Эмилиян Станев - Будни и праздники

• Название: Будни и праздники
• Автор: Эмилиян Станев
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Современная проза
• Год: 1987

Появление в печати рассказов этого цикла ознаменовало начало литературной деятельности Эмилияна Станева. Большинство их посвящено жизни болгарской провинции или попыткам провинциала приспособиться к столичным условиям. В них ярко отразились быт, нравы, характерные особенности земляков Станева в Елене и Тырново, в художественно трансформированном виде запечатлены действительные события, свидетелем или участником которых был сам писатель.

Лучшие из этих рассказов Станев собрал в книге «Будни и праздники» (1945), давшей название всему циклу. В настоящем издании к обычно включаемым в этот цикл рассказам добавлены еще пять: «Идеи», «Бедняцкая радость», «Через реку», «Ревность» и «Крестьянки», при жизни писателя публиковавшиеся только в периодике.

---

«Да, надо идти туда, — думал я, воображая, как появлюсь перед полицейскими. — Эти люди совершают преступление, и в тюрьме им самое место…»

И я представлял себе, как их арестуют, как об этом напишут в газетах и все узнают, что они за люди.

Абсолютно неуверенный, что осмелюсь переступить порог полицейского участка, я направился к тому, что был поближе. Мимо прошла пара — дама с болонкой и господин в пальто из пушистой темно-коричневой ткани, какой я еще никогда не видел. Пряча подбородок в белый шелковый шарф, он поддерживал под руку даму, и вид у него был до того важный, что все уступали им дорогу. Ведь при одном взгляде на сытое красное лицо господина каждому становилось ясно, что уж он-то дорогу никому не уступит.

Я невольно сравнил эту пару с моими хозяевами и сразу же почувствовал знакомое отвращение.

Время от времени, здороваясь с такими же, как они, важными господами, дама кивала, а ее спутник широким жестом снимал шляпу. Мимо, разбрызгивая свет, проносились автомобили, цокали по мостовой упитанные кони полицейских. Глядя на все это, я понял, что ни за что на свете не решусь явиться в участок. Мне показалось, что и конные полицейские, и эти важно вышагивающие по бульвару и проносящиеся в автомобилях дамы и господа, и остальные прохожие — все они такие же воры и обманщики, как мои хозяева, что их большинство, а я одинок и бессилен, словно букашка.

Чем больше я думал об этом, тем сильней на меня давило что-то бесчеловечное, наглое и непреодолимое. Кто так устроил? Кто виноват в том, что жизнь грязна и лицемерна? Почему никто не накажет этих людей? Допустим, я даже явлюсь в участок и покажу вексель, разве мне поверят? Станут допрашивать: кто? какой? откуда?.. Потом придет хозяин, скажет, что я просто украл этот клочок бумаги, который и принадлежит-то не ему, а Качеву, и так повернет дело, что, чего доброго, я же окажусь в тюрьме… И все эти господа будут на его стороне, потому что все они тоже воры и обманщики…

Никогда в жизни я не испытывал таких мучений, такого отчаяния. Каждому юноше жизнь наносит по крайней мере один из подобных ударов. От них ум и душа или окончательно засыпают, или, наоборот, пробуждаются для правды.

Я больше не думал ни о своей ненависти к хозяевам, ни о желании отомстить им за все унижения — моя воля к борьбе была сломлена.

Я пошел домой, чувствуя себя таким одиноким, каким не был еще никогда в жизни. Проходя соседней с нами улочкой, я поравнялся с маленьким одноэтажным домиком. Судя по неоштукатуренным стенам, построили его совсем недавно. В одном из окон горел свет. За ним молодой мужчина играл с годовалым ребенком. Он высоко подкидывал малыша, тот взмахивал ручонками и громко — даже мне было слышно — смеялся от удовольствия и страха. Неподалеку виднелась люлька. Рядом с мужчиной остановилась молодая, скромно одетая женщина. Она что- то прибирала. Мужчина по-прежнему играл с ребенком и смеялся вместе с ним. Я смотрел на его простое, здоровое, сияющее радостной улыбкой лицо, и мне стало немножко легче. Любовь к этим людям переполняла мое сердце, и вдруг мне страшно захотелось войти в их бедный дом и обо всем рассказать. Сделать это я, разумеется, не посмел.

Но стоило мне подойти к дому, как ненависть к хозяевам вспыхнула с новой силой. Я вошел, хлопнув дверью, нарочно топал и кашлял как можно громче, надеясь спровоцировать хозяев на какую-нибудь выходку и получить возможность показать, насколько я их презираю. Но тем сейчас было не до меня. Вексель пропал, мечты рухнули, и это привело их в полное отчаяние.

В ту же ночь они узнали, куда подевался вексель.

* * *

Около полуночи меня разбудил шум шагов. В дверную щелку проникал свет. За стеной кто-то негромко и монотонно плакал — словно лилась струйка воды.

Сначала я подумал, что все это мне снится.

Тихий плач, как ножом, отрезало злобным мужским голосом:

— Не реви! Пошевели лучше мозгами!

Я встал и заглянул в замочную скважину.

Посреди комнаты, залитая тяжелым красным светом — с потолка спускался красный абажур — стояла, заливаясь слезами, наша служанка, босая, в одной рубашке. Плечи ее тряслись, детское тело содрогалось от усилий сдержать рыдания. Мокрое лицо то и дело искажалось мучительными конвульсиями. Она прижималась к открытой двери чуланчика, где обычно спала и откуда ее, видимо, только что вытащили. Перед ней среди безмолвно выстроившихся кресел сердито бегал хозяин. Добежав до угла, он остановился и бросил на девочку угрожающий взгляд. На нем не было ничего, кроме пижамы. Вероятно, не мог заснуть и в неутолимом стремлении любой ценой отыскать вексель вскочил и принялся терзать служанку.

— Как это не помнишь? Ты же подметала. Видела ты в прихожей какую-нибудь бумагу или нет? Отвечай!

— Не видела я… Не было там никакой бумаги… Я же говорила: госпожа послала меня купить лапши… и… велела… бросить мусор в печку…

— Это я уже слышал! Можешь не повторять! Я о другом спрашиваю: вспомни, не попадалась тебе бумага… белая такая, сложенная!

— Не помню.

— Но ты же только что сказала, что ее нигде не было? Что ж это получается, то бумаги не было, то ты не помнишь?

— Гос-по-жа мне велела… — твердила девочка, окончательно сбитая с толку.

— Дуреха! — закричал хозяин. — Да ты хоть понимаешь, о чем тебя спрашивают?

Я распахнул дверь. Комната закружилась перед глазами. Не узнавая собственного голоса, я крикнул прямов лицо хозяину:

— Оставьте девочку в покое! Вексель у меня!

Рука хозяина взлетела в воздух, из полуоткрытого рта вырвался крик удивления. В ту же секунду я захлопнул дверь и заперся.

Все произошло невероятно быстро. Распахнутая дверь, мой исступленный крик, ударивший по глазам красный свет и вновь темнота моей комнаты сменили друг друга с фантастической быстротой.

В гостиной стало тихо. Потом послышались торопливые шаги и сразу же нетерпеливый стук.

— Сударь, объяснитесь, сударь, прошу вас. Немедленно верните вексель, если он действительно у вас!

Я сказал, чтоб он оставил меня в покое.

— Если вы себе позволяете так шутить, я завтра же вышвырну вас отсюда! Но если вексель и вправду у вас, обо всем немедленно узнает полиция!

— Не посмеете, — ответил я, стоя у двери и на всякий случай сжимая в руке стул.

— То есть как это не посмею? Что вы хотите сказать?

— А то, что я прекрасно знаю, кому и где я должен отдать вексель.

Он помолчал, видимо, что-то соображая.

— Выскажитесь яснее.

— Завтра поговорим. А сейчас не мешайте мне спать.

— Прошу вас, давайте все выясним. Это очень важно, — проскулил из-за двери хозяин. — Можно ведь и договориться, сударь. Вексель этот не мой, а одного из гостей. Вчера вечером он его тут выронил.

Будь что будет, но я решил не отвечать.

— Скажите только, вы правда нашли вексель? — простонал он, и по нетерпеливой нотке в его голосе я понял, что он все еще не верит, что вексель действительно у меня.

Все его попытки вырвать из меня хоть слово не привели ни к чему. Потеряв терпение, он бухнул кулаком в дверь и проревел:

— Скажите только, у вас он или нет!

— Что случилось? — послышался хриплый со сна голос хозяйки.

— Тссс! — прошипел он, но хозяйка набросилась с вопросами на служанку, и та ей все рассказала.

— О боже! — воскликнула она.

Муж крикнул ей, чтоб убиралась. Она ничего не отвечала и только плакала. Тогда он вытолкал ее из комнаты. Оба заперлись в спальне, откуда еще долго доносились всхлипывания.

Хозяин еще несколько раз пытался поговорить со мной, упрашивал, грозил самыми невероятными карами, но я упрямо молчал. В конце концов ему пришлось оставить меня в покое.

Заснул я только на рассвете и в беспокойных снах видел господина в пушистом пальто и даму с собачкой. Вместе с хозяином они тащили меня из комнаты, чтоб сдать в полицию.

Когда я проснулся, первой моей мыслью было, что нужно искать другую квартиру. Я был в таком состоянии, что желал только одного — поскорее отделаться от этих людей.

Потом я сообразил, что хозяин наверняка сегодня никуда не уйдет, а будет сидеть у моей двери и сторожить меня. Я оделся и, не умываясь, сел на кровать. Голова болела, издерганные нервы жаждали покоя, а в голове продолжали мелькать те же отчаянные мысли, с какими я уснул. Я чувствовал себя как отравленный. Даже ненавидеть хозяев не было сил.

Часов в десять он постучался. Я уже был готов к встрече и открыл дверь.

Блуждающий взгляд, крепко стиснутые зубы. Эту ночь он явно провел без сна, из-под широкого лба мрачно сверкали глаза, под ними лежали тени. Было ясно, что он принял какое-то решение.

Не поднимая на меня взгляда, хозяин уселся на единственный стул.

Молчание становилось невыносимым. Наконец он сказал:

— Бедно живете.

— ?

— И я был такой же. Из деревни. Как и вы, наверное.