Эрвин Штриттматтер - Погонщик волов

• Название: Погонщик волов
• Автор: Эрвин Штриттматтер
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Современная проза
• Год: 1981

Эрвин Штриттматтер — один из значительных писателей ГДР, лауреат Национальной премии. В романе «Погонщик волов» (1952) показана жизнь одной немецкой деревушки в годы Веймарской республики до прихода фашистов к власти. Герой книги, с детства познавший тяжелую нужду, постепенно приходит к пониманию происходящих в стране событий.

---

«Все, что удовлетворяет потребности нашего тела, как-то: пища, питье, платье, обувь, жилище, двор, пашня, скот, деньги, имущество, благочестивый супруг, благочестивые и милосердные правители…» Лопе запинается. Разве у него благочестивые правители? Его милость ходит в церковь, а каждому конфирманту он подарил по Псалтыри. Стало быть, его, пожалуй, можно назвать благочестивым правителем. Лопе стоит, поставив ногу на лопату, и размышляет. Мимо проходит смотритель Бремме. Он кричит:

— Ты что, дожидаешься, пока вода затопит поле?

И Лопе усердно налегает на лопату.

Пятая просьба звучит так: «И прости нам грехи наши, как мы прощаем должникам своим. Что сие означает? В этой молитве мы просим бога, чтобы не помянул нам грехи наши и не отверг нашу просьбу ради них. Ибо мы не достойны того, что просим, и не заслужили…»

«Шлеп!» — круглый камень шлепается в кучу ила и забрызгивает грязью страницы Катехизиса. Лопе глядит на дорогу.

— Фердик Огнетушитель! Фердик Огнетушитель!

Это кричат мальчики, что идут по дороге на урок к пастору. Лопе грозит им лопатой. И продолжает изучать молитвы.

«…а все, что он ни дает, он дает нам из милости, и поелику мы грешим много и грешим каждодневно и достойны наказания, будем же и сами прощать от всего сердца и охотно совершать благодеяния…»

«Шлеп-шлеп-шлеп…» — град камней обрушивается на Лопе. Один камень ударяет его по ноге. Лопе подпрыгивает, и лицо у него искажается от боли. Он поджимает ногу, хватает лопату и, прихрамывая, мчится к дороге.

— Поганцы сопливые! Вы только чуть понюхали, чем пахнет конфирмация, а еще смеете швырять камнями в человека, который скоро пойдет к первому причастию.

— Ха-ха-ха! Развоображался!

Навстречу ему с дороги несется визг, вой и хохот. Лопе замахивается лопатой.

— Ну, берегитесь! Сейчас я вам покажу!

Мальчишки отбегают на несколько шагов и снова останавливаются.

— Подпустите его поближе, — говорит один из обидчиков, — мы с ним в два счета справимся.

И они подпускают Лопе поближе. Лопе бьет первого ручкой лопаты по спине. Тот громко ревет.

— Чего ты ко мне лезешь? Я тебя и не дразнил вовсе. Колоти тех, кто тебя дразнил. Только ты небось и не знаешь кто, дурак набитый!

И Лопе отпускает его с миром.

— Фердик Огнетушитель! Ферднк Огнетушитель! — горланит ватага.

Лопе вслепую машет лопатой. Кто-то обхватывает его сзади за плечи, он вырывается. Двое конфирмантов дергают лопату у него из рук. Он внезапно отпускает ее. Оба шлепаются в грязь. С визгом подбегают девочки. Лопе чувствует на себе взгляд Марии Шнайдер. Ярость его становится еще сильней. Неужели он не справится с этими малявками? Когда ему вот-вот конфирмоваться. Лопе пускает в ход ноги и руки. Они затянули его в толпу и со всех сторон молотят кулаками. Кулаки гулко стучат по спине. Кто-то плюет ему в лицо. Лопе не очень брезглив, но все-таки подносит ладони к лицу, чтобы стереть противно-теплую слюну. Тут они хватают его спереди и сзади, швыряют на землю, прижимают коленями его руки. Двое держат его за ноги, остальные работают кулаками.

— Еще немножко, и будет с тебя, — насмехается чей-то пронзительный голос, — вшивый холуй.

— А кто первый полез? — с трудом произносит Лопе искаженным от боли голосом.

— Он еще и спрашивает, дурак! А кто первый полез с лопатой?

— А камни кто бросал?

— А мы шутили, ха-ха-ха! — И мальчик, придавивший коленями руки Лопе, проводит языком по его лицу.

— Идет кто-то, — доносится голос.

И все разом отскакивают от Лопе и, размахивая узелками, в которых завязаны книжки, бегут прочь. Девочки тоже спасаются бегством. Лопе отыскивает свою лопату. Мария Шнайдер на бегу еще раз оглядывается. По дороге идет Карлина Вемпель и катит тачку, полную вереска. Она глядит прямо перед собой тупым взглядом, трюхает себе потихоньку и не замечает Лопе. Костюм у Лопе весь испачкан. Он поднимает с земли свои книги и уходит. Он отряхивает свой костюм, после чего ковыляет к пасторату. Такая вражда — непонятно откуда. Что он им сделал, этим сосункам?

— Просьба седьмая, Кляйнерман! — вызывает пастор и, моргая, подходит ближе.

— Просьба седьмая гласит: но избавь нас от лукавого. Что сие означает? В этой молитве мы, как учит нас Писание, просим господа…

— Кляйнерман! Что у тебя за вид?

Молчание.

Лопе проводит рукавом куртки по лицу. Рукав мокрый и грязный. Он размазывает грязь по лицу. Кругом хохот, улюлюканье.

— Тихо! Тихо! Тихо! — размахивает руками пастор.

Ручейки слез пробиваются через корку грязи на лице у Лопе.

— Что с тобой, мой сын? — У пастора становится медоточивый голос.

Ответа нет. Лопе шмыгает носом.

— Ну?

Мария Шнайдер вскакивает с места.

— Они его избили ни за что ни про что, господин пастор.

— Кто?

— Он первый полез, — бормочут мальчишки.

— Какой стыд, какой позор! И это конфирманты, которым скоро являться к трапезе господней!

Девочки набрасываются на Марию.

— Молчите лучше, дурынды! Разве не печально, когда такие большие мальчишки лупцуют друг друга?

Молчание.

— Кляйнерман! Ступай умойся. Тебе скоро к причастию. Видит бог, тебе пора бы стать поумней.

И был день, оскверненный неудачами, как черным облаком. Лопе сидит на вершине, название которой «Четырнадцать лет». Но приходят люди и сгоняют его с вершины. Смотритель его бранит, товарищи бьют, пастор укоряет, мать лупцует.

Словом, все точь-в-точь как было раньше. Вершина видится ему только в воображении. А на самом деле он увязает в болотной трясине.

«Да, жизнь — не простая штука, ты и сам это поймешь в свое время», — так, помнится, сказал ему однажды Фердинанд.

Пастор натаскивает конфирмантов перед экзаменом. Экзамен предшествует конфирмации.

— От тех, кто явится к трапезе господней, господь требует, чтобы они знали, как надлежит ему служить. Скажи-ка мне, Тюдель, что потребно, прежде чем явиться к трапезе господней?

— Надо все время думать о ней, о вине, которым будут тебя поить, о пище, которой будут тебя кормить.

— По смыслу верно, сын мой, но выразил ты все это не очень удачно: надо внутренне готовить себя к приятию тела и крови Христовой во время святого причастия. Понял? И, следовательно, что же потребно для этого, Кляйнерман?

— Надо голодать, а картошку оставить на потом: вот когда вернешься из церкви, тогда можешь ее съесть.

— Откуда ты взял картошку? При чем тут картошка? Просто надо явиться к причастию натощак, дабы пища господня не попала в оскверненный сосуд.

— Господин пастор, а можно перед причастием попить воды, чтобы внутри все промылось? — спрашивает Орге Пинк.

— Болван! Разумеется, можно испить воды. Вы и впрямь ведете себя, как малые дети, — выговаривает пастор и, зажмурив глаза, протирает очки.

Подготовительные занятия сильно смахивают на театральную репетицию. Пастор всегда задает вопросы в одной и той же последовательности. Каждый экзаменующийся получит по два вопроса. И тем докажет перед собранием прихожан, что готов вкусить от трапезы господней. И, уж конечно, пастор знает, кому из конфирмантов можно задать вопрос потруднее, как знает и то, кому надо ответ разжевать и положить в рот, чтобы только и осталось, что ответить «да» или «нет».

Пфенниги Лопе, заработанные на вениках и предназначавшиеся для покупки костюма на конфирмацию, поглотило хозяйство. В хозяйстве вечно не хватает то одного, то другого.

— Неужто он не может сходить на конфирмацию в коротких штанах? — спрашивает мать. — Ему ведь всего четырнадцать лет.

Фрау Венскат мотает головой.

— Нет, не может. Я сроду такого не видела. А разве у тебя нет мужниного воскресного костюма? Может, Бульке подкоротит в нем брюки?

— Старик не отдаст свой костюм, да и пиджак слишком широк.

Но в один прекрасный день Фердинанд заявляет Лопе:

— Иди к Бульке и скажи, чтоб он снял с тебя мерку для костюма, а матери передай… передай… что я заплачу… да, да, передай, что я просто считаю своим долгом… и Бульке сошьет тебе костюм.

— Нет, мы от него костюмов в подарок принимать не желаем, — оскорбляется отец и относит к Бульке свой выходной костюм, — пусть там ушьет, где надо, а потом, если выпустить в швах, я его опять смогу носить.

Но мать втайне отправляется вместе с сыном к Бульке и велит, чтобы тот снял мерку за счет Фердинанда.

— А костюм Липе пусть повисит у тебя, пока снова ему не понадобится.

Настает день конфирмации. Первые галстуки, твердые манишки и манжеты. Ходишь, словно с доской на груди, а пальцы надо подгибать, чтобы манжеты не выскочили из рукава. Девочки лучше справляются с необходимостью носить черные платья, ленты, кружева и носовые платочки. Они ухитряются даже проделать несколько танцевальных па, примеряя обновки перед зеркалом.