Герберт Розендорфер - Письма в древний Китай

• Название: Письма в древний Китай
• Автор: Герберт Розендорфер
• Издательство: АСТ, АСТ Москва, Транзиткнига
• Жанр: Современная проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-17-031833-2, 5-9713-2046-7, 5-9578-1807-0, 985-135456-2

Наш мир — глазами китайского мандарина X века?

Вечеринки и виски, телевидение и — о ужас! — ЗАВОДСКОЙ фарфор и АЛЮМИНИЕВЫЕ чайные ложечки?!

Наш мир — увиденный человеком МИРА АБСОЛЮТНО ИНОГО? КАК он выглядит в письмах, посланных в далекое прошлое! Пожалуй, лучше и не думать!..

---

Вся эта часть подобна восхождению на высокую гору в тумане: путь труден, и туман рассеивается лишь перед самой вершиной. Тихая, высокая музыка, не обремененная словами, приближает тебя к чистому, светлому небу и завершается проникновенным созерцанием, подобным шелесту листвы в лунную ночь.

После нее идет часть вполне земная, но тоже сильная — на самом деле она, как господин Ши-ми объяснил мне потом с помощью рисунка (ведь я не понимаю музыкальных иероглифов большеносых), состоит из двух вставленных друг в друга частей; она показалась мне картиной человеческой жизни, со всеми ее подъемами и спадами, с безостановочной сменой лиц, событий и времен года. Эта часть, а вместе с ней и вся пьеса, завершилась мощными, громкими ударами, подобными хлопанью дверей за спиной воина, спешащего из дома навстречу битве.

Я был потрясен. Для меня это было откровением, до сих пор мною не испытанным — и менее всего ожиданным в этом чуждом для меня мире. Я удалился к себе в комнату и вышел, лишь когда трое друзей господина Ши-ми покинули его дом; господин Ши-ми, конечно, заметил мое состояние и был рад ему. Мы с ним долго говорили о музыке: я большей частью спрашивал, а он отвечал. Он рассказал, что эту, как и многие другие пьесы для того же состава музыкантов, великий мастер Бэй Тхо-вэнь написал в конце жизни, как бы оставляя завещание потомкам, когда его уже постигла судьба, страшнее которой для музыканта быть не может: он оглох. Да, сказал господин Ши-ми, в музыке столько бездарей, и все они обладают нормальным слухом, тогда как великого Бэй Тхо-вэня постигла глухота. Он не мог услышать даже, как звучат его пьесы, сочиненные для Небесной Четверицы, как, впрочем, и другие пьесы, созданные им в последние годы жизни. Но он слышал их своим «внутренним ухом», как выразился господин Ши-ми: возможно, этим и объясняется удивительная освобожденность его пьес от оков земного, человеческого бытия. Потому-то данная его вещь — не просто музыка, а сам свободный дух музыки во всей его чистоте. Так сказал господин Ши-ми, и я с ним полностью согласился.

Впрочем, сообщил господин Ши-ми, у них есть и другие великие мастера, имена которых достойны упоминания рядом с именем великого Бэй Тхо-вэня. Правда, уточнил он, у разных людей могут быть различные мнения, и то, что говорит мне он, это тоже его личное мнение, хотя его, надо сказать, разделяет большинство любителей музыки. Так, примерно за сто лет до Бэй Тхо-вэня жил другой знаменитый мастер по имени Е-гань Сэ Ба-сянь Ба (ужасно длинное имя!), тоже сочинявший замечательную музыку. Этот мастер Е-гань в старости ослеп (хотя вообще музыканты здесь не слепые[37]), и в конце жизни ему пришлось диктовать свои сочинения зятю; однако и эти сочинения так хороши, что их следует считать одной из вершин музыкального творчества большеносых. Называют их «Бегущими звуками», и никто толком не знает, на каком инструменте их следует играть. Эта музыка тоже состоит из неземных созвучий и может быть уподоблена математике, обретшей в человеческой душе звуковую форму. Далее, в одно время с мастером Бэй Тхо-вэнем или, возможно, чуть раньше него жил другой великий музыкант по имени Мо-цао. Он умер очень молодым, однако успел сочинить множество произведений, оставшихся в его время непонятыми, ибо под гладкой формой придворных пьес таились демоны страсти и бури. То же можно отнести и к мастеру более позднего времени, также умершему молодым; он считал себя учеником Бэй Тхо-вэня и звался Фань Шу-бэй[38].

Для Небесной Четверицы мастер Шу-бэй сочинил пьесу под названием «Форель», которую господин Ши-ми очень любит. После него был еще один великий мастер, о котором можно сказать, что он продолжил труд Бэй Тхо-вэня. Этот бородатый музыкант (господин Ши-ми показывал мне его портрет) был всегда очень серьезен, даже печален; его музыка — это голос уходящего времени. Одну из его пьес господин Ши-ми и его друзья намерены сыграть в следующий раз. Его музыка горька и прекрасна одновременно, как воспоминание об ином, ныне исчезнувшем мире. Его имя — Е-гань Ба Ма'сэ[39], родом он из одного северного города. И был он, по словам господина Ши-ми, последним из великих и высочайших мастеров.

— Что же, теперь мастеров больше нет? — спросил я господина Ши-ми.

— Они есть, — отвечал он, — но о них тоже существуют различные мнения. — Далее он рассказал мне о некоторых из ныне сочиняющих музыку, признавая, что кое-что из их произведений нравится и ему, но отметил, что всем им далеко до великого Ба Ма'сэ. На этом, собственно, наша вечерняя беседа и закончилась. Я улегся в свою постель и долго думал о великом мастере Бэй Тхо-вэне, который, будучи столь тяжко поражен безжалостной судьбой, все же нашел в себе силы создать божественную, священную музыку, услышав ее своим чистым внутренним ухом. Я плакал.

В следующий раз, сказал господин Ши-ми, я обязательно должен буду прийти к нему слушать музыку. Он обещал своевременно известить меня и сказал, что для него это будет большая радость. Так я узнал, что и в этом мире существует чистая красота — пусть даже она образует лишь крохотный островок посреди всеобъемлющего шума и вони.

Заснул я умиротворенным. Волшебные звуки музыки мастера Бэй Тхо-вэня звучат в моих ушах до сих пор. Я их никогда не забуду.

На этом я заканчиваю свое сегодняшнее письмо к тебе, дорогой Цзи-гу. Ах если бы и ты мог услышать эти божественные звуки!

Письмо для вице-канцлера я написал и прилагаю[40] —

твой Гао-дай.

Письмо шестнадцатое

(суббота 25 сентября)

Мой дорогой Цзи-гу,

сколько радости доставил мне господин Ши-ми, пригласив своих друзей-музыкантов и дав мне тем самым познакомиться с музыкой его мира, а главное — с музыкой высокого и несравненного мастера Бэй Тхо-вэня, столько же горя он доставляет мне тем, что продолжает просить меня о компасе времени. Он постоянно говорит об этом. Я уже писал, что не могу просто взять и отказать ему, ведь он сделал мне так много добра, особенно в начале моего пребывания здесь. Это теперь я уже почти всюду могу передвигаться самостоятельно, да так, в сущности, и поступаю, так что мог бы обойтись без его помощи. Несмотря на все мои отговорки, он понимает, конечно, что его просьба меня отнюдь не радует. Однако, будучи человеком тактичным и деликатным, не настаивает, а терпеливо ждет. Сегодня утром, за завтраком, который, вопреки обыкновению, был весьма обилен, он снова к ней вернулся. Надо сказать, что такие завтраки бывают у нас не каждый день. Большеносые придерживаются порядка, по которому после каждых пяти дней работы идут два дня отдыха. Потом все повторяется. Эти-то промежутки времени и называются «Не Дэ-ляо», о которых я писал тебе раньше. Сегодня и завтра здесь как раз такие дни отдыха. В эти дни господин Ши-ми часто вообще не выходит из дома. Но если в первый из них хотя бы до половины дня открыты многие лавки, то во второй, называемый «Днем небесного Повелителя» или «Днем Солнца»[41], никто и в самом деле ничего не делает, все закрыто. Это, однако, не означает, что большеносые наконец оставляют свою суету и предаются покою и размышлениям: нет, именно в эти дни они больше всего движутся, едут, мчатся куда-то еще поспешнее, чем обычно, таща за собой своих детей и собак и заполняя все парки. Собаки здесь часто бывают довольно жирны, но тем не менее их не едят; впрочем, я уже писал тебе об этом.

В такие вот дни, когда господин Ши-ми поднимается с постели позже обычного, он и готовит большой, почти церемониальный завтрак. Иногда мы даже выпиваем по бокалу-другому Шан-пань. Мы оба любим эти долгие завтраки и сопровождающие их легкие, приятные беседы. Но сегодня он снова стал просить, чтобы я одолжил ему компас времени и сумку.

Я сделал две трети поклона и произнес:

— Мой многоуважаемый друг и непревзойденный знаток исторической науки, мастер Ши-ми-цзы, высокочтимый наставник множества прилежных учеников, смиренно восседающих у твоих благородных ног в достославной Академии города Минхэня, внимая жемчужинам мудрости и благочестия, слетающим с твоих прекрасных губ, гостеприимный хозяин этой великолепной квартиры и мой неоценимый друг! Позволь мне, недостойному червю и невежде, чей ум не способен охватить столь высокие материи, высказать свои сомнения, пусть даже они в сравнении с твоими глубоко продуманными доводами и будут лишены каких бы то ни было оснований.

И далее я изложил ему все те возражения, которые мы с тобой, мой милый Цзи-гу, в свое время выдвигали против нашего плана сами: что, если его вынесет за пределы времен, будь то из-за ошибки в расчете или из-за того, что конец света настанет раньше, чем мы предполагаем? Тогда он прибудет в никуда, где просто нет ничего. Или растворится в безвременье, точно облачко, даже не успев ни о чем подумать. Даже моргнуть не успеет! Однако господин Ши-ми сказал, что ради такого путешествия он готов пойти на любой риск. Хорошо, сказал я, пусть так; но что же будет со мной? Что я буду делать без своей сумки, если с ним что-нибудь случится? Ведь мне тогда так и придется доживать свою жизнь здесь, страдая от тоски по Сяо-сяо и вообще по родному времени. И тут уж никакая госпожа Кай-кун меня не утешит.