Генри Саттон - Эксгибиционистка. Любовь при свидетелях

• Название: Эксгибиционистка. Любовь при свидетелях
• Автор: Генри Саттон
• Издательство: ПКК "Беллфакс"
• Жанр: Эротика
• Год: 1992
• ISBN: 5-7815-1641-7

Фантазия в сексе это фейерверк эмоций. Но фантазия в любви — это океан мыслей и чувств, мимолётной нежности и крылатой страсти, а в нашей книге — очень своеобразная и остроумная философия жизни для наслаждений.

---

Можно только горько усмехнуться тому, что сегодня Папина суббота. Отец не приехал. Он далеко — в Испании, где идут съемки нового фильма. Но Мерри не огорчилась, ибо все ее мысли теперь были заняты пьесой, и она целиком отдалась изнурительной работе — заучивание роли, репетиции, — которая стала для нее отчаянной попыткой отрешиться от дум о нем, начисто забыть о его существовании. Но это был, конечно, довольно странный способ забвения. Даже она не могла себе в этом не признаться. Во-первых, театр — весьма необычное убежище, особенно если учесть, что она старалась скрыть свое родство с Мередитом Хаусменом, известным актером. Но, с другой стороны, в этом не было ничего странного. Какая разница, что думают другие! Пусть сидящие в зрительном зале отмечают про себя похожие жесты, похожие выражения лица, похожие повороты тела, пусть даже восклицают: о, да, она, несомненно, дочь своего отца! Но на сцене она стремилась быть совсем другой — не его дочкой и даже не самой собой, а Розалиндой, отправившейся на поиски отца в Арденский лес. В спектакле «Как вам это понравится» ее отцом был старый герцог, которого играла Хелен Фарнэм, высокая, с низким голосом, девушка.

Джеггерс, конечно, приехал. Он ведь был коммерческим агентом отца, но она любила его вовсе не поэтому. А может быть, как раз поэтому. Иногда, перед сном, когда она о них обоих думала, ей чудилось, что у нее два отца или — один в двух лицах, который представал в облике доктора Джекилла и мистера Хайда[24]. Джеггерс был Джекиллом. Мередит Хаусмен — Хайдом, Она была даже рада, что отец не смог приехать.

Мерри записалась в драмкружок главным образом потому, что там занималась Хелен.

— Я хочу заниматься в каком-нибудь факультативе, — заявила однажды Хелен и записалась в драмкружок, потому что занятия там казались ей несложными.

Мерри делала успехи. Миссис Бернард, руководительница драмкружка, сказала на генеральной репетиции, что она играет просто чудесно, и спросила, не думает ли она пойти на сцену. Она сказала это, возможно, чтобы сделать Мерри комплимент, чтобы вселить в нее уверенность перед первым прогоном, который должен был состояться на следующий день: впервые в жизни ей предстояло встретиться со зрительным залом. Но ее слова прозвучали вполне искренне. Вопрос тем не менее требовал ответа.

— Да, я об этом думала.

— И что же?

— Думаю, что не пойду.

— Может, стоит над этим еще подумать.

— Я знаю жизнь отца. И не хочу себе такую же.

— Ты уверена, что не ошибаешься? У тебя настоящий талант. И к тому же, у тебя неплохие связи, имя.

— Вот то-то и оно. Я не хочу пользоваться своим именем. Хотя было бы глупо не воспользоваться им. Но я не хочу.

— Ну, тогда, — сказала миссис Бернард, — чего же ты хочешь?

— Не знаю.

— Как бы там ни было, — сказала наставница, — желаю тебе удачи.

— Спасибо.

— И сломай себе завтра ногу.

— Что-о?

— Сломай ногу. Ты разве не знаешь этой поговорки?

— Нет.

— И папа тебе не говорил?

— Нет.

— Странно.

— А что это значит?

— Это пожелание удачи.

— Спасибо.

На следующий день, когда съехались все папы, Джеггерс играл роль отца Мерри. Потом она оставила его и побежала гримироваться и одеваться для роли девушки, ищущей своего отца. Она нервничала, но не слишком, и, удивительное дело, перед самым выходом совсем успокоилась и отыграла роль безупречно или почти безупречно, во всяком случае гораздо лучше, чем на генеральной репетиции. Спектакль прошел блестяще. Зрители смеялись, аплодировали, и это действовало как шампанское — и даже лучше, если возможно опьянеть не от горьковатой жидкости, а просто от пузырьков. А в эпилоге она вышла на сцену, произнесла финальный монолог, и овации долго еще звучали в ее воображении.

Эти овации звучали в ее воображении и поздно вечером на банкете в честь премьеры, когда Джеггерс вдруг спросил, не поедет ли она в Испанию, чтобы провести лето с отцом.

— А он хочет, чтобы я приехала?

— Конечно, хочет.

— Тогда почему же он сам и не пригласил меня?

— Думаю, он боялся получить от тебя отказ.

— И он поручил это вам?

— Вроде бы так.

— Ну, тогда я не хочу.

— Что же ты будешь делать?

— Наверное, поеду куда-нибудь в лагерь и буду там вести драмкружок. Что-нибудь в этом роде. У меня теперь есть какой-то опыт. Прошлым летом я работала в школе этики, теперь вот этот спектакль.

— Но ты еще слишком маленькая.

— Как это?

— Они обычно нанимают студентов-второкурсников.

— Да-а?

— Но если хочешь, я могу устроить тебя в молодежный театр. В Кейп-Коде есть молодежный театр. Они ставят детские пьесы. Тебя могут взять ассистенткой. Там работает мой приятель. Я уверен, мне это удастся.

— Правда?

— Если ты только хочешь.

— О да, конечно, очень хочу. Это как раз то, что я хочу.

Только потом Мерри поняла, что сделала именно то, чего, как она заявила миссис Бернард, делать была не намерена. Она воспользовалась именем и связями отца, чтобы добиться своего: попасть в театр.

После премьерного банкета она поднялась к себе наверх и нашла на полу подсунутую под дверь телеграмму. Она развернула сложенный листок. Телеграмма была от отца.

МИЛАЯ МЕРРИ, СЛОМАЙ НОГУ. С ЛЮБОВЬЮ ПАПА

Ее глаза наполнились слезами. Как жаль, что он не приехал!

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Этот старый обшитый досками дом выглядел так, будто архитектор вначале собирался выстроить амбар и уже при сооружении стен передумал и построил в итоге церковь. На самом деле когда-то здесь располагалась Ассоциация фермеров штата, но она испустила дух, и дом остался пустовать. Потом его пустили с молотка — так и родился Кейп-Кодский молодежный театр.

Глядя на этот дом, трудно было определить его назначение, а два нарисованных на фасаде клоуна с вывеской «Кейп-Кодский молодежный театр» в руках придавали зданию и вовсе дурацкий вид: это было похоже на то, как если бы старая матрона, выпив в рождественский вечер лишку портвейна, вдруг решила бы показать юнцам, как надо отплясывать танго. Все деньги, которые театр получил за эти годы — доходы от продажи билетов, членские взносы, пожертвования, — были потрачены на весьма существенные и необходимые вещи, как-то: театральный реквизит, освещение, вывески, акустическую систему, — так что нельзя сказать, что театр переживал упадок. Все-таки старая матрона умела танцевать танго очень недурно.

Мерри, увидев это здание в первый раз, была немного шокирована, но вскоре поняла, что у нее просто нет времени для размышлений над архитектурными странностями постройки. Работа ее увлекла, работы было много, и она забыла обо всем на свете. Летом они поставили четыре спектакля — каждый шел по две недели подряд. Когда сыграли премьеру первой пьесы, сразу начали репетировать вторую, так что в течение шести или восьми недель летнего сезона театр работал в две смены. Или даже в три. По утрам соседские дети приходили в кружок драматического искусства: младшие изучали искусство жестикуляции, дикции и сценического движения, а десяти-четырнадцатилетние постигали тайны освещения, грима, декораций и организации сценического пространства. Днем, с двух до пяти, проводились репетиции. А в семь труппа собиралась гримироваться и одеваться к восьмичасовому спектаклю. Но даже после спектаклей, в десять часов, проводились репетиции, потому что кто-то не мог приходить днем — в основном горожане, которые работали в пиццериях или подстригали лужайки, или развозили консервы по супермаркетам, Мерри не работала, потому что у нее не было такой необходимости — значит, она могла проводить больше времени в театре, а там для нее всегда находилось дело, причем, как правило, времени выполнить все, что от нее требовалось, едва хватало.

Мерри взахлеб рассказывала все это отцу. Она так была рада, что он приехал! Ей было даже лестно. Она, правда, знала, что он прилетел из Испании не только для того, чтобы увидеть ее в спектакле: он предупредил, что должен кое с кем встретиться в Нью-Йорке, Но все же он приехал из Нью-Йорка, чтобы повидаться с ней. Из Нью-Йорка — это все равно, что из Испании.

Все ее сомнения улетучились так же легко и быстро, как солнце разгоняет утренний туман над Кейп-Кодом, Ожидая самолет в аэропорту, она находилась в довольно мрачном настроении. После того, как отец по телефону сообщил ей, что собирается приехать, все ее планы на лето, да и душевное спокойствие, которого она с таким трудом достигла, находились под угрозой. Ведь она все время старалась сделать так, чтобы никто и не вспоминал, что она дочь Мередита Хаусмена: она почти не упоминала о нем в разговорах с посторонними и старалась быть просто ученицей театральной школы, такой же, как все, надеясь, что ей удастся всего добиться — либо успеха, либо провала — самостоятельно. Это было довольно трудно, но возможно. Другие студийцы, а также режиссеры и преподаватели, считали, что она ведет себя так из скромности. Что было не совсем так, но почти так. Во всяком случае, они словно негласно сговорились с ней и тоже старались как можно реже проводить параллели между ней и ее знаменитым отцом.