Иоанн Мейендорф - Единство Империи и разделения христиан

• Название: Единство Империи и разделения христиан
• Автор: Иоанн Мейендорф
• Издательство: Свято–Тихоновский богословский институт
• Жанр: Религия
• Год: 2000

---

В конце VII и начале VIIIв., после смерти Дагоберта, меровингская династия вступила в период явного упадка. «Короли–бездельники» (rois–fainéants) передавали власть «дворцовым начальникам», которые в действительности и управляли королевством. Один из них, Карл Мартел, успешно остановил арабов в знаменитой битве при Пуатье (732). Сын его, Пепин Короткий, предпринял несколько шагов, которые решительно изменили течение истории. В 751 г. он официально низложил последнего номинального представителя меровингской династии, Хильдеберта III, и повелел святому Бонифацию, английскому просветителю Германии, помазать его королем. С помощью Рима Бонифаций восстанавливал канонический порядок в Баварии и на Рейне. Еще до своего помазания на королевство Пепин дал Бонифацию разрешение распространять свои реформы и на его земли. Реформы, в частности, состояли из восстановления в главных городах митрополитов (именуемых ныне архиепископами), что пресекало произвольное избрание епископов, бывшее нормой при Меровингах. Реформа была проведена от имени апостольской римской миссии, на авторитет которой Бонифаций постоянно ссылался.

Эта новая связь между Франкской церковью и Римом наиболее полно отразилась в знаменитой встрече в Понтионе между королем Пепином и папой Стефаном (754). Византийские императоры, покровительствуя иконоборческой ереси, отказав папе в помощи против лангобардов и, наконец, лишив его юрисдикции (и доходов) в Южной Италии и Иллирике, явственно положили конец периоду «византийского папства». Папа стал искать нового покровителя и нашел его. Франкский король был защитником кафоличества от ариан и союзником Империи против лангобардов. Теперь он был призван спасать кафедру Петра, оставленную ее законными защитниками в Константинополе. Но делая это, он постепенно, противостоя Византии, брал на себя и само императорское наследие, в котором папа становился решающим фактором этой новой версии romanitas.

Никто из главных участников этого основополагающего изменения политической географии не осознавал будущих его последствий для судьбы христианства—религиозной и культурной поляризации Востока и Запада.

5. «Западный патриархат»?

Уже в Халкидоне (451) и, несомненно, на двух последовавших за ним Вселенских соборах, Константинопольском II (553) и Константинопольском III (680), собравшиеся епископы рассматривались как представители пяти патриархатов. Подлинная вселенскость требовала участия этих пяти патриархов—либо личного, либо через доверенное лицо, либо по крайней мере, как это было с папой Вигилием и собором 553г., в виде одобрения postfactum. Эта система пентархии, то есть управления вселенской Церковью пятью кормчими, равночестными, но связанными друг с другом строгим порядком (τάξις) предстояния, была византийским понятием, включенным в законодательство Юстиниана[632]. Этот порядок, однако, никогда не был по–настоящему признан Александрией, а отказ египетских пап признать, что их место ниже Константинополя, сыграл свою роль в монофизитском расколе[633]. В Риме, особенно в период «византийского папства», о котором мы говорили выше, система пентархии была принята de facto, хотя обычно и делались оговорки об апостольском, а не имперском происхождении римского первенства, которое всегда подразумевало, что римский епископ имел в пентархии первое место.

Однако за пределами Рима система пентархии едва ли вообще была известна на Западе. Хотя византийские тексты стремятся представить весь Запад как территорию римского патриарха, как разные земли Востока считались поделенными между четырьмя его коллегами, такое представление не соответствовало реальности положения западного христианства в V, VI и VII вв. На Западе титул патриарх никогда не обретал какого–либо специфического смысла.

К римскому епископу иногда, особенно на Востоке, обращались как к патриарху, резиденция же его в Латеране именовалась патриархией. Однако титул этот никогда не был особой привилегией Римской церкви. Его иногда получали другие крупные кафедры Запада, как Аквилея или Лион, вовсе не бросая этим вызов Риму. На Востоке канонические права всех четырех патриархатов были достаточно ясно определены соборами. Сильно централизованное александрийское «папство» было разрешено 6–м правилом Никейского собора как местный «древний обычай», тогда как права Константинополя были 28–м Халкидонским правилом четко определены как географически, так и канонически—право посвящать митрополитов в имперских диоцезах Фракии, Понта и Азии. Этот канон означал также, что и Антиохия, и Иерусалим пользовались в определенных областях такими же правами. В случае же Рима существовал только обычай и известный нравственный авторитет, но не было соборных определений относительно прав, территории или юрисдикции. И сам Рим никогда не осуществлял и не требовал патриарших прав над всем Западом.

Такая патриаршая юрисдикция Рима существовала практически над так называемыми пригородными (suburbicaria) диоцезами, занимавшими довольно большое пространство—десять провинций—и состоявшими в гражданской юрисдикции римского префекта[634]. Власть папы на этой территории была во всех отношениях сравнима с юрисдикцией восточных патриархов. Она состояла в председательстве на регулярных синодах и посвящении митрополитов для каждой провинции. Это ясно говорило о параллельности гражданских и церковных структур, что воспринималось в Империи как норма и относилось к территориям, где имперские традиции и администрация были сильнее и устойчивее, чем в других местах Италии.

Помимо «пригородных» диоцезов христианский Запад включал церкви, во всех отношениях столь же независимые (автокефальные, сказали бы мы теперь), как и их церкви–сестры на Востоке: церковь Вестготского королевства в Испании, Франкскую церковь, Кельтскую «колумбанову» церковь и, конечно, церковь Африки. Даже Английская церковь, созданная римской миссией святого Августина Кентерберийского, прочная опора римского престижа, была независимой в административном отношении: из 376 епископских хиротоний в Англии между 669 и 1050гг. ни одна не потребовала папского вмешательства[635]. В Галлии в течение всего меровингского периода был только один случай апелляции к Риму, и даже этот случай не был спорным, а был уже одобрен королем Гунтрамом (561—593)[636]. Каждая из этих церквей имела свою собственную богослужебную традицию и могла устанавливать сношения с Востоком независимо от Рима, как это делали Меровинги. Их отношение с Римом было в известном смысле подобным тем отношениям, которые поддерживали далекие восточные церкви (Армянская, Грузинская, Персидская и Индийская) со своей Антиохийской церковью–матерью, хотя, к счастью, никакие вероучительные споры, столь бурные и разрушительные, как на Востоке, не примешивались к этим взаимоотношениям на Западе.

Завоевания варваров и установление новых национальных церквей, замечательные успехи миссии ирландских монахов, так же как и римских миссионеров, ослабили идею «имперского» единства, или romanitas. Еще довольно сильная у остготов в Италии, идея эта открыто оспаривалась испанскими вестготами и итальянскими лангобардами.

Лояльность по отношению к Константинополю, непопулярному в некоторых варварских королевствах, которой упорно придерживались папы «Византииского» периода, привела к дальнейшему ограничению папского авторитета. Конечно, все западные христиане в той или иной степени хранили благочестивую преданность гробницам великих апостолов Петра и Павла. На Западе только Рим обладал таким исключительным правом на святость и был местом паломничеств, прославленных еще Иринеем, Тертуллианом и Киприаном. Но была ли какая–то связь между присутствием в Риме почитаемых апостольских гробниц и церковными структурами? Ответ на этот вопрос зависел от экклезиологического понимания роли апостолов, как она описана в Новом Завете, и от проблемы их «преемства».

К этому вопросу было фактически два различных подхода, которые как таковые не обсуждались ни на Востоке, ни на Западе со времени святого Киприана Карфагенского. Для Киприана Петр был образцом и началом епископского служения, осуществляемого в каждой местной церкви в единстве со всеми другими церквами. Этот первый подход признавался обычно как само собой разумеющийся на Востоке; так же смотрели на это и многие авторитетные лица на Западе, включая местные галльские соборы, Исидора Севильского и Беду Достопочтенного[637]. Этот взгляд служил поощрением паломничеств на гробницу Петра и оправдывал известный моральный авторитет той церкви, где он проповедовал (Рим был церковью «близкой к Петру», propinqua Petro), но не предполагал никакой власти римского папы над другими епископами. Другого взгляда стойко и упрямо держались в самом Риме. Выраженный Львом Великим и Геласием, он утверждал, что Петр говорит через римского епископа особым, личным образом, так что один только Рим является истинной «кафедрой Петра». Поэтому, если природа епископского служения носит характер Петров, то это требует признания римского епископа «главой» (caput) епископата, а следовательно, и вселенской Церкви.