Михаил Грабовский - Плутониевая зона

• Название: Плутониевая зона
• Автор: Михаил Грабовский
• Издательство: Научная Книга
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2002
• ISBN: 5-7871-0036-0

Повесть посвящена истории создания атомной бомбы в СССР и основана на документальных фактах.

Хотя некоторые факты и эпизоды перенесены в челябинскую плутониевую зону из истории другого засекреченного города — Арзамаса-16, это, по мнению автора, не лишает повествования исторической документальности.

Автор выражает глубокую благодарность заведующему сектором физики и механики Института истории естествознания и техники РАИ, доктору физ. — мат. наук В.П. Визгину; журналисту В. Ларину; ветеранам атомной промышленности И.П. Лазареву, А.С. Алдошину, А.А. Самаркину, В. В. Доровских, Ю.В. Линде за любезное предоставление ряда ценных исторических документов.

Особая благодарность — редактору А.Д. Шинделю.

---

В последний месяц, отойдя от привычных будничных хлопот по «Смершу», Павел Яковлевич ощутил в себе неистребимое желание окунуться в творческую деятельность.

Работа в ПГУ предоставила ему такую возможность. Она доставляла какое-то чувственное наслаждение, особенно если сопровождалась открытиями и находками. Так было и в этот день. Озарение приходит, если мозг упорно работает над поставленной задачей. Да, ограждаемая жилзона в принципе неприемлема. Охраняемый периметр должен охватывать все! Проволока вокруг всего города! Вокруг всего государственного объекта № 1 с условным и скромным названием. Например, «база № 10».

И в этом случае не будет никакого нравственного противоречия. Жилпоселок как бы и на свободе. Зато вся зона целиком — на замке, за проволокой. И ни один человек, ни один зверь — ни туда, ни оттуда! Только через охраняемую проходную. Только по пропуску и специальному разрешению.

Великолепная картина. Вокруг — нетронутый, дикий, величаво-мохнатый лес, а внутри плутониевой зоны — надежно контролируемый порядок в быту и на производстве. И на промышленном конвейере идет сборка сердечников для серийных атомных бомб…

Да, закрытый город — это хорошая идея. И для данного закрытого города, думал Мешик, нужен умный, толковый «хранитель» зоны, ответственный за порядок и соблюдение режима… Последующие дни Мешик упорно перебирал в голове подходящие кандидатуры. От первой навязчивой мысли взять кого-то своего из «Смерша» он вскоре отказался. Нужен более тонкий, с приличным образованием. Скромный, выдержанный, обходительный. Но с железной хваткой. Боец «невидимого фронта».

Все чаще на память приходила фигура Шутова. Надо посоветоваться с Завенягиным, решил Мешик. А последнее слово все равно останется за Ванниковым и Берия.

4

Майор госбезопасности Павел Анатольевич Шутов был обескуражен приглашением Завенягина приехать в ПГУ для личной беседы.

Никакого отношения к этой новой структуре он не имел, хотя и слышал о ней нечто расплывчатое и неопределенное в связи с новым назначением Берия.

Завенягина, пользовавшегося заискивающим уважением всех сотрудников НКВД, Шутов знал только заочно как руководителя научного Управления № 9. Получасовой разговор с Авраамием Павловичем поверг Шутова в состояние полнейшего смятения. Вернувшись в свой кабинет на Лубянке, он закрыл дверь на ключ, решив отвечать только на вызов прямого телефона начальника отдела. Придвинул к себе массивную пепельницу, пачку «Казбека». Предложение Завенягина предстояло «обсосать по косточкам», правильно спрогнозировать последствия.

Согласие на новое назначение автоматически выводило Шутова из штата центрального аппарата НКВД, хотя, как несколько раз подчеркнул Завенягин, сохраняло звание и все полагающиеся льготы. Предложение включало в себя надежные, четкие, почти гарантированные перспективы повышения и почетного награждения в недалеком будущем. «После пуска комбината, через пару лет», — пообещал Завенягин.

И все равно Шутову было трудно решиться. Более пятнадцати лет прошло в этих стенах и коридорах. Больше того, вся жизнь, по существу, была связана с родным ведомством. Бывали, конечно, и трудные времена. Но ведь были и счастливые моменты удачи, успешно проведенные операции. Награды, наконец. Воспоминания нахлынули на него, обступили со всех сторон, отвлекая от насущной головоломки…

…Тринадцатилетнего босоногого Пашку Шутова, бежавшего из родного дома ради романтической жизни, пригрели солдаты красноармейского полка, в 1919 году покидавшего Мелитополь под напором «самостийщиков». Через год толкового паренька, успевшего окончить два класса приходской школы и умевшего неплохо читать и писать, прикрепили к особому отделу дивизии, где срочно требовался телефонист и ученик шифровальщика. Вскоре ему доверили самостоятельно печатать секретные документы и расшифровывать телеграммы из Москвы.

Летом 1920 года перспективного младшего сотрудника «с интеллектуальными зачатками» перевели на стажировку в Полтаву, в губернскую ЧК. Здесь под руководством опытного матроса Черноморского флота Стеблова Павел прошел настоящий курс обучения чекистскому искусству…

В это время в губернии началась революционная ломка старого жизненного уклада.

Внедрением нового метода хозяйствования занимался губернский совет народного хозяйства, расположившийся в бывшем дворянском особняке. Хотя стекла в старинном здании были большей частью выбиты, штукатурка посечена пулями, а все двери сломаны или едва держались на одиноких петлях, в разграбленном пространстве бурлила азартом и шумела громким матом новая организационно-управленческая жизнь. Количество отделов и подотделов росло день ото дня. И все они дружно печатали свои директивы и постановления о секвестрированных частных предприятиях. По коридорам носились, жестикулируя, совслужащие, набранные исключительно из состава трудящихся классов, — общим числом, быстро приближающимся к двум тысячам.

Ежедневной страстью кипели бесконечные совещания, на которых производилась тарификация всех сотрудников совнархоза по многочисленным категориям.

Мизерная зарплата, постоянно к тому же задерживаемая, голод в семьях и неограниченная полнота власти постепенно начали разлагать души строителей нового мира и порождать среди наиболее неустойчивых многочисленные злоупотребления, которые чаще всего выражались во взятках натурой с хозяев секвестрированной собственности. Спустя полгода практически все служащие втянулись в выжимание подачек. Мимо опасного разложения не могла пройти безразлично другая, сознательная часть населения города — чекисты.

Появление их в коридорах в начале 1921 года для наведения порядка и выявления разложившихся сотрудников вызвало трепет среди служащих.

В эти групповые рейды опытный чекист Стеблов брал с собой и молодого сотрудника Павла Шутова.

Чекисты шли по коридорам медленной, уверенной походкой, внимательно вглядываясь в окружающие лица, сразу выделяясь в кишащей массе человеческих фигур. Чекистов боялись как огня, зная о нацеленной результативности подобных рейдов. Они действовали решительно, без нравственных колебаний.

Первым взяли председателя полиграфического отдела, старого рабочего-печатника. За взятку в десять фунтов муки перерожденца расстреляли. Вместе с шестерыми сотрудниками его отдела.

С тех пор ежедневно исчезали несколько неудачников. А через неделю их фамилии появлялись в списках расстрелянных, которые периодически вывешивали справа от входа в здание Губчека, с пометкой «за взятку».

Работы у чекистов было сверх головы, поскольку кругом вспыхивали контрреволюционные очаги саботажа. И справиться с ними — холодными руками или горячим сердцем — можно было, только действуя решительно, оперативно, без какого-либо намека на бюрократические издержки.

После текущего допроса или беседы с подозреваемым следователь ставил на деле свою личную резолюцию, предлагая меру наказания.

Осуществлять разнообразные по виду и срокам меры наказания не представлялось возможным. Поэтому резолюции были краткими и однотипными. Чаще всего — «освободить с предупреждением» или «расстрелять». В течение недели все дела просматривал — для контроля — заведующий секретно-оперативным отделом.

В пятницу подготовленные папки переносились на заседание коллегии из пяти человек под председательством начальника Губчека.

На коллегии дела уже не зачитывали из-за недостатка времени. После короткого доклада следователя — голосовали. «Ты понимаешь, Павел, — делился Стеблов своими сокровенными мыслями, — судить — не так уж и трудно, как мне раньше казалось. Самое тяжелое — приводить приговор пролетарского суда в исполнение».

Расстреливали обычно в субботу ночью, в подвале. Когда осужденных вели из сарая через замусоренный двор, большинство из них догадывались, куда и зачем их ведут. Начинали биться в истерике, умоляли о прощении, кричали истошными голосами. Главным исполнителем был комендант, здоровый, суровый детина из воронежских крестьян. Приходилось перед этим делом наливать ему полный стакан, поскольку после личного счета, перешагнувшего за тысячу, он начал сдавать и жаловаться на нервы.

За неделю успевали обрабатывать около трехсот дел и примерно сотню человек каждую субботу расстреливали. Это соотношение считалось соответствующим ориентирующей инструкции из Харькова, от Всеукраинской Чека: «Наблюдаемый темп роста сопротивления эксплуататоров дает основание повысить процент расстреливаемых до тридцати».

Одновременно предложено было вычерчивать графики «сопротивления эксплуататоров» и пересылать их в Харьков.

Вот этими зубчатыми кривыми и занимался большую часть дня молодой Шутов.