Томмазо Ландольфи - Жена Гоголя и другие истории

• Название: Жена Гоголя и другие истории
• Автор: Томмазо Ландольфи
• Издательство: Аграф
• Жанр: Современная проза
• Год: 1999
• ISBN: 5-7784-0053-5

Творчество Томмазо Ландольфи (1908—1979), которого критика единодушно выделяет как одну из ключевых фигур мировой литературы XX века, тонкого мастера психологического рассказа, великолепного эссеиста, переводчика Пушкина и Тютчева, Гоголя и Достоевского, Лескова и Бунина, отражает духовную драму европейской интеллигенции, драму неверия в смысл жизни и осмысленность мироустройства.

Роман, повести, рассказы и пьеса разных лет, включенные в однотомник, представляют читателю богатую палитру мастера.

---

П е р в а я  а к т р и с а. Денежки?

Р е ж и с с е р. Нет, места.

 

Б л е д н а я  ю н а я  б а р ы ш н я (на три тона). Ой! Ой! Ой!

П и с а т е л ь. Что случилось, дитя мое?

Б а р ы ш н я. Но... встретить вас, здесь!..

П и с а т е л ь. Отчего же мне здесь не появиться? Я в гостях у достойных, гостеприимных людей.

Б а р ы ш н я. Встретить здесь, вот так, вдруг, автора...

П и с а т е л ь. Автора чего?

Б а р ы ш н я. Мое самое любимое — «Человек с множеством лиц»... хотя, если подумать, то и «Страстное отчуждение» и «С антитайной на ты» — тоже... и еще «Структурная семантика».

П и с а т е л ь. И эти мои книги вам... тебе — уж позволь старику — нравятся? Как приятно: я ведь и сам считаю их лучшими.

Б а р ы ш н я. Ах, маэстро, вы не могли бы?..

П и с а т е л ь. Понимаю. Тебе хочется автограф, мою подпись. Где?

Б а р ы ш н я. Вот здесь, в маленькой записной книжечке.

П и с а т е л ь. И правда, малюсенькая, надушенная... Восхитительно!

Г р а ф и н я (появляясь). Дорогуша, ты на него не нападай, он еще, чего доброго, испугается. Люди мысли и пера чувствительны и трепетны, как гимназистки. Верно я говорю, маэстро?

П и с а т е л ь. Исключительно верно. Однако в данном случае...

Г р а ф и н я. Так что спрячь свою записную книжечку, дорогуша, и ступай к сверстницам... Ступай. Ну-с, маэстро, что вы нам расскажете эдакого необыкновенного, возвышенного?

П и с а т е л ь. Сказать по правде, графиня...

Г р а ф и н я. Скромен, как всегда! Ну, к примеру, что у вас на холсте?

П и с а т е л ь. На холсте?

Г р а ф и н я. Что новенького пишете?

П и с а т е л ь. Ах, ничего, ничего, поверьте. Разве что одну пустяковую книжонку.

Г р а ф и н я. Ага, пишете, значит! И про что?

П и с а т е л ь. Так, всякий вздор.

Г р а ф и н я. Превосходно вас понимаю: не хотите говорить, боитесь сглазить, да? Когда работаешь, ни в коем случае, никому, ни о чем ни словечка.

П и с а т е л ь. Да вроде бы так.

Г р а ф и н я. Тогда побеседуем о том, что уже содеяно, что стало неотъемлемым достоянием человечества, а проще выражаясь, о вашем последнем из увидевших свет произведении.

П и с а т е л ь. Вы меня смущаете. Мои скромные труды — неотъемлемое достояние человечества?

Г р а ф и н я. Ну будет, будет. Только откровенно: как вы к нему относитесь?

П и с а т е л ь. К кому?

Г р а ф и н я. К своему последнему произведению.

П и с а т е л ь. Плохо, честное слово.

Г р а ф и н я. Великие художники вечно не удовлетворены и отчаянно требовательны прежде всего к самим себе! Но для моего сведения: сколько же экземпляров книги уже продано?

П и с а т е л ь. Около ста шестидесяти тысяч, если верить издателю.

Г р а ф и н я. И это спустя всего месяц после выхода!

П и с а т е л ь. Напротив, сударыня, это плачевный результат, если сравнить с популярностью остальных моих сочинений. Впрочем, я, кажется, знаю, почему публика на сей раз столь прохладна.

Г р а ф и н я. Наверное, сама природа поднятых проблем?

П и с а т е л ь. Конечно. И поднятых-то не всегда в полной мере.

Г р а ф и н я. Да, да. Но при всей популярности остальных сочинений и при том, что мое мнение немногого стоит, я назвала бы вашу последнюю книжку непреложным шедевром.

П и с а т е л ь (в сторону). Однако учтивая старуха! (К графине.) Непреложным?

Г р а ф и н я. Бесспорно. С этим придется считаться в будущем... Вам недостаточно признаний скромной читательницы? Что ж, кое-кто из присутствующих подтвердит. Эй, господин... Как, черт, звать этого молодого очкастого критика, вечно у него борода торчком?

П и с а т е л ь. Не знаю. Я вообще ни с кем из критиков не знаком.

Г р а ф и н я. Господин... господин, э-э-э... можно вас?

К р и т и к. Чем могу служить?

Г р а ф и н я. Вы читали последнюю книгу нашего маэстро?

К р и т и к. Разумеется: читал, изучал, обдумывал.

Г р а ф и н я. И что вы о ней думаете?

К р и т и к. Статья с результатами моих исследований скоро выйдет в «Курьере современного кризиса», а другую, как бы вытекающую из первой, я отдал в еженедельник гуманистической, вернее, гуманитарной культуры «Современный мир и молодежь».

Г р а ф и н я. Интересно, к каким выводам вы пришли?

К р и т и к. Книга маэстро уникальна.

Г р а ф и н я. Понятно, что уникальна. Вы растолкуйте.

К р и т и к. Уникальная, исключительная книга. Исключительная в отношении к мрачным и не всегда достойным словопрениям о месте человека в космосе и его сущности перед лицом смерти.

Г р а ф и н я. Как-как? Милый, я этих премудростей не пойму. Объясните доходчиво.

К р и т и к. Короче, книга по сути своей является наиболее мощным, достоверным и убедительным обвинением против...

Г р а ф и н я. Батюшки, против чего?

К р и т и к. Да против всего! Это ярчайшее свидетельство...

Г р а ф и н я. Ах, оставьте! Я все равно не пойму. Лучше скажите просто: нравится вам книга или нет?

К р и т и к. Мы, молодежь, считаем присутствующего здесь маэстро новым пророком. Его творчество... э-э... совокупляет.

Г р а ф и н я. Как вы сказали?

К р и т и к. Совокупляет запросы современного общества с постулатами прочной, непреходящей традиции.

Г р а ф и н я. Ага. Стало быть, великая книга?

К р и т и к. Величайшая.

Г р а ф и н я (Писателю). Вот видите, все мы здесь — люди искусства и профаны — сходимся в решающей оценке вашего творчества.

П и с а т е л ь. Право, не знаю, как...

Г р а ф и н я (подошедшему господину). Кого я вижу! Господин заместитель министра просвещения собственной персоной! Благодарю вас, господин замминистра, за то, что вы приняли мое робкое и одновременно смелое приглашение: такая честь!

З а м м и н и с т р а. Это для меня честь, графиня, особенно когда среди ваших многоуважаемых гостей присутствует... присутствует... Вы не представите меня знаменитому маэстро?

П и с а т е л ь. Представлять одного из сильных мира сего, мудрого государственного мужа, на чьих плечах тяжкое бремя ответственности за множество архиважных свершений, скромному сочинителю! Правильнее было бы наоборот.

З а м м и н и с т р а. И все же, маэстро, ценя столь присущую вам безупречную скромность, почитаю своим долгом не только выразить восхищение мое и правительства вашим изумительным творчеством, но и...

П и с а т е л ь. Вы, господин замминистра, просто сражаете меня своим безграничным благорасположением, и я сознаю собственную ничтожность!

З а м м и н и с т р а. Я, кхм, уполномочен уведомить... Словом, маэстро, правительство намерено увенчать вас венцом славы на Капитолийском холме.

П и с а т е л ь (в сторону). Давно пора! (К Замминистра) О Боже! Настоящий венец? Подобно великим, которые уже тогда, в былые времена...

З а м м и н и с т р а. Вам вручат также золотое перо.

П и с а т е л ь. О счастье!

З а м м и н и с т р а. И медаль того же металла весом — говорю для хроники — сорок граммов...

П и с а т е л ь. Ого!

З а м м и н и с т р а. А также чек на десять миллионов, из государственной казны.

П и с а т е л ь. Это чересчур! Я не чек имею в виду, а почести, которые стоят много больше.

З а м м и н и с т р а. Наконец, ваши изречения будут высечены на мраморных плитах в вестибюле и коридорах нашего университета. В довершение всего одна из городских улиц получит ваше имя.

П и с а т е л ь. Еще при моей жизни?

З а м м и н и с т р а. А почему бы и нет, если еще при жизни вы умножаете славу нашей страны?...

 

Н и к т о. Стоп, стоп!.. И что это должно изображать: успех, славу, почести?

Р е ж и с с е р. Ну, более или менее.

Н и к т о. Менее. Это не мое, как и все остальное.

Р е ж и с с е р. Хорошо, хорошо, не будем тратить слов... Господа актеры, играем четвертую ситуацию, и побольше души, если можно.

Н и к т о. Посмотрим.

 

Молодой человек, холостой, брюнет, один. В дверь стучат.

Б р ю н е т. Кто там?

Ж е н с к и й  г о л о с. Сорочки.

Б р ю н е т. Что?

Г о л о с. Сорочки.

Б р ю н е т. Не пойму. Впрочем, голосок — невинный и милый. Откроем.

Входит П р а ч к а, неся несколько выглаженных и наполовину завернутых в глянцевую бумагу сорочек.

П р а ч к а. Ваши сорочки, сударь.

Б р ю н е т. Ах, сорочки — я не понял сразу... Сорочки. Очень кстати. Да вы заходите... заходи. Сколько с меня?

П р а ч к а. Тысяча двести пятьдесят лир.

Б р ю н е т. Многовато. Ну и дерет твой хозяин. (В сторону.) Какая славная девчушка!

П р а ч к а. Мне так велели.

Б р ю н е т. Я и говорю, конечно. Вот тысяча пятьсот лир. Сдача найдется?

П р а ч к а. Нет.

Б р ю н е т. Ну, ничего, в другой раз... А лет-то тебе сколько? Я просто из любопытства.

П р а ч к а. Тринадцать, сударь.