Го Босен - Современная проза Сингапура

• Название: Современная проза Сингапура
• Автор: Го Босен
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современная проза
• Год: 1989
• ISBN: 5-05-002388-2

Сборник прозы англоязычных авторов, посвященный современному Сингапуру.

…Нет нужды комментировать рассказы сборника — они понятны без всяких комментариев. В каждой строке их сквозит боль за настоящее и тревога за будущее Города, сочувствие к обездоленным, сарказм по отношению к обывателям, живущим в мире мнимых (материальных и нематериальных) ценностей. С верхних этажей сингапурских небоскребов здешним писателям, как жирафу Владимира Высоцкого, виднее масштабы того бедствия, которое несет народам Востока «индустреальность». Об этой опасности оповещает читателей их проза и стихи, в которых, по наблюдению одного из местных критиков, на удивление мало истинно любовной лирики. Их горькая правда разрушает последние иллюзии о сказочном порте «к востоку от Суэца», но вселяет надежду на лучшее будущее, к которому можно приблизиться лишь с открытыми глазами и чистым сердцем.

---

Белый песок и серый песок,

ах, кто купит мой белый песок?

Ах, кто купит мой серый песок?)

Учили даже физкультуре.

Он украдкой посмотрел на отца и в наказание тут же получил ответный взгляд. Он перевел взгляд на отцовскую фотографию на стене над холодильником. Подальше от греха. На фотографии отец, маленький и неуклюжий в двубортном костюме, одолженном у дяди Чеонга, принимал часы от рослого европейца, директора пароходства. Директор был проездом в Сингапуре и вручал отцу часы в связи с тем, что отец отбарабанил двадцать лет; и все, что осталось, — это часы и фотография над холодильником.

Куан Мэн вышел из дому вместе с отцом, они рядышком зашагали по улице, старые деревья на углу играли листвой в утреннем солнце, как только что избранная Мисс Сингапур. Подождали на остановке и вместе сели в автобус. Он сидел рядом с отцом, не глядя на него, и продолжал думать о фотографии. Когда он был маленький, отец ездил на работу на велосипеде. Иногда по вечерам он катал Куан Мэна на велосипеде — это был зеленый «ралей», Куан Мэн помнил его и помнил, как больно было сидеть на раме. Вечерние прогулки открывали им совсем другой, незнакомый мир — зеленые, почти не городские кварталы, с красивыми домами, где жили богатые люди. Прекрасный мир ухоженных лужаек, розовых и белых бунгало, бамбуковых изгородей и аллей, затененных деревьями. А сами они тогда жили в Китайском городе, на втором этаже над лавкой. Куан Мэн посмотрел на дорогу. Теперь на улицах почти не осталось велосипедистов — дороги уже давно были оставлены в распоряжение машин, которых становилось все больше. Сингапур — город без велосипедистов.

Отец сошел. Когда автобус покатил дальше, Куан Мэн оглянулся на старого человека, который благополучно перешел через дорогу. Небольшое ежедневное чудо при таком потоке машин. Откуда берутся эти машины? И кто эти уверенные люди, которые ведут их? Такие же сингапурцы, как он сам? Но у него не было машины, он даже не умел ее водить, и ничего общего с этими людьми у него не было. Водить машину — Куан Мэну это казалось таким экзотическим занятием, что он никак не мог представить себя за рулем. Он мог вспомнить только вечерние катанья на велосипеде, когда он был маленьким, а отец был мужчиной, велосипедистом. Зеленый «ралей». Машина, на которой он путешествовал в страну чудес.

Автобус дернулся и остановился. Куан Мэн сошел и чуть задержался на бровке. Мимо неслись ревущие машины. Дневная суматоха уже начинала отупляюще действовать на него, как лекарство.

Прежде чем усесться — или «приковаться», как он говорил, — к столу, он отправился сдать справку от доктора мистеру Тану.

Мистер Тан скользнул по справке явно недовольным взглядом и отбросил ее в сторону.

— Надеюсь, вам получше, — сказал он с тяжеловесной иронией.

— Спасибо, мне лучше, но я еще не совсем поправился, — ответил Куан Мэн, играя свою роль в спектакле. Подумав, он добавил: — Доктор Чан дал лекарство. Я его еще принимаю.

Медленно и скорбно, будто окутанный облаком страдания, прошествовал он к своему столу, надеясь, что обращает на себя общее внимание. Куан Мэн уже давно обучился этим конторским фокусам и теперь, немало попрактиковавшись в них, чувствовал себя специалистом. Он испытывал некоторое удовлетворение от собственной ловкости. Но это были мелкие радости жизни.

Так он прошествовал к маленькому столу в захламленной и шумной комнатке. Куан Мэн принялся отрабатывать зарплату, размышляя — оправдывает ли цель средства. Все эти фразочки, которые подбираешь в школе, — с какой готовностью приходят они на ум, как только начинаешь думать о жизни. Во всяком случае, школа себя оправдывает. Механически делая свою работу, за которую в конце месяца ему дадут деньги в плотном коричневом конверте, Куан Мэн все чаще мечтает о том, как бы он мог жить, будь он кем-то другим. Например, рыбаком, выходящим в море в длинном изящном сампане… В недолгий сезон муссонных бурь, когда море штормит, он сидит на песке, опершись спиной о кокосовую пальму, и чинит сети. Песок. Мягкий, теплый, ласковый песок. Или он матрос — ночью на койке в кубрике он прислушивается к биению волн, а днем на палубе вглядывается вдаль сквозь тучи соленых брызг, а вокруг одно море, море, море. Судно заходит в порты: Аден, Амстердам, Гамбург, Токио, Нью-Йорк, Гонконг, Коломбо, Владивосток, он сходит на берег и свободно шатается по портовым барам и забегаловкам. Или он крестьянин — обрабатывает свой клочок земли и собственными руками заставляет расти разные штуки, разные нежные зеленые растения. Куан Мэн не сомневался, что у него они росли бы. А потом сбор урожая и обильный деревенский праздник. Или стать бы рабочим на судоремонтном в Джуронге — там он сваривал бы огромные стальные листы в обшивку танкера-гиганта. В руках у него кислородная — или ацетиленовая, что ли? — горелка, искры звездами рассыпаются во все стороны, но он, умелый рабочий, не обращает на них никакого внимания. После работы он вытирает свои сильные мазутные руки и открывает бутылку пива. Как на рекламе пива «Гиннес». Сильный человек после трудового дня имеет право выпить.

Куан Мэн очнулся и начал разглядывать комнату, все время представляя себе отцовскую фотографию над холодильником. Неужели все, что ему суждено, это такая же фотография, которую через двадцать пять лет повесят на другую стену над холодильником? Вот так вот — он просто старший клерк. Никакой драмы. Все просто. А зачем же в школе ему давали читать «Остров сокровищ», Вальтера Скотта и прочее, и прочее, зачем его научили мечтать о приключениях? Куан Мэн пересмотрел решение суда, которое приговорило его к рабочему столу, выпустил себя на волю и величаво, торжественно направился к уборной. В рабочее время!

В уборной он провел немалое время — рабочее время, — заполняя его чтением настенных надписей. Во всех общественных уборных стены бывают исписаны. Куан Мэн любил читать надписи, можно сказать, что он был их постоянным читателем. Он иногда заходил в уборные не потому, что нужно было, а почитать. Скоро он напишет свое первое произведение на стенке уборной в баре «Май-Май». Достанет черную шариковую ручку и размашисто выведет:

Бесконечные дни.
Не короче и ночи.
Незачем жить,
если нету полсотни.

Жалко, он совсем не умеет рисовать — даже похабные картинки не получаются. Ну что ж поделаешь, кто не умеет петь, кто не умеет рисовать, кто не умеет любить, кто не умеет жить — у каждого свои недостатки, расфилософствовался он.

Из уборной он вышел, как после многотрудной битвы, чувствуя слабость в коленях. От долгого сидения левая нога заснула. Завершив единственную битву, посильную ему, Куан Мэн, как солдат-ветеран, вернулся к мирной жизни — к своему маленькому рабочему столу.

Позвонил Хок Лай, и они договорились встретиться в обеденный перерыв.

Обыкновенно Куан Мэн ходил на обед один, никогда не присоединяясь к другим из конторы.

Он не мог отнести их к классу коллег, но этим он принижал не их, а себя — своего рода чувство скромности. На обед он расходовал шестьдесят центов: полтинник на жареный рис или на тарелку карри с рисом и десять центов на стакан сока из сахарного тростника, или лимонада, или кокосового молока. Обедал он в базарной харчевне на берегу реки Сингапур. Длинный ряд низеньких харчевен жался к громадным каркасам новых домов, где помещались банки и торговые фирмы. Запахи острой еды мешались там с гнилым запахом застойной воды. Была бы это чистая река с ясной голубой или зеленой водой, мечтал Куан Мэн, глядя в речную муть, которую тяжело пахали баржи, груженные каучуком и другими товарами.

Хок Лай повел его в «Джи-Эйч кафе» на Бэттери-стрит — неподалеку. Что означало загадочное сокращение «Джи-Эйч», не было известно никому, но харчевни и речной берег явно находились в совсем другом мире. А здесь был настоящий ресторан с охлажденным воздухом, с плюшевыми креслами, с белыми скатертями, немножко заляпанными, с толстой индуской у пианино, которая пела песенки, некогда потрясавшие Бродвей. Мелодии Кола Портера, Оскара Хаммерстайна и Ричарда Роджерса наполняли призраками большой, приятно затемненный зал, где обедали молодые чиновники, юристы и доктора. Обед здесь подавали на тарелках, ели ножами и вилками. Серебряные приборы, хоть и обшарпанные, были украшены монограммами «Джи-Эйч». Хок Лай объяснил, что вечером заведение обращается в бар, где девушки и все такое, а днем тут ресторан.

Охлажденный воздух ложился на лицо Куан Мэна, как ветер из чужих стран. Хок Лай сделал знак официанту, и тот провел их к столику. Куан Мэн сел напротив Хок Лая, лицом к индуске — ей было лет сорок, — которая бренчала на своем старом пианино.

Ночью и днем
все ты одна
в сердце моем.
Пусть светит луна…

Хок Лай явился в галстуке. Куан Мэн не умел его носить — галстук всегда обвивался вокруг его шеи, как удавка. Он вспомнил, как раз пришлось нацепить галстук на каком-то школьном мероприятии. Никогда ему не нравились школьные мероприятия. Ему не нравятся мероприятия, и точка.