Томмазо Ландольфи - Жена Гоголя и другие истории

• Название: Жена Гоголя и другие истории
• Автор: Томмазо Ландольфи
• Издательство: Аграф
• Жанр: Современная проза
• Год: 1999
• ISBN: 5-7784-0053-5

Творчество Томмазо Ландольфи (1908—1979), которого критика единодушно выделяет как одну из ключевых фигур мировой литературы XX века, тонкого мастера психологического рассказа, великолепного эссеиста, переводчика Пушкина и Тютчева, Гоголя и Достоевского, Лескова и Бунина, отражает духовную драму европейской интеллигенции, драму неверия в смысл жизни и осмысленность мироустройства.

Роман, повести, рассказы и пьеса разных лет, включенные в однотомник, представляют читателю богатую палитру мастера.

---

— (Они и тут правы, хотя в их рассуждениях еще не хватает последовательности.) Допустим, они бесконечны, но ведь мы всегда можем брать в расчет лишь часть из них.

— Мы, конечно, можем брать в расчет лишь часть из них, полагая при этом, что они бесконечны. Это как если бы наша фантазия растворялась в той же точке, в которой она приобретает форму или должна ее приобрести.

— (Лихо! Не придерешься... Хотя...) Послушайте, оставим в стороне эти дотошные уточнения и постараемся иначе взглянуть на дело. Тогда медленно, но верно мы скорее дойдем до цели. Впрочем, не думаю, чтобы это было так необходимо. Знаете, что я вам скажу? Ваши доводы уже свидетельствуют о понимании вами сути пространства или времени.

— Ну, если вы сами так считаете...

— Да, я даже заранее это предполагал. Понятия вырабатываются по ходу дела, в процессе дискуссии, когда порой едва догадываешься, о чем идет речь. А бесконечные уточнения решительно ни к чему не приведут. Да и наскоком здесь ничего не добиться.

— Хм.

— Ну хорошо, предположим, что так оно и есть. Впрочем, даже если бы у вас до сих пор не было ни малейшего представления об этом злополучном понятии, нам все равно не оставалось бы ничего другого, как идти дальше и слепо надеяться на будущее. А пока что перед нами тупик.

— Итак, предположили — и пошли дальше. Простите, если не ошибаемся, вначале речь шла о какой-то смерти?

— Не беспокойтесь, рано или поздно дойдем и до нее.

— Тогда — вперед!

— Скажите, смогли бы вы... это даже сформулировать и то непросто... смогли бы вы представить самих себя внутри одного из этих вероятных множеств, которые мы назвали небесинками и бытиинками? То есть каждого из вас в одном из них?

— Что?

— Что?

— Это как же?

— Ну вот это уж нет!

— Однако вы даете, профессор, — бытие содержится в части себя? Большее в меньшем? Большое в малом?

— Ха-ха!

— Фьють!

— Так, успокоились и замолчали! Прежде всего при чем здесь бытие? Я говорил о каждом из вас.

— Бытие, именно бытие! Каждый из нас и есть бытие.

— Ай да молодцы! Такое прилежание достойно стен университетов и академий. Вот только меня вы сильно разочаровали. Более того, я в полном отчаянии и прошу ваше воображение, ваш пытливый ум сделать еще одно небольшое усилие. Иначе никакого продолжения не будет и мы можем спокойно разойтись.

— Но ведь это просто невероятно — представить себя замкнутым внутри Бог весть чего!

— Я и сам понимаю, что это невероятно, однако еще невероятнее, если это вообще вероятно, было бы быть замкнутым, поэтому, если идти от более невероятного к менее невероятному...

— Полная неразбериха! Лепит что попало!

— В принципе представить себе подобную вещь можно. Я, например, долго над этим бился и кое к чему все-таки пришел. Видимо, они там воспринимают это точно так же, независимо от того, есть у них на то основания или нет. И если уж мы хотим до конца разобраться в этом деле, если я сам хочу в нем разобраться... увы, я прекрасно понимаю, что не вправе требовать этого от вас.

— Ребята, доставим ему это удовольствие, что нам стоит? А то он еще, чего доброго, расплачется.

— Может, хватит зубоскалить, а?

— Ладно, ладно, будь по-вашему: большее в меньшем. Теперь вы довольны? Итак, каждый из нас замкнут в клочке неба.

— Но это еще не все...

— Как, вам и этого мало?

— Прекратите, я вам говорю, и постарайтесь сосредоточиться.

— Знаете, профессор, мы уже дошли до такого состояния, что готовы согласиться с чем угодно: и с тем, что вселенная бесконечна, и с тем, что она конечна, и с любой другой ахинеей в этом роде.

— Я тоже. Но когда все эти страсти поулягутся, вы поймете: я не виноват в том, что они действительно замкнуты, как вы говорите, в клочке неба или... или времени.

— Что-что они?.. Но ведь это немыслимо! Как им удается? Давайте послушаем, авось что-нибудь и поймем, если верить вашему утверждению о том, что последующее проясняет предшествующее.

— Вот и славно. А теперь — чуточку веры!

— В кого?

— Прежде всего в самих себя. Итак, постарайтесь как следует сосредоточиться, потому что сейчас вы услышите нечто действительно архисложное и совершенно непостижимое. Все, о чем мы говорили раньше, — цветочки по сравнению с этим. Только что мы забавлялись менее невероятным и более невероятным. Именно с последним нам и предстоит столкнуться лицом к лицу. Так вот, они...

— Смелее, нас уже ничем не удивишь.

— Зато я еще способен удивляться решительно всему.

— Ну а поскольку мы все равно предаемся невероятным фантазиям, то самая невероятная из них будет одновременно и самой занятной.

— Если бы я еще знал, как это выразить! Да одного этого было бы вполне достаточно! Ну а пока можно констатировать только обратное. Так что двигаться придется на ощупь. Могу лишь повторить то, о чем вы уже составили себе наиболее общее представление: их большее, то есть большее в их понимании, на самом деле содержится и развивается в собственном меньшем, точнее, в стольких меньших, сколько их самих. Это ясно?

— Какое там ясно! Это лишено всякого смысла. В самой фразе и то ничего не поймешь, что же тогда говорить о содержании!

— Согласен, однако это так. Я говорю «так», потому что не осмеливаюсь сказать «так, и только так». Как бы то ни было, здесь мы стоим перед лицом факта.

— Факта?

— Да, факта. Разумеется, в той мере, в какой вообще приемлемы любые факты.

— Нельзя ли чуточку поясней: в чем именно заключается смысл этого вашего факта? Ведь из того, что вы до сих пор рассказывали, ничего фактического не вытекает.

— О Боже, ну как вам еще объяснить? Большее в их понимании реализуется или, скажем, способно конкретизироваться в меньшем, оставаясь при этом все же большим. А может, и не оставаясь — откуда мне знать! Иначе говоря, их бытие как бы размельчено или же... воспроизводится... во множестве малых бытий.

— В таком случае это уже не от большего к меньшему, тут уместнее говорить о множестве меньших, которые образуют некое большее.

— Не думаю, хотя, возможно, здесь-то и зарыта собака. Я специально сказал «как бы» размельчено, чтобы вам было яснее.

— Мы все равно ничего не поняли. Выходит, это, назовем его «разделение бытия», происходит в каждом из них?

— Да не-ет! (А впрочем... но об этом лучше не надо.) Наоборот, каждый из них представляет собой одну бытиинку, одно малое бытие, и ничем другим не является, хотя способен вместить в себя всеобщность бытия или быть ему сопричастным. Фактически каждый из них представляет собой нечто ограниченное в небе или бытии, нечто, покрывающее собой лишь часть неба или бытия.

— Как, вы же сами только что сказали, что они вмещают, сопричастны и так далее?

— А это как посмотреть: с одной стороны, каждый из них — частица бытия, с другой — возможно, все бытие. С одной стороны, они начинаются и кончаются, с другой — возможно, никогда не начинаются и никогда не кончаются.

— Загадка на загадке! Послушайте, профессор, мы складываем оружие.

— Ну что вы! (Мне только сейчас приходит в голову, что, наверное, можно было обойтись и без этой заумной прелюдии: достаточно напомнить им об их чувстве личности. Если, конечно, оно у них есть и достаточно сильно развито. Однако вся беда в том, что я заранее знаю, как они мне ответят.) Поверьте, ребята, я и впрямь не вижу в такой постановке вопроса ничего странного. Ведь если хорошенько приглядеться — разве это не наш с вами случай? Ведь и мы заключены внутри некоего меньшего, поскольку каждый из нас представляет собой обособленную личность, или индивидуальность, не так ли?

— У-ууу!

— Брр!

— Ну вот, к примеру, сейчас, вас здесь много или вы одни?

— И не много, и не одни, это вам хорошо известно. Неужели подобные вопросы доставляют вам какое-то особое удовольствие? Все гораздо проще: мы одни, мы единственны во множестве, или, пожалуй, единственнизированное множество.

— (Так я и предполагал. Быстро отходим на прежние позиции, иначе все еще больше усложнится.) Пусть будет так, тогда вернемся к предыдущему пункту. А еще лучше — оставим в покое вопрос об их сопричастности всему бытию. Тем более что в конечном счете он или преждевремен, или вообще здесь неуместен. Предлагаю ненадолго вернуться назад и попытаться взглянуть на все это несколько иначе...

— Ради всего святого, куда уж иначе, если и смотреть-то не на что! Скажите, какой все-таки смысл в том, что они ограничены в небе, бытии и еще где-то там? Не в том ли, что они изначально воспринимают самих себя ограниченными?

— (Можно было побиться об заклад, что они ничегошеньки не поняли после таких-то объяснений...) Нет и еще раз нет, вот в чем все дело!.. А хоть бы и да, правда... В конце концов, смысл не только в этом... (Как тут еще скажешь?)

— Знаете, профессор, если вам так уж не по себе, отложим остальное до следующего раза.

(Они правы: взялся объяснять, а на деле водит всех за нос, потому что у самого в голове полная неразбериха.)