее по мере того, как слабело тело.

— Мэсси, тебе нельзя обходиться без сиделки. Вчера ты упала и всю ночь пролежала на полу в ванной! — Шестидесятилетняя Мария с трудом перетащила худенькое тело Марлен на кровать.

— Подумаешь, закружилась голова. Я неплохо там выспалась. А синяки пройдут. — Закутав одеялом острые коленки с лиловыми отметинами, Марлен поспешила подкрепиться спиртным. — Отлично согревает!

— Ты слишком много пьешь. И это вместе с таблетками, содержащими наркотик! Ты же вообще перестанешь соображать.

— А зачем мне соображать? Чтобы грызть локти от необратимости ушедшего? От допущенных ошибок? Недосказанных слов, недоделанных дел? Да что ты вообще можешь мне предложить? Выезд на великосветский прием? Ужин с Майклом Дугласом? Отдых на Бали?

— Я могу предложить сиделку, которая могла бы ночью приглядывать за тобой.

— Ага! Решила меня сбагрить какой-то ведьме! Еще не хватает — негритянке! Я же вижу, что тебе надоело присматривать за мной… — Марлен всхлипнула. — Когда ты была малышкой… я до года кормила тебя грудью и не отходила ни на шаг… И не забывай, что все твои блага от меня! Конечно, теперь я никто. Кому нужна немощная старуха?

С трудом сдерживая вскипевшее раздражение, Мария присела рядом и призвала на помощь все свое сочувствие, свою любовь к этой женщине. Но любви не было, ее не было никогда. Разве что в те детские годы, когда крошка Мари задирала голову на рождественскую елку, явившуюся в жаркую Калифорнию. И еще — на киноплощадке: Мами, стоявшая перед камерами, казалась ей сказочной королевой. Потом было столько всего — предательств, унижений, разочарований. Шестнадцатилетняя Мария призналась Ремарку, которого считала другом: «Я не люблю ее». Временами это чувство даже нельзя было назвать нелюбовью — это была ненависть. Ненависть, смешанная с жалостью.

— Мэсси, взгляни на меня. Посмотри хорошенько. Кто я?

— Моя дочь. Дочь Марлен Дитрих!

— Я — Мария Рива, отдельный и уже немолодой человек, Мэсси. У меня четверо взрослых сыновей, внуки, муж, профессия, друзья. Свои горести и удачи. А ты все еще считаешь, что держишь в услужении ту глупышку, которая даже толком не знала, сколько ей лет, подчиняясь единому желанию — угодить мами…

— Ты не похожа на меня. Совсем не похожа. — Марлен потянулась за бутылочкой «скотча». — Ни характера, ни внешности.

— Помню, как репортеры в первую очередь старались заглянуть мне под юбку — так ли хороши ножки дочери? Хотя и по лицу было видно — дочь не удалась. — Мария вырвала бутылку из цепких исхудалых рук.

Марлен сверкнула на дочь гневными глазами.

— За это ты и ненавидела меня всю жизнь.

— Я разрывалась между желанием боготворить тебя и презрением.

— Презрением? Ты сказала — презрением?! За все, что я для тебя сделала? — Приподнявшись, Марлен без сил упала на подушки. В ее глазах сверкали злые слезы. — Зибер тоже гордился тем, что сумел под конец избавиться от меня. И Тами! Я, видите ли, мешала им! Мешала тебе! Всем! Неблагодарные психи! Я всю жизнь вкалывала ради вас! Из последних сил…

Мария поднялась:

— Извини, что затеяла этот разговор, Мэсси. Иногда мне кажется, ты способна понять. А потом… Извини.

— Понять что? Что я была не такая, как вы, не такая, как все? Что позволила своим близким купаться в лучах своей славы? В моих деньгах, моем обществе, пользоваться моей властью?

— Я боялась говорить моим знакомым, кто моя мать. Я просто хотела нормальной семьи. И папа хотел нормальную жизнь. А Тами… Тами вы оба загубили.

— Хватит с меня этих слезливых легенд! Слабаки всегда сваливают на кого-то свои беды. Ты все время тычешь мне в глаза, что я поселила тебя с Пираткой и эта лесбиянка развратила тебя! А почему ты попросту не сбежала? Почему не пожаловалась отцу, не попыталась всё объяснить мне? Тебе нравилось! Нравилась свобода, ее подарки! Нравилось пить!

— Мама! Я давно хотела сообщить тебе — я пишу книгу. Про тебя и про всех нас. Стараюсь не дать волю раздражению и обиде. Хочу рассказать правду.

— Правду?! — Вцепившись в край одеяла, Марлен попыталась привстать, но не смогла. Лишь тяжело дышала, сраженная услышанным. Жидкие волосы, кое-как подкрашенные, прилипли ко лбу, тонкая, в перевязи синих вспухших жил рука комкала одеяло. — Кому она нужна, твоя правда? Всю правду сказала в своей книге я. Больше никто не имеет права! Ты слышишь — никто! Я тебе запрещаю!!!

— Ты уже ничего не можешь запретить мне. — Взяв сумку, Мария пошла к двери. — Завтра ровно в двенадцать я принесу тебе горячий обед.

— Не смей! Не смей приходить! — Марлен швырнула ей вслед тарелку и уткнулась лицом в подушки. — У меня нет дочери.

С тех пор она упрямо писала в своем дневнике: «Мария опять не приходила».

Мария же зачеркивала надпись и вписывала: «Мария была».

Так продолжалось изо дня в день. Марлен продолжала играть в собственную заброшенность, как многие годы играла в неблагодарность дочери, смачно описывая своим друзьям «ее выходки».

А Мария торопилась завершить книгу, в которой были и восторг, и преклонение, и страшная, возможно, преувеличенная обидой правда.

Согласно версиям, Марлен умерла от инфаркта 6 мая 1992 года в своей квартире на авеню Монтень в Париже, прочитав книгу своей дочери «Моя мать Марлен». Она решила, что факты, разоблачающие ее версию жизнеописания, убьют дело ее жизни — с отчаянной последовательностью построенную легенду Великой и Неповторимой. Как ни странно — откровения Марии лишь увеличили интерес к Марлен. Миллионы людей на разных континентах оплакивали легенду.

Май только начинался. Кусты в парках и скверах ломились от цветущей сирени. Гроб, задрапированный французским флагом, был установлен перед алтарем ее любимой церкви Св. Магдалены, многочисленные военные награды лежали рядом. Люди всё шли и шли, отдавая Марлен последние почести.

Оцинкованный гроб — надежное убежище от папарацци. Ни одна вспышка не осветила ее безжалостную старость. Каждый пришедший сюда, обращая взгляд к закрытому гробу, видел лишь светлое юное лицо, застывшее в последней манящей улыбке.

Марлен завещала, чтобы ее похоронили в родном Берлине, но согласие на захоронение было получено от немецких властей не сразу — ей не могли простить антинацистскую деятельность. Спустя десять дней Дитрих все-таки вернулась на родину. Перед тем как отправить гроб в Германию, трехцветный французский флаг заменили Государственным флагом США, дабы показать всем, что Марлен Дитрих, несмотря на все ее романтические привязанности, гражданка Америки.

Идиллическое кладбище Шенеберга — зеленое предместье Берлина, где жила семья Дитриха-Лоша, — будто нарочно придумано для возвращения романтической девочки. Здесь она и покоится рядом с матерью, под покровом ландышей.

В 1998 году новая площадь в Берлине была названа ее именем, а спустя десятилетие после смерти, 18 апреля 2002 года, Марлен Дитрих было присвоено звание почетного гражданина Берлина как «посланнику демократической, свободолюбивой и человечной Германии» в надежде, что это «станет символом примирения Берлина с ней».

Длинная жизнь, очень длинная, насыщенная событиями жизнь. Все дальше уносит река времени даты, размывает островки памяти. Остались фото, киноленты, записи. Остались письма Ремарка — лучший по своей поэтической магии, по несокрушимой вере в колдовскую магию слова — последний любовный роман ХХ века. И что бы еще ни говорилось о Марлен и Эрихе, главное прозвучало давно. Но не было понято по-настоящему.

«Я писал тебе когда-то: «нас никогда больше не будет». Нас никогда больше не будет, сердце мое.

Коротко любимая и нерушимая мечта…»

А если бы было понято? Разве что-то могло сложиться иначе? А разве может пришедший в жизнь понять уходящего, сытый голодного? Увы. Из всех болезней людского непонимания, непонимание влюбленного и разлюбившего — самое безнадежное.

Рецензия Распопина В.Н