Генри Саттон - Эксгибиционистка. Любовь при свидетелях

• Название: Эксгибиционистка. Любовь при свидетелях
• Автор: Генри Саттон
• Издательство: ПКК "Беллфакс"
• Жанр: Эротика
• Год: 1992
• ISBN: 5-7815-1641-7

Фантазия в сексе это фейерверк эмоций. Но фантазия в любви — это океан мыслей и чувств, мимолётной нежности и крылатой страсти, а в нашей книге — очень своеобразная и остроумная философия жизни для наслаждений.

---

Как хитрый адвокат она понимала, что ее ставки повышаются в хорошем окружении, и решила поместить себя в окружение Мередита. Его внешность, его талант, его шарм представлялись ей лучшим приобретением из всех возможных в театре Пасадены, куда она отправилась на разведку, зная, что именно там собираются самые многообещающие женихи.

А потом, словно в сказке, все ее расчеты и замыслы потускнели в блеске того, что оказалось — как ни удивительно! — любовью! Так что им ничего не оставалось делать, как уехать в Таллулу, штат Луизиана, и обвенчаться в местной баптистской церкви в присутствии ее растроганной мамы и отчима и зажить счастливо и беспечально.

Что ж, они не были несчастливы. Ей, по крайней мере, не казалось, что они несчастливы. Но их брак пока еще не прошел проверки на прочность и не испытал никаких конфликтов, никаких опасных поворотов. А теперь, когда она родила, она почему-то ощущала такую печаль и пустоту — не только из-за ребенка, но вообще из-за всего. Вот она лежит в незнакомой комнате, окруженная цветами от незнакомых людей, а Мередит поглощен работой над новой пьесой, весь во власти нового увлечения. Эти проклятые цветы предназначались вовсе не ей и не ее ребенку, а — ему. Все, все цветы, кроме тех, конечно, что он ей сам подарил.

Она попыталась припомнить статью о послеродовой депрессии, которую она как-то читала в «Ридерс дайджест». Автор писал, что самое главное — обращать внимание на светлые стороны событий. У нее опять был красивый плоский живот, она опять могла пить и не чувствовать подступающую тошноту, и не беспокоиться, что будущий ребенок родится с врожденной склонностью к алкоголю.

Отчасти именно поэтому — ведь с их приходом появилась возможность немного выпить и повеселиться — она просияла, когда к ней в палату зашел Джеггерс, а за ним — Клинт Кертис.

Сэм Джеггерс, агент Мередита в Нью-Йорке, презентовал ей серебряную зубную щетку, купленную в магазине Дженсена. «У всех нынче серебряные ложки, но серебряная зубная щетка — это вещь полезная!» — с этими словами Джеггерс отдал Элейн глупую безделушку.

— А что надо выдавливать на нее — средство для полировки серебряных вещей или зубную пасту? — спросил Мередит.

Он сидел у окна с пьесой в руках, пробегая глазами исправления в тексте. Он был похож на собственную статую в натуральную величину, установленную в углу. Но теперь, когда в палате появились посторонние, он оторвался от текста и начал изрекать остроумные вещи.

— Ну, все, что я могу сказать, — начал Клинт, — это то, что она вам еще пригодится. Я считаю, что все любимцы публики должны обзаводиться дочками. Чтобы наводить на них страх Господень. Правильно?

— Правильно! — отозвался Джеггерс.

Они стали прохаживаться по палате. Элейн было бы грех жаловаться: они такие милые! Особенно Клинт, который сел рядом с ней на краешек кровати и оказывал ей знаки внимания, словно настоящий джентльмен-южанин из старых романов. Джеггерс и Мередит стояли у окна, шутили о чем-то или говорили о делах, а, может быть, и то и другое. Но она вновь почувствовала себя частью событий, или, по крайней мере, не такой оторванной от жизни. Но вдруг вошла няня и сообщила, что пора кормить Мерри.

— Мне обязательно ее кормить? — спросила Элейн. — То есть, я хочу сказать, может быть, вы сами сейчас дадите ей бутылочку? Я бы не хотела выпроваживать мужчин.

— Ничего страшного, — возразил Джеггерс. — Мы вполне можем подождать в коридоре.

— Пожалуйста, останьтесь! — взмолилась Элейн, но напрасно.

Они были такие тактичные! Да и Мередит настоял, чтобы они удалились.

Няня внесла Мерри. Девочка лежала в корзинке-колыбельке и ее личико прикрывала газовая накидка. Элейн дала дочке бутылочку, приготовленную няней.

Она обрадовалась, когда в палату вошел Мередит. Оставил друзей в комнате ожидания и вернулся, чтобы ей не было скучно.

Нет, оказывается, не только из-за этого.

— Какого черта? — спросил он.

— Мне здесь тоскливо, — ответила она. — Я просто хотела, чтобы они еще побыли. Мне с ними интересно, и кроме того…

— Что значит интересно? Ребенок — вот что самое главное. А им все равно. Это ведь больница, а не гостиница. И они это понимают.

— И я это понимаю, но иногда хочется об этом забыть. Мне ведь так одиноко тут лежать, не вставая. И так приятно, когда приходят старые знакомые. Хотя бы ненадолго.

— О, Господи! — воскликнул он. — Я тебя не понимаю. Дочка — вот что для тебя сейчас самое главное, а не они! — И он показал на малышку, которую она держала на руках.

— Да-да, знаю! Ну, вот она здесь.

— И должна быть здесь.

— Не надо злиться, — сказала Элейн.

— А я и не злюсь.

— Точно?

— Да.

Он встал и ушел к Джеггерсу и Клинту. Она разозлилась так, что готова была закричать.

Она не успокоилась даже когда они все вернулись к ней в палату, потолкались несколько минут, после чего Джеггерс с Клинтом ушли. А Мередит остался, сел в углу и погрузился в пьесу. Но на прощанье Клинт обратился к нему:

— Так мы тебя сегодня ждем, да?

— А как же!

— О чем это вы? — поинтересовалась Элейн, когда оба посетителя ушли.

Мередит рассказал ей о полученном приглашении.

— Ты пойдешь?

— Да, пойду.

— Отлично. Желаю приятно провести время.

— Слушай, мне же надо пойти. Это — бизнес.

— Разве я что-то имею против? — спросила она.

— Это ты просто говоришь так.

— Ну, а что я могу поделать?

Он не ответил. Он просто сидел на стуле у окна и переворачивал отпечатанные на ротапринте страницы.

* * *

Лед звенел в стаканах, булькание смеха и журчание беседы сталкивались, словно два потока, образуя бурлящий вихрь пузырьков и пены. В красивых серых глазах Карлотты Рохан, казалось, отразилась сразу вся комната, как только она вошла и расцвела в гостиной Кертисов, точно бледный белый цветок на длинном стебле. Клинт удивился, увидев ее, и не мог скрыть радости. Он поцеловал ее в щеку и представил гостям, которые не были с ней знакомы. Он принес ей бокал, поднос с бутербродами, засуетился вокруг нее, и было по всему видно, что он счастлив ее присутствию. Как же здорово, что она пришла! Молодец, Тиш, подумал он, что не забыла и ее пригласить. Она появилась здесь так кстати! И, наверное, в пятый раз за вечер он, широко улыбаясь ей, произнес:

— О, Карлотта, как же чудесно, что ты пришла.

Она кокетливо улыбалась в ответ на восторженные и пылкие комплименты Клинта, отдавая должное его тактичности и тому, что он все-таки довольно сдержанно выражал свое рыцарское к ней отношение, и мысленно благодарила его за чувства, которые он испытывал, но о которых не осмеливался ей сказать.

Карлотта была вдовой Марка Рохана, ближайшего друга Клинта по Йельскому колледжу драматического искусства. Они вместе отправились в Нью-Йорк, чтобы вдохнуть немного жизни в, как им казалось, зачахший современный театр, и их дружба и привязанность друг к другу даже окрепли, что было очень необычно для того мира, где отрава зависти, соревновательного духа и ревность поражают даже благороднейшие сердца. Они искренне радовались успехам и новым достижениям друг друга и щедро обменивались уроками мастерства. Но вот однажды Карлотта позвонила Клинту поздно вечером и сообщила, что Марк с сыном, Марком-младшим, погибли в автомобильной катастрофе. Сразу после похорон Карлотта уехала на Карибское море, но воспоминания о муже и сыне не отпускали ее даже там, на островах и пляжах, которые, казалось, не имели ни прошлого, ни памяти, ничего, кроме освежающей прелести сегодняшнего дня. Она пережила нервное расстройство и даже ложилась ненадолго в больницу. Все это, как она понимала, заставляло Клинта нервничать. Ему, как всякому человеку, трудно было свыкнуться с сознанием смертности, хрупкости человеческого бытия, которое она самим своим присутствием символизировала. Но она ведь была не просто символическим персонажем: она видела, что Клинту и в самом деле приятно ее видеть. И ей было тоже приятно наблюдать за взлетом рук, слышать модуляции голосов, парить, ловя слухом обрывки беседы своих друзей. Все это было как в старые добрые времена.

Внизу в прихожей Мередит Хаусмен рассматривал себя в зеркале. Отчасти он делал это по неосознанной привычке — результат многолетней жизни в театре, многих лет, ужасных лет торговли собой: встреч с продюсерами, знакомств с режиссерами, заучивания ролей, кинопроб, вечеринок, где он мог встретить нужного человека. Но теперь все было по-другому. Ему больше не нужно было торговать собой по старинке. Но по-новому, — да, он все еще был вынужден этим заниматься. Ему необходимо соответствовать предлагаемому им товару. Ему необходимо всегда быть в форме! Перед этими людишками из околотеатрального мира, которые водили дружбу с Клинтом, он должен предстать в отличной форме — знаменитый, великий актер, в чьей власти — богатство и слава Голливуда. Ему надлежало быть более или менее чарующим, в зависимости от степени их светскости, но непременно, в любом случае — чарующим. Он застегнул накладные манжеты, поправил галстук и вызвал лифт. Он подождал, пока спустится кабина, открыл дверь и уже собрался нажать кнопку нужного этажа, как вдруг услышал женский голос: