Константин Золотовский - Подводные мастера

• Название: Подводные мастера
• Автор: Константин Золотовский
• Издательство: Молотовское книжное издательство
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1954

Что делает водолаз? Вы думаете, с осьминогами сражается, добывает жемчуг и кораллы в океане, вылавливает погибших капитанов с ядром, привязанным к ноге?

Про таких водолазов я и сам читал, когда мне было лет десять-одиннадцать.

До сих пор помню картинку: каюта затонувшего корабля, посредине каюты стол, за столом скелеты в морской офицерской форме, у одного даже трубка в зубах. Над столом рыбки гуляют, а в дверях живой водолаз стоит, за медную голову руками держится, оттого, наверно, что сроду не видал, как мертвецы курят.

А теперь я водолазное дело знаю не по рассказам. Я сам был водолазом глубоководником.

---

Старый паспорт

Молодого балтийского водолаза Захарова товарищи прозвали рыбоведом.

Захаров интересовался рыбами. Без них он скучал на дне серого Финского залива. Радовался, когда подплывала даже самая захудалая салака. Садился на корточки и следил, как ползет улитка, оставляя за собой на подводном песке извилистую приметную дорожку. И если случайно давил тяжелым водолазным ботинком неосторожного рака, то поднимал его с грунта и нес на баркас в свою коллекцию.

В каюте Захарова всегда стояли банки с водой, где в морской траве возились плотички, окуни, а по стенам висели прибитые булавками рыбьи скелеты и позвоночник гребнезубой акулы-людоедки, подаренный ему одним знакомым водолазом-дальневосточником.

Науки о рыбах Захаров не знал. До водолазной школы кончил лишь ФЗУ, а специальных книг о рыбах ему не попадалось.

Для своих подвижных чешуйчатых любимцев придумывал он имена, какие приходили в голову. Если рыбка имела большие острые зубы, называл ее зубариком, если была прожорлива, называл ненаедом, очень подвижную — вертушкой, драчливую — забиякой, иную — тихоней, другую — пучеглазкой, шваброй, а то так и просто метлой.

Кормил он их, строго придерживаясь корабельного расписания. Завтракали они в половине восьмого, обедали в двенадцать, ужинали в четыре, а вечером, перед сном, когда команда садилась пить чай, он приносил своим водяным питомцам что-нибудь легкое, диэтическое, уже не черный хлеб и не давленых ракушек, а каких-нибудь сухопутных жучков, тараканов, личинок или червячков.

После работы и в выходной день он не ходил на берег, не интересовался кино и прочими развлечениями. Целыми вечерами он смотрел не отрываясь, как едят, роются в песке, резвятся, спят, перебирают перышками и рулят хвостиками рыбки.

И его одолевали бесчисленные вопросы. Почему салака устроена не как пескарь? Как узнать, сколько рыбе лет? Можно ли плотичку вырастить величиной с акулу, если ее кормить особенным, специально приготовленным кормом? Как узнать, что этот окунек родился в Балтийском море, а не приплыл из другого? Бывают ли у рыб свои пути и тропинки, по которым они плавают? Почему рыбы собираются в стаи, похожие на птичьи? Все ли рыбы отдыхают в ямах на дне? Чем болеют рыбы и как их лечить? Можно ли изнеженную тропическую рыбу Индийского океана приучить жить в холодном Ладожском или Онежском озерах? Почему миногу считают рыбой, когда она совсем на рыбу не похожа: плавает вроде тряпки, присасывается ко всему, чешуи нет, челюстей нет, рот как у отрезанной колбасы, вместо жабер семь круглых дырочек, как у свистульки, ноздря только одна, а язык предлинный, вроде поршня, то выталкивает наружу, то втягивает весь в себя?

Товарищи по работе смеялись:

— Рыба — ведь не картина, чтобы на стену вешать да разглядывать. Захотел ухи — взял и наловил. А не клюет — пошел в магазин и наловил «на серебряную удочку».

Или же спрашивали у него:

— А ну-ка, рыбовед, скажи нам, что вкусней: карась или минога?

— Минога не рыба, — отвечал Захаров.

— Не рыба? Ну, значит, морковка или ветчина, — смеялись приятели.

Захаров обиженно хмурил белесые брови и уходил от водолазов — большой, широкоплечий и нескладный.

Из-за любимых рыб иногда терпел Захаров неприятности и в работе.

Случилось так.

Откачивали полузатопленную баржу-брандвахту. Пробоины в ней Захаров забил чепами, обернутыми в просаленную паклю.

Прошло часа три, помпы во-всю работают, а воды и на сантиметр не убыло.

— Рыбовед, может, ты вовсе и не затыкал пробоин?

— С какой стати я буду вас обманывать? — обиделся он.

— А ну, проверь.

Захаров спустился под воду — пробоины и впрямь пустые. Посмотрел вниз, а его просаленную паклю щиплют со всех сторон табуны рыб.

— Вытянули прожорливые, сала им захотелось, — рассердился Захаров. — Мало я вам хлеба и ракушек скормил?

Захаров поднялся на баркас и принялся тесать для пробоин деревянные пробки. При этом он молча и стойко выдерживал насмешливые взгляды и шутки товарищей.

Его утешала одна тайная, заветная мысль. Давно мечтал он найти особенную рыбу, какой еще не знал никто: ни водолазы, ни рыбаки, ни ученые. Он и сам не знал, какая она будет, эта необыкновенная рыба, но был твердо уверен, что она существует. Что плавает она где-то в других морях, более богатых рыбою, чем Балтийское: в Черном, Баренцевом или Охотском. Там и найти ее легче, потому что вода прозрачна.

Захаров подал заявление с просьбой перевести его на другое море. Но водолазный инструктор сказал:

— Нет, товарищ Захаров, на другое море не переведем. Вы нам и здесь нужны. Работник вы хороший, к условиям Балтики привыкли. Ну, скажите, зачем вам понадобилось другое море?

— Хочу увидеть новых рыб, — сказал Захаров.

— Зря, — сказал инструктор, — рыбы вам только мешают. Бросьте вы их и оставайтесь. Мы вас скоро в старшины произведем.

Захаров остался. Он любил водолазную работу. Но мысль о необыкновенной рыбе стала одолевать его сильней прежнего. Он подал новое заявление.

Наконец ему разрешили уехать на Черное море.

* * *

Захаров прибыл на спасательное черноморское судно «Красный моряк». В первый же день он долго стоял на борту, слушал бойкий говор черноморцев и щурил глаза от необычно яркого солнца. Черный баклан сидел на крашеном буйке и, свесив клюв, хищно высматривал рыбу сквозь изумрудно-зеленую воду.

Скоро Захаров впервые в жизни спустился на дно южного моря.

Он стропил, затягивая стальной петлей ржавые котлы, донки и куски железного борта старого, рваного корабля. Лебедка на барже тянула груз на поверхность. Шланг и сигнал змеились сквозь прозрачную толщу воды, и вдали было видно, как гоняет скумбрию резвый дельфин. На просторе колыхались медузы в забавных шляпках с синими и оранжевыми каемками и в кружевах из тонкого шелковистого студня. А между ними, как стрелы, выпущенные из тугого лука, быстро и бесшумно пролетали длинные, странные рыбы-иглы.

Дно было солнечное — то в бурых и багровых водорослях, то покрытое красным илом. От этого и бычки, и камбалы, и зеленухи, и коньки, и барабульки тоже казались розово-багровыми.

Облепленный черными ракушками и мхом, заспанный, волосатый краб лениво волочил по грунту свой большой, будто привязанный живот.

— Ну и страшилище, — засмеялся Захаров и взял краба в руки.

Вечером после работы Захаров сидел в шумном кубрике корабля, думал о крабе, посаженном в банку, и о пище для морских коньков. Слушал, как веселый такелажник Гераськин, аккомпанируя себе на гитаре, пел старую морскую песню «Залив Донегал»:

Бурно плещут волны,
Страшен Донегал.
Много рифов в море
И подводных скал.
Моряки там знают,
Что придет черед —
Кто-нибудь из них
На дно пойдет…

Песню заглушала игра в домино, азартное хлопанье о стол костяшками.

— Дупель два! Аврал! Бито! Считай рыбу!

Но снова и снова, как звенящая галька из-под прибоя, вырывался голос Гераськина.

К Захарову подошел пожилой черноморец старшина Якубенко и предложил сыграть в шашки.

С ним Захарову сегодня пришлось работать на одном баркасе.

— Сразимся, что ль?

— Идет.

Якубенко засучил рукава на своих больших, сплошь покрытых татуировкой руках и выдвинул на стол шашечную доску.

Захаров еще у балтийцев видел немало замысловатых татуировок. И всё же один рисунок на руке Якубенко его удивил.

— Что это у тебя наколото?

— А разве сам не видишь?

Захаров еще раз всмотрелся в этот неясный синий рисунок, изображавший не то зверя, не то павлина.

— Не знаю, — сознался Захаров.

— Эх ты, чубук от трубки, да ведь это морская лисица, — объяснил Якубенко.

— Морская?

Захаров заволновался. Он знал обыкновенных пушистых лесных лисичек. Еще мальчишкой он промышлял с отцом-охотником в тайге.

— Да разве бывают морские?

— Отчего ж им не бывать? Конечно, бывают, — усмехнулся Якубенко. — Я одну даже голыми руками поймал.

— Поймал? — воскликнул Захаров.

— Поймал.

Якубенко расправил жесткие усы и подмигнул Захарову.

— Интересуешься? Могу рассказать.

Захаров поспешно отодвинул шашечную доску, облокотился и приготовился слушать.

— Дело-то было давно, — начал Якубенко, — лет восемь назад. Стояли мы как раз — где вот сейчас стоим. Лежала там железная баржа с очень ценным грузом. Ее еще в двадцатом году врангелевцы утопили. Ну, мы ее разгрузили, а потом искали упавшие с ее палубы на грунт и засосанные песком токарные, фрезерные станки и чушки — сплав цветного металла.

Я ходил со щупом, проверял грунт. Щуп у меня был добрый, как полагается, — железная трость с большим кольцом на ручке и насечками-ершами к концу.