Николай Чуковский - Беринг

• Название: Беринг
• Автор: Николай Чуковский
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1961

Рождённый в Дании и приглашённый Петром Первым на службу в русский флот, этот замечательный моряк и смелый, упорный в достижении поставленной цели человек вошёл в историю как великий русский путешественник.

Замечательные плаванья знаменитого моряка на кораблях русского флота решили вопрос о существовании пролива, отделяющего Евроазиатский континент от Америки, и явились крупным вкладом в дело исследования Севера.

Автор книги — известный советский писатель Николай Чуковский (род. в 1904 г.). Вначале выступал как переводчик. Им, в частности, переведены «Остров сокровищ» Стивенсона, «Янки при дворе короля Артура» Марка Твена, основные произведения Сетона-Томпсона.

Из собственных произведений Николая Чуковского особенной популярностью среди читателей пользуются книги «Ярославль», «Княжий угол», «Балтийское небо».

---

К кораблям устремились японские лодки с товарами. Японцы продавали рис, табак, солёные огурцы, редьку, рыбу. Они отдавали свои товары за сукна и стеклянный бисер. Бумажных же и шёлковых материй, зеркал, ножей, ножниц не брали, потому что всё это было и в Японии. Торгуя, японцы были учтивы и честны. Шпанберг заметил, что доски, из которых сделаны их лодки, сбиты медными гвоздями, и только якоря у них железные. Из этого он заключил, что в Японии мало железа.

В середине дня корабль Шпанберга посетили четыре важных японских чиновника. Они были учтивы до крайности, кланялись очень низко. Шпанберг старался принять их как можно лучше, угостил вином. Так как японцы совсем не знали по-русски, а Шпанберг по-японски, то они никак не могли понять друг друга. Объясниться им удалось только тогда, когда Шпанберг развернул перед ними карту мира. Японцы сразу показали на карте и Японию и Россию. Они знаками объясняли Шпанбергу, что русским кораблям находиться здесь нельзя и что он должен уйти от японских берегов. Корабль они осматривали очень внимательно и, как показалось Шпанбергу, были довольны, что на «Архангеле Михаиле» не было пушек.

Прощаясь со своими гостями на палубе, Шпанберг увидел, что корабли его окружены множеством небольших японских судов и лодок — он насчитал их не меньше, восьмидесяти. По его подсчётам на этих судёнышках находилось 900 человек. Хотя люди эти вели себя очень миролюбиво, Шпанберг опасался внезапного нападения, понимая, что он не в силах будет его отразить. И он поспешил поднять якоря и уйти.

14 августа Шпанберг вернулся на Камчатку, в Большерецк, а оттуда через неделю отправился в Охотск. За время его плаванья у него на корабле умерло 13 человек — вероятно, от цинги.

Путешествие Вальтона было интереснее и плодотворнее, потому что его штурману Казимерову удалось побывать на берегу. Как уже говорилось, 14 июня Вальтон умышленно покинул Шпанберга. Через два дня, 16 июня, одновременно со Шпанбергом, он увидел берега Японии — тот же остров Хондо. Но подошёл он к нему южнее, чем Шпанберг, и поплыл вдоль берегов к югу. Дня через два он заметил на берегу большой город. Он остановился, но на довольно значительном расстоянии от города, так как подойти близко опасался. 19 июня к «Надежде» подошло японское судно, на котором находилось 18 человек. Вальтон позволил японцам подняться на борт и принял их как мог любезнее. Он старался узнать у них, может ли он высадиться на берег, но, они либо не понимали его, либо делали вид, что не понимают. А между тем на «Надежде» уже не хватало пресной воды и съездить за водой было необходимо. Вальтон решил рискнуть — он послал за водой на боте штурмана Казимерова, квартирмейстера Черкашенина и шесть человек солдат. Когда бот подходил к берегу его окружило множество японских лодок — числом более ста. Они шли так близко от бота, что гребцы задевали их вёслами. На берегу собралась толпа, настроенная приветливо и дружелюбно — приближающемуся боту кланялись с берега. Едва бот пристал к берегу, японцы схватили бочки, наполнили их пресной водой и принесли назад.

Оставив двух солдат караулить бот, Казимеров с прочими пошёл погулять по городку. В одном доме их угостили вином из фарфоровых чашек и закусками — яблоками, померанцами, редькой в сахаре. В другом доме тоже дали вина и накормили варёным рисом. Казимеров отдаривал хозяев цветным бисером для бус. «Ходил я по слободе, в которой дворов например около полуторы тысячи, — писал Казимеров в донесении. — Строение во оной слободе деревянное и каменное, палаты устроены вдоль по берегу близ моря например версты на три, и жители той слободы имеют в домах чистоту и цветники в фарфоровых чашках, также и лавки с товарами, в которых видел я пестреди бумажные и шёлковые, а иного вскорости рассмотреть некогда было; скота имеют у себя коров и лошадей, також и куриц. А хлеба, по-видимому, кроме рису и гороху у них нет; из овощей имеют виноград, померанцы, шепталу и редис».

Когда Казимеров возвращался на корабль, туда же в небольшой лодке отправился какой-то высокопоставленный японец в роскошном шёлковом платье, с саблей на боку. Он привёз Вальтону в подарок кувшин с вином. Вальтон угостил его водкой, которую японец выпил охотно и умело. Разговаривали они только жестами, но Вальтон отлично понял, что японский офицер требует от него, чтобы он ушёл от японских берегов. «Надежда» со всех сторон была окружена множеством небольших японских судов, в которых сидели вооружённые люди. Вальтон понял намёк, и «Надежда» вышла в открытое море. 22 августа 1739 года Вальтон вернулся в Охотск.

Ещё одну зиму участники экспедиции провели в Охотске. Отношения между ними были дурные — теперь не только Шпанберг, но и Чириков ссорился с Берингом. Все трое жаловались друг на друга в Петербург и все трое просились в отставку. Большие корабли получили уже названия — один назвали «Петром», другой — «Павлом». Но оба они не были ещё достроены. Не были они готовы и к маю следующего, 1740 года, когда из адмиралтейств-коллегии пришла к Берингу такая бумага:

«Из полученных Коллегиею рапортов усмотрено только одно, что леса заготовляются и суда строятся и паруса шьются. А к которому времени будут готовы и в надлежащий путь отправятся, о том не показано. Из чего Коллегия иначе рассуждать не может, что оное чинится чрез не малое время от неприлежного старания к скорому по инструкции исполнению, потому что лесам давно надлежало быть приготовленным и судам построенным и парусам сшитым, а не так, как в оном рапорте объявлено: для парусов тех и для такелажа строятся избы. И оное за основательный резон весьма почитать не надлежит; и для того наикрепчайше подтверждается: суда, ежели паче чаяния, до получения сего указа не достроены, достраивать и подлежащее всё исправлять, и в путь свой отправляться без всякого замедления, не утруждая, яко излишними, без всякого действия переписками и не ожидая впредь подтвердительных указов, понеже о том многими, чрез всю его тамо бытность указами наикрепчайше подтверждено, и в такое не малое время весьма исправиться без всяких представлений уповательно возможно».

После такой бумаги Берингу стало ясно, что медлить больше нельзя и что всякое промедление навлечёт на него беду. Он стал проявлять торопливость, совершенно несвойственную его предусмотрительному характеру.

Тут случилось примечательное событие. В Охотск прибыл из Петербурга новый человек, которому суждена была в экспедиции Беринга особая и важная роль. Человека этого звали Георг Штеллер.

9. ЧЕЛОВЕК С ДУРНЫМ ХАРАКТЕРОМ

Георг Штеллер родился в 1709 году в Германии, в той части Баварии, которая называется Франконией. Это был рыжий немец с оттопыренными ушами, небольшой, коренастый, крепкий, несокрушимого здоровья. Подвижной, любознательный, самоуверенный, он обладал несносным, сварливым характером и особым талантом затевать ссоры со всеми, кого встречал на пути.

Он был сыном мастера сапожного цеха. Ещё в детстве проявил он замечательные способности к наукам. В школе он был лучший ученик. Когда профессора университета и советники городского магистрата приезжали в школу, он единственный мог обратиться к ним с приветственной речью по-латыни. Математику он знал лучше своих преподавателей. Он был великий мастер в черчении географических карт. Но наибольшие успехи он оказывал в естественных науках. Двенадцатилетним мальчиком он уже помогал своему учителю составлять атлас бабочек юго-западной Германии. Этот атлас впоследствии был напечатан в университетской типографии. Потом он пристрастился к собиранию птичьих чучел, и граф, владелец соседнего замка, однажды приказал его высечь за незаконную охоту в графском лесу.

Но настоящей страстью Штеллера была ботаника. Из года в год каждое лето он собирал цветы и травы, засушивал их, наклеивал на большие листы белой бумаги и подписывал латинские названия. Эту коллекцию растений он пожертвовал в университет.

Окончив школу и сделавшись студентом, Штеллер продолжал усиленно заниматься. Профессора пророчили ему большую будущность. Но характер его становился всё необузданнее. Он умудрялся ссориться даже с самыми расположенными к нему людьми. Каждый вечер в трактире он устраивал побоища. Приземистый, курносый, плечистый с длинными узловатыми руками, наделённый необыкновенной силой, он стал грозой университета. Он был до невозможности обидчив и подозрителен. Ему постоянно казалось, что все строят против него козни, что все подсмеиваются над его некрасивым лицом, над его оттопыренными ушами. Порой самое невинное слово выводило его из себя. На воображаемые насмешки он отвечал побоями, на воображаемые козни — кознями. Кончилось тем, что его исключили из университета.

Это был непоправимый удар для всей семьи. Отец Штеллера мечтал, что его Георг станет учёным и выйдет в люди. И вот мечты эти рухнули. Георг остался недоучившимся студентом. Обучать его сапожному ремеслу было уже поздно.