Эмилиян Станев - Будни и праздники

• Название: Будни и праздники
• Автор: Эмилиян Станев
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Современная проза
• Год: 1987

Появление в печати рассказов этого цикла ознаменовало начало литературной деятельности Эмилияна Станева. Большинство их посвящено жизни болгарской провинции или попыткам провинциала приспособиться к столичным условиям. В них ярко отразились быт, нравы, характерные особенности земляков Станева в Елене и Тырново, в художественно трансформированном виде запечатлены действительные события, свидетелем или участником которых был сам писатель.

Лучшие из этих рассказов Станев собрал в книге «Будни и праздники» (1945), давшей название всему циклу. В настоящем издании к обычно включаемым в этот цикл рассказам добавлены еще пять: «Идеи», «Бедняцкая радость», «Через реку», «Ревность» и «Крестьянки», при жизни писателя публиковавшиеся только в периодике.

---

Неожиданно один серый голубь, описав над ивами несколько кругов, опустился на ветку неподалеку.

Тумпанов прицелился. Но тут за его спиной, на тропинке, послышались шаги и голоса.

Птица вспорхнула и улетела. Адвокат выругался.

— Кто это тут стрелял? — спросил женский голос.

— Да, в самом деле кто-то стрелял, — отозвался красивый тенор.

Тумпанов узнал голос судьи.

— Наверно, Драндулет. Я же говорил, что там, у водопада, это он был. — В голосе говорившего звучали насмешливые нотки.

Адвокат подскочил точно ужаленный и надулся от злости.

— Кого это вы так называете? — спросила женщина.

— А вы не знаете? Нашего досточтимого коллегу Тумпанова. Эта скотина…

Тут адвокат громко закашлял.

Компания молча прошла мимо. Женщины заметили притаившегося в засаде охотника и от неожиданности на мгновение замерли. Тумпанов метнул на них яростный взгляд, они ускорили шаг, но еще долго долетали до него веселые раскаты смеха.

— Испортили охоту, болваны, мерзавцы! — бранился он.

— Кто это, папа? — спросил мальчик.

— Молчи! — рявкнул отец. — Не твое дело!

Он с трудом заставил себя остаться на месте. Хорошего настроения как не бывало. Аполлон теперь непременно раззвонит о случившемся по всему городу.

Неожиданно на том берегу взлетела горлинка. Она забила в воздухе крыльями, распустила веером хвост и грациозно опустилась на одну из сухих веток.

Тумпанов выстрелил.

Горлинка упала, перекувырнувшись в воздухе. Мальчик восторженно вскрикнул и кинулся ее подбирать. В его глазах горели радостные, страстные огоньки. Сжимая своими нежными пальцами теплое тело птицы, он чувствовал, как быстро, испуганно колотится ее крохотное сердечко.

— Ну-ка, посмотрим, куда ей угодило, — сказал отец.

Он взял горлицу своими грубыми руками, перевернул на спину и распластал крылья.

Птица забила одним крылом. Второе повисло. От боли она растопырила свой белый, с черной каемкой хвост. На розовой грудке проступили липкие пятна крови.

— Крыло перебито, — тоном знатока произнес Тумпанов. И, ухватив пестрое, в коричневую точечку крыло, стал дергать его из стороны в сторону. Горлинка глухо застонала.

Мальчик задрожал и умоляюще протянул руку к отцу.

— Не надо! — крикнул он чуть не плача. — Не надо, ей больно!

— У птиц нет нервов, — буркнул отец.

— Почему же она стонет? Отдай ее мне, может, она поправится.

— Надо ее прикончить.

— Не надо, папа, — заплакал мальчуган.

— На, держи, — сказал адвокат, швырнув птицу на траву.

Мальчик обнял ее и с состраданием заглянул в ее красноватый, с золотистым ободком глаз, печально и покорно устремленный в мирную даль полей. Горлинка билась, пытаясь вырваться из рук ребенка, но, убедившись в тщетности своих попыток, прикрыла глаза серой пленкой. Из клюва у нее выступила кровавая пена.

— Папа, она умрет? — спросил мальчик.

— Молчи! — цыкнул на него отец.

— Если не умрет, я ее посажу в клетку. Она ведь может жить в клетке?

«Ах, каналья!» — мысленно чертыхнулся адвокат, думая об Аполлоне. Раздражение его все возрастало. Приставания сына действовали на нервы. В довершение всего ни одна птица не желала больше садиться на сухие ветки ивы.

Мальчик, занятый горлинкой, вышел из-за дерева, так что пролетавшие голуби видели его.

Это совсем взбесило отца.

— Дай сюда птицу! — крикнул он.

Мальчик в испуге повиновался.

Отец схватил ее и, прежде чем ребенок понял, что тот намерен сделать, опустил на голову птицы свой тяжелый каблук.

Раздался негромкий треск, а вслед за ним отчаянный детский крик.

— Молчи! — приказал отец.

Но мальчик горько зарыдал.

Тогда Тумпанов дал ему затрещину. Ребенок упал ничком.

— Не реви! — орал отец.

Мальчик привстал на колени. Из раскрытого рта вырывались все более отчаянные вопли.

Тумпанов хотел было схватить сына за ухо, но тот увернулся.

— Замолчи! Болван! — Адвокат позеленел от злости.

Мальчик внезапно вскочил, содрогавшееся от рыданий тело напряглось, глаза с ненавистью глядели на отца. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, поперхнулся и потом будто выплюнул:

— Зверь!

В тишине летнего вечера гневный голосок ребенка прозвучал как проклятие.

— Ты зверь! Зверь! — кричал он.

— Что-о-о? — проревел отец. — Что ты сказал?

Но мальчик повернулся и бросился от него прочь, сквозь рыдания твердя на бегу все то же слово.

— Зверь! Ты зверь!

— Назад! Вернись! — кричал ему вслед отец.

Но мальчик уже скрылся из виду. Слышен был только его плач.

— Илия, вернись сейчас же! — повторял отец. — Илия-а!

«А-а-а!» — доносились в ответ рыдания ребенка, и казалось, сам вечер рыдал вместе с ним.

Тумпанов огляделся вокруг. Ему стало неприятно и как-то жутковато. Прицепив горлинку к патронташу, он двинулся по тропинке к дому.

Он шел, тяжело ступая по земле. Убитая птица колотилась о бедро.

«Какой подлый, какой проклятый день», — повторял он про себя.

У него было такое ощущение, будто кто-то плеснул ему в лицо какой-то липкой грязыо, и он весь вдруг сник и съежился. Он вслушивался в отдаляющийся голос сына, и чем отчетливее долетали до его ушей всхлипывания ребенка, тем острее он чувствовал свое унижение.

«Ох, и вздую же я его дома!» — злобно подумал он и, утешенный этой мыслью, свернул с тропинки и пошел напрямик через жнивье.

Позади него река тихо плескалась в своих берегах, будто вздыхала.

«Зверь, зверь», — неслось ему вслед кваканье лягушек.

Поле все больше темнело. Окутанные мглой деревья сливались с землей, точно огромные, распростертые по ней тени. В жнивье все громче трещали кузнечики, а за рекой небосвод окрасился медно-красным светом, разлившимся затем по склонам гор.

У ног человека, понуро шагавшего по полю, выросла длинная тень. Она бежала перед ним и словно звала за собой, повторяя движения его чудовищно вытянутых конечностей.

Внезапно Тумпанов остановился.

Он нашел объяснение непонятной близости между своим недругом и судьей.

— Да он рогоносец! Тот ему наставил рога! — воскликнул он и, хлопнув себя по лбу, злорадно расхохотался.

Замершая в покорном ожидании тень взмахнула огромной ручищей и быстро повела его к дому.

Страсть © Перевод Т. Рузской

1

Ее разбудил резкий стук — будто рядом били в барабан. На миг она раскрыла глаза и встревоженно оглядела комнату.

В ее сонной голове возникла, как кошмарное сновидение, вчерашняя поездка в дребезжащей телеге с полустанка сюда — нескончаемая вереница высоких лесистых холмов и покрытых желтой стерней пригорков, похожих на соломенные шляпы. Потом ей представился муж, весело подсевший к вознице, чтобы поговорить с ним и похлопать его дружески по плечу.

Несколько минут молодая женщина лежала неподвижно, уставившись в одну точку широко раскрытыми и удивленными глазами.

Алекси соблазнил ее приехать сюда, в эту дикую деревушку, расписав ее как веселое и приятное место для летнего отдыха, вроде курорта.

Вечером, когда они въезжали в деревню, она рассмотрела низкие старые домики, обмазанные подсиненной побелкой, грязные, полные навоза дворы, огороженные колючими плетнями, и кривые улочки, где густо пахло пылью и хлевом. Измученная тряской по скверной дороге, разморенная августовской жарой, униженная и разочарованная, она была не в силах протестовать и безропотно подчинялась чужой воле. А когда она смыла с себя пыль в незнакомом дворе, в котором сновали и шумели и люди, и скотина, маленькая комната с двумя скромными кроватями, чистыми стенами, некрашеными окнами и сосновой дверью показалась ей единственным прибежищем. Она не стала ужинать и сразу же легла в совершенном изнеможении, в то время как во дворе еще мерцала медно-красным огоньком керосиновая лампа, а под самым окном Мирет, пойнтер ее мужа, отзывалась повизгиванием на оживленный разговор своего господина с хозяином дома. Засыпая, она сквозь сон слышала голос мужа, который спрашивал: «Ну, а перепела-то есть?», лай деревенских собак, звон колокольцев и мычанье скота…

— Как только я согласилась, боже мой! — вздохнула она и села в кровати. Повернула голову назад, где было постелено ее мужу.

Кровать была пуста. Отброшенное одеяло сбито в кучу.

Она чуть не вскрикнула. В комнату вливалась предрассветная синева, голые стены ее испугали. Она хотела вскочить с постели, но под самым окном радостно залаяла собака и послышались бодрые шаги мужа.

— Алекси! — позвала она, отчаянным движением распахнув окно и едва сдерживая слезы: — Алекси, иди сюда!

Собака лаяла все радостней, и женщина встала на колени в постели и высунулась наружу.

Под окном ее муж, нагнувшись, отвязывал собаку. На его широкой спине блестел ствол ружья. Он обернулся и смотрел на нее снизу с виноватой улыбкой.