Василий Сретенский - ОТ/ЧЁТ

• Название: ОТ/ЧЁТ
• Автор: Василий Сретенский
• Жанр: Детектив
• Год: 2006
• ISBN: 5-17-033276-9

Иуда… Предатель, обрекший на смерть Иисуса Христа.

Такова ОФИЦИАЛЬНАЯ ВЕРСИЯ, описанная в Евангелиях.

Но… ПОЧЕМУ тогда ВЕКАМИ существует таинственная секта ИУДАИТОВ, почитающих предателя, как святого?!

Молодой ученый, изучающий иудаитов, по случаю покупает и вскоре теряет старинную книгу духовной поэзии — и оказывается впутан в цепь ЗАГАДОЧНЫХ СОБЫТИЙ.

За книгой охотятся и странный коллекционер, и агент Ватикана, и представители спецслужб.

ЧТО ЖЕ скрыто в этом невинном на первый взгляд «осколке прошлого»?!

---

Мой гость сидел, похоже, в той же позе, в какой я его оставил, и терпеливо ждал. Я сказал ему, что да, мол, купил поэму, что обмен, предлагаемый им, меня в принципе (в принципе! сжевать бы язык!) устраивает. Но в данный момент у меня нет на руках книги, я отдал ее, э… утром, э… коллеге… специалисту… которому она может быть интересна, но в ближайшее время собираюсь получить ее обратно…

Он даже не удивился, как будто ждал, что так оно и будет. Огорчился, да, это было заметно, но ни одного вопроса («Неужели? Так быстро?»), ни одного замечания («Как жаль. Зачем вы так поспешили?») от него я не услышал. Он предложил мне оставить колокольчик у себя на несколько дней, как знак предварительной договоренности, положил на журнальный столик визитную карточку, чопорно попрощался и ушел. На визитке значилось: «Кербер Семен Сигизмундович. Стоматолог». И номер телефона.

После его ухода я обыскал всю квартиру целиком, но книги не нашел. Значит, это Пол, решил я. За ним такое водилось. Он мог и в холодильник залезть без ведома хозяев в любом доме, и зонтик, взятый для того, чтобы добежать до «Буренки», таскать потом полгода и вернуть в виде подарка на Новый год. А уж книгу с полки снять… Но духовная поэма неизвестного автора начала XIX века! Ее-то зачем тащить? Он что, читать ее будет?

Я набрал номер мобильника Пола. Недоступен. Дома трубку взяла жена Людмила свет Богдановна. Процесс общения с ней по телефону напоминает мне игру «Угадай что-то там», причем игроком всегда бываю я, а ведущей — она.

(Давным-давно, на первом курсе, у нас с ней зацвел неспешный роман, в ходе которого я был представлен ее родителям, а Людмила — Полу. Ну, собственно, на этом роман и завял, а Людмила с головой ушла в походы, байдарки, песни у костра и чем там еще в то время Пол брал девушек. Тут, правда, и у Пола с девушками все… На время. Мы дружили домами, но последние лет шесть, после того как Людмила убедила себя, что Пол пьет исключительно для того, чтобы не оставлять мне всю водку, мы разговариваем только по телефону, причем она задает мне заранее заготовленный набор вопросов и выдает свою оценку моей жизни в целом, а также и последних дней (недель, месяцев) в частности.)

В этот раз первым вопросом викторины был: «Где Пол?» После того как выяснилось, что меня интересует ответ на тот же самый вопрос, в виде исключения был дан ответ. Мой друг (сказано было: «ТВОЙ друг») отсутствует со дня нашей с ним встречи. После этого из нашего обмена междометиями можно было понять, что вина за отсутствие Пола в семье лежит на известной сомнительной личности, чью натуру Людмила раскусила на первом курсе альмаматери. Положим, тогда она ничего раскусывать не собиралась, но женская память изменчива.

Вечер был безжалостно загублен. Я уже собрался поставить «How Blue Can You Get», выпить глоток «Glenfiddich'а» и разогреть в микроволновке куриные крылышки из «Ростикса», как вновь раздался звонок. На этот раз телефонный.

— Здорово, культуролог!

Звонил академик Охотников, мой научный руководитель времен диплома и кандидатской. Его бас накрыл меня сразу и целиком, заставив забыть о дурацком вечере, состоявшем из одних обломов. «К» в его обращении подозрительно походила на «X», но я предпочел этого не заметить.

— Добрый вечер, Глеб Борисович, как поживаете?

— Хреново, как еще в моем возрасте поживать. Да я не затем звоню, чтоб с тобой лясы точить. Дело у меня к тебе. Слушаешь?

— Да, Глеб Борисович.

— Дурочка одна у меня на кафедре диссертацию накарябала, о московских масонах начала XIX века. Нужен отзыв от твоего ПТУ. С проректором я уже договорился. Он мне должен и будет должен. Напишешь за неделю?

— А что ж к нам в ПТУ, что не в Институт истории?

— Говорю ж тебе — дура. К тому ж на седьмом месяце. Что ж мы будем народ смешить? Значит, так, у тебя две задачи. Слушаешь?

— Да.

— Проследить, чтобы не было целиком списанных страниц из Пыпина, Соколовской или Серкова. Это — раз. Написать что-то невнятно одобрительное. Это — два. Сделаешь?

— Для вас, Глеб Борисович…

— И ладушки. Сможешь заехать ко мне в среду? Диссертацию возьмешь, еще кое о чем поболтаем.

— Обязательно.

— Ну так до среды.

Академик отключился, а я пошел на кухню за «Гленфильдихом», бормоча под нос: «Это — раз, это — два, тоже мне Бриллинг нашелся».

ВТОРНИК

Первая лекция спецкурса в семестре у нас пробная. Студенты ходят от преподавателя к преподавателю, выбирают, куда записаться. Мой курс «Христианские ценности в истории мировой культуры» малоизвестен, он в сетке расписания только с прошлого года. Задумал я его «открытым», то есть не подчиненным жесткому плану, что в альмаматери, например, совершенно невозможно, а в моем коммерческом вузе — запросто. Называется «Инновационные технологии в образовании». Суть спецкурса — в ассоциативных связях христианских символов, представлений и обычаев с другими явлениями культуры, как современными нам, так и ушедшими в прошлое. Темы выбираются произвольно, по настроению, а сама тематика постоянно расширяется, захватывая все новые и новые сферы культурного пространства. В этот раз я выбрал д ля первой лекции Иуду — главным образом потому, что подготовил эту тему в прошлом году, но читать тогда не стал. Мне хотелось посмотреть, смогу ли я заинтересовать кого-то, начав с середины и двигаясь от этой точки не к началу или концу, а все время куда-то вбок.

Выйдя из дома, я почувствовал себя в силах выдержать наземный транспорт, вошел в двадцать восьмой троллейбус и немедленно об этом пожалел, будучи притиснут к окну толпой студентов. По моим наблюдениям, студенты — это существа, чье сознание пересекается с реальностью лишь несколько раз в году, причем на лекциях и семинарах — никогда. Все их время занимает так называемое общение, то есть максимально нелепая смесь рук, смеха, взглядов, шепота, смеха, эсэмэс, восклицаний, смеха… и все это сразу обрушилось на меня.

Не склонный обычно пристально разглядывать кого-либо из современников, я волей-неволей уставился на девушку, к которой был почти прижат. Собственно, сначала я увидел ее губы. По-детски припухлые, не красные, а розово-светло-коричневые, они были мне почему-то очень знакомы, как будто я их видел уже не раз, да и буквально только что. Потом уже до меня дошло, что они мне напомнили. Обычно, готовя себе завтрак и перемешав сахар в чашке кофе, я опускаю чайную ложку в баночку с йогуртом. И в те утра, когда все складывается — сахар не просыпается, кофе из турки не проливается, яйцо на сковородке не расплывается отвратительной желтой кляксой, — на поверхности йогурта кофейная пенка образует контур вот таких губ.

А тогда я стоял и пялился на эти губы, радуясь уже тому, что их обладательница меня в упор не видит и можно смотреть и смотреть еще. На губы, на пушок щек, на волосы, густые, прямые, удивительного цвета: темные у корней и совершенно светлые, как бы совсем выгоревшие, у концов. Я даже не знаю, была ли она красива. Она была молода, лет восемнадцати-девятнадцати, но производила впечатление очень спокойной, уверенной в себе и, не знаю почему, хорошей в самом детском понимании этого слова. Хотелось взять ее за руку и больше не отпускать в течение всей остальной жизни.

И размышлял я тогда о том, что вот именно такие девушки всегда достаются другим и никогда мне. Вот коллега мой, доцент X, уже бы и сказал что-то игриво-шутливое, и, глядишь, телефон бы урвал, с его ста семьюдесятью двумя сантиметрами, морщинами и одним вставным зубом. Вспомнился мне тогда еще китайский мудрец, который переплыл в одной лодке с двумя красавицами с одного берега реки на другой и за это время успел пережить в своем воображении все возможные любовные наслаждения с каждой из них в отдельности и с обеими вместе.

Она вышла на остановке у первого корпуса гуманитарных факультетов альмаматери. А я, не китаец, не мудрец и, увы, даже не доцент X, поехал дальше, вяло рассуждая, на каком факультете такая девушка должна учиться: очевидно, не на философском и, вероятно, не на юридическом. Исторический? Филологический? Госуправление? Да какое до того дело мне, преподавателю, следующему в троллейбусе номер двадцать восемь по казенной надобности?

Аудиторию мне выделили поточную, уходящую рядами столов куда-то за горизонт. В этой аудитории студенты героической судьбы любят отсыпаться на задних рядах после ночных подвигов, а студенты судьбы страдальческой — в голос беседовать о своем, о девичьем. Но правда, и народу на «пробник» набралось много: десятка четыре, а то и все пять, ошарашенных своей решимостью посещать занятия третьекурсников. Большая часть слушателей мне была знакома по первому курсу, так что контакт найти удалось довольно легко. Одно только удручало — приходилось напрягать голос, а я не люблю «вещать» на лекции. Да еще образ моей случайной попутчицы никак не шел из головы. Глаза у нее были такие… понимающие, что ли. К тому же она была «низкий каблук».