Томмазо Ландольфи - Жена Гоголя и другие истории

• Название: Жена Гоголя и другие истории
• Автор: Томмазо Ландольфи
• Издательство: Аграф
• Жанр: Современная проза
• Год: 1999
• ISBN: 5-7784-0053-5

Творчество Томмазо Ландольфи (1908—1979), которого критика единодушно выделяет как одну из ключевых фигур мировой литературы XX века, тонкого мастера психологического рассказа, великолепного эссеиста, переводчика Пушкина и Тютчева, Гоголя и Достоевского, Лескова и Бунина, отражает духовную драму европейской интеллигенции, драму неверия в смысл жизни и осмысленность мироустройства.

Роман, повести, рассказы и пьеса разных лет, включенные в однотомник, представляют читателю богатую палитру мастера.

---

— Ах да, брак, как же, как же, припоминаю. Впрочем, продолжайте.

— Не знаю, право, как и начать. Помните, я рассказывал вам о левой руке?

— О, левая рука!

— Так вот, для отпрыска главной ветви существуют свои ограничения. Он может сочетаться правой рукой лишь с девицами из определенного круга. Всякая иная связь, точнее, супружество позволительно единственно на основе морганатического брака[27].

— Я ровным счетом ничего не понял!

— Еще бы! Для полного прояснения вам следовало бы обратиться к завещанию жестокосердной Коломбы делла Терра ди Соннино. В отдельных пунктах ее завещания на этот счет определены строгие правила поведения и установлен (о сумасбродство!) невиданный штраф в случае их несоблюдения.

— Какой штраф? Нельзя ли яснее?

— Я уже предупреждал, что большего сказать не могу. В конце концов, за раскрытие тайны мне грозит потеря драгоценного права наследования.

— Какого, собственно, права? Чисто номинального или все же дающего известные материальные выгоды?

— Да, я могу рассчитывать и на материальные выгоды, но только условно, то есть при совпадении целого ряда обстоятельств, на которые, сказать по чести, я даже не вправе и намекнуть вам.

— Имейте в виду, сударь, что я по-прежнему весьма смутно улавливаю вашу мысль.

— Что ж, тогда попробуем так: если бы вам, к примеру, довелось породниться с королевской династией Сиама (или Таиланда), смогли бы вы тогда говорить о собственном, назовем его «потенциальным», праве? Впрочем, это лишь один из возможных примеров. Допустим далее, что вы состоите в родстве с представителем королевской семьи, стоявшей в прошлом у сиамского (или таиландского) престола. Но теперь права этой семьи полностью перешли к ныне правящей здесь династии (даже если прежнюю династию на всем белом свете представляет лишь один человек). При этом, как водится, у законного монарха или его престолонаследника имеется уйма всевозможных родственников, куда более близких к венценосцу, чем вы сами. И все они (или каждый из них, в соответствии с местом, занимаемым на генеалогическом древе) в нужный момент могли бы предъявить свои, гораздо более основательные, чем ваши, права. Тем не менее вы сохраняли бы за собой, пусть даже чисто теоретическое, право на сиамский (или таиландский) престол и ни за что не стали бы от него отказываться. Не правда ли?

— В известной степени да. Но я без колебаний отказался бы от этого права, если бы на карту было поставлено мое счастье. А именно так и обстоит дело с вашим тайным браком.

— Видите ли, сударь, брак может быть и гласным, при условии, что невеста будет принадлежать к строго определенному кругу.

— Простите, но я более не в состоянии следить за ходом ваших мыслей и решительно не могу понять, о чем идет речь. Скажите, сударь, возможно ли каким-либо образом опротестовать завещание Коломбы ди Соннино?

— Делла Терра ди Соннино, сударь. Нет, никоим образом. То есть можно, но ни за какие блага мира я не стал бы оспаривать завещание моей пусть жестокосердной, но неизменно чтимой прародительницы.

— Еще вы давеча сказали «сумасбродство» (вот видите, и я заговорил на ваш манер)...

— Допустим, я так сказал, да и то в силу своей врожденной сдержанности. Постараюсь объяснить вам все обстоятельства этого дела, не касаясь наших семейных тайн. Так вот, в завещании Коломбы делла Терра ди Соннино действительно есть один уязвимый пункт.

— Какой же?

— Предусмотрительная старушка (пользовавшаяся услугами виднейших законников того времени) не учла в своем завещании лишь одного случая; непригодности к браку или, скажем, полной несостоятельности в этом смысле одного из ее прямых наследников. По мнению авторитетнейших адвокатов начала прошлого века, подобное лицо (я имею в виду только представителей прямой фамильной ветви) пользуется правом опротестовать завещание и получить полную свободу выбора в вопросе заключения брака. Помимо этого, за ним полностью признается право, о котором я упоминал выше. Таким образом, он безоговорочно освобождается от каких бы то ни было обязательств со своей стороны.

— Да, но что даст ему это условное право, если он все равно не в состоянии воспользоваться своей свободой? Что принесет ему такая свобода брачного выбора, коль скоро он изначально не способен на брак?

— Именно, именно, сударь мой, в этом-то вся суть! И хотя злокозненная старушонка на сей раз все же зазевалась (dormitavit[28]), она так или иначе оказалась в выигрыше. Вы прекрасно понимаете, в каком затруднительном положении я нахожусь, Ведь теперь завещание практически невозможно опротестовать. Предположим, я подам в суд и буду признан несостоятельным. В этом случае я уже не смогу вступить в брак, не нарушив тем самым судебного постановления. А это неминуемо приведет к тому, что меня лишат драгоценного права. Словом, процесс у старухи я бы выиграл. Но то была бы призрачная победа! Именно поэтому будет лучше оставить все как есть.

— Постойте, постойте, сударь. Это право столь важно для вас, что вы не можете полностью от него отказаться без ущерба для себя?

— А это как раз другой ключевой момент, в котором вам ни за что не разобраться, если вы еще не в курсе всех событий и фактов. В качестве примера я приводил вам правовой казус престолонаследия в сиамской (или таиландской) королевской династии. Так вот, в действительности мое право значит куда больше. Уж не знаю, как вам это объяснить: не то чтоб я мог отказаться от него по своей воле, нет, я не могу этого сделать ни при каких обстоятельствах. Во всяком случае, ни один суд не правомочен снять с меня (если так можно выразиться) это право. Это право... это чудовищное право является для меня одновременно и священным долгом, неотъемлемой частицей моего собственного естества. Ведь цветение для вишни — это тоже своего рода право, но вместе с тем это и долг ее, и приговор. Разве может вишня уклониться от своего права, когда уж соком почки налиты и набухают с каждым днем бутоны нежные цветка в пылу грядущего соития с эфиром? О ужас! Сударь, вам не понять меня! Отказаться от этого права для меня все равно что распрощаться с самой жизнью. Что проку мне тогда от завоеванной свободы? Теперь же я оказываюсь в двойственном положении: с одной стороны, я не в состоянии заключить брак, с другой — продолжаю сохранять за собой это право. Это далеко не одно и то же, но сводится к одному. Неужели вы не понимаете?

— Что с вами, сударь? Вы совершенно бледны и чуть не плачете! Я, кажется, начинаю догадываться... Именем Всевышнего: ни слова больше! Оставим это дело как есть..

— Да, да, пусть оно так и остается. На некоторое время. А может, навсегда. Тем хуже для тех, кто мог подслушать весь наш разговор.

— Однако я хотел спросить вас, сударь: простите, вы сегодня ели что-нибудь?

— Нет, ни нынче, ни вчера, ни третьего дня. Вы догадались. Я не имею средств.

— В таком случае не отобедать ли нам вместе где-нибудь поблизости?

— Благодарю вас, сударь. Не будем медлить, и да благословит вас Небо. Скажите только одно: надеюсь, вы все же поняли, почему я не могу жениться на благородной Леонции?

— О Леонция! Божественная Леонция... Так пойдемте же!

(Exeunt[29].)

 

Перевод Г. Киселева

РАЗБОЙНИЧЬЯ ХРОНИКА

Das Rechtsgefühl aber machte ihn zum Räuber und Mörder.

Mich. Kohlhaas[30]

По настоятельной просьбе одного заинтересованного лица изложу в нескольких словах все, что мне известно о судьбе Витторио. Факты моего рассказа основаны, с одной стороны на устных преданиях (при этом наименее достоверные из них или же явно абсурдные я отбросил с самого начала), с другой — на свидетельствах людей, заслуживающих полного доверия. Кроме того, мне показалось излишним точно указывать место происшедших событий: тот, кто будет читать эти записки, или уже знает его, или без труда догадается, о каких краях идет речь.

Итак, в одно прекрасное утро на площади небольшого селения N. среди прочих гуляк появился Преисподня, бедный крестьянин необщительного, застенчивого нрава. Жуткое же свое прозвище он получил по названию деревеньки, в которой родился. На нем был потрепанный бурбонский мундир, сохранившийся еще со времен службы в неаполитанской армии[31]. С тех пор прошло уже лет десять, а то и больше, но денег на новую одежку он так и не скопил.

Как раз в это время по площади прогуливался в окружении представителей местных властей синьор Ла Марина, тамошний синдик (и отец Витторио). Едва завидев Преисподню, он обрушил на него целый поток всевозможных ругательств, грубо распекая беднягу за его вид.

— Выходит, тебе все равно, — яростно вопил Ла Марина, — что единая, независимая Италия существует уже не первый год?! — И на глазах у всех он дал Преисподне пощечину.

Конечно, немаловажную роль сыграло здесь и присутствие зрителей. Во всяком случае, куда бо́льшую, чем природный нрав Ла Марины, сказать по правде, весьма трусливый. А может, он надеялся искупить какой-нибудь свой грешок перед местными патриотами?