Александр Бенуа - Дневник. 1918-1924

• Название: Дневник. 1918-1924
• Автор: Александр Бенуа
• Издательство: Захаров
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: ISBN 978-5-8159-1031-7

Дневники Александра Николаевича Бенуа (1870–1960), охватывающие 1918–1924 годы, никогда прежде не печатались. Знаменитый и модный живописец, авторитетный критик и историк искусств, уважаемый общественный деятель — он в эти трудные годы был художником и постановщиком в Мариинском, Александринском и Большом драматических театрах, и иллюстратором книг, и заведующим Картинной галереей Эрмитажа. Свои подробные ежедневные записи Александр Бенуа называл «протоколом текущего безумия в атмосфере чада, лжи и чепухи».

---

В душе я до последнего момента был уверен, что мне не суждено выбраться из России, вернуться в свою «родную Европу». Это у меня было очень глубоким суеверием, и оно угнетало меня. Но вот повторяю: «преодоление такой завороженности» не радует, а где-то зашевелилось уже сомнение в полезности нашего путешествия. Европа-то — Европа! Но уже не та: не достроены и брошены в таком виде, еще с пустыми местами вокруг дома, масса нищих, отсутствие блестящих военных, блестящих экипажей, отсутствие воды в фонтанах — действуют на меня угнетающе. Зато дети, балуясь в сухих бассейнах, между каменными богами, видимо благоприятствуют. Тем не менее общее впечатление от Берлина по-прежнему великолепное: трамваи, омнибусы, всякие моторы снуют во всех направлениях, все чисто одеты, а дамы даже с претензией на элегантность.

Акица справедливо критикует неуклюжесть моды, особенно противно оголение плеч на каких-нибудь тетехах, да и вообще редко кому идет нынешний фасон. Меня, однако, радует модная краска (желтая), которую я предчувствовал уже года за два-три. В Берлине она в ходу особенно на русских девицах и дамах, выглядящих вообще более изящными, нежели немки. Но в Кенигсберге мы застали оргию предыдущего цвета — зеленого. В магазинах выставлено много товаров, но покупателей очень мало, живой нерв все же отсутствует. И теперь, более чем когда-либо, с оттенком дьявольского издевательства вылезает безвкусие памятников царствования Вильгельма II — кладбище напыщенных предков. Вдоль Зюгеналлее напыщенный памятник Вильгельму Великому, раздавивший и замок, и прекрасный Старый музей, и уютную статую Фридриха-Вильгельма III. Сидя на ступенях Шинкелевой лестницы, мы с Акицей любовались видом этой нами когда-то любимой площади, картиной, залитой светом тихого знойного дня, но при этом старались исключить из поля зрения пятиглавую прусскую пародию на Сан-Пьетро. Трудно нынешним посрамленным и униженным избавиться от воздействия этих монументальных наваждений, тяжело нести посрамление такой чести. То ли дело австрияки, с мудростью древней, искушенной на все лады, ласковой от внутреннего скепсиса культуры, они приняли свой позор, свое несчастье просто и протянули руку бывшим врагам, рассчитывая отчасти этой рукой получить подаяние, и подаяние они получили и даже пустили его в ход. Это мудрое поведение, как говорят, придало уютность жизни. Им приходилось одно время куда хуже, чем пруссакам, а сейчас Вена воспрянула и полным ходом идет восстановление. Здесь же, сдавшись, не хотят и не могут признать свою сдачу…

Четверг, 16 августа

Вчера вечером после убийственно жаркого солнечно дня была гроза. Она несколько освежила воздух и полила не поливаемые, увы, улицы. Поливаются мелкой водяной пылью только изумительные газоны в садах и авеню. Эти уборы гордо находятся в безупречном состоянии.

Я проснулся несколько нормальнее, в 6,5 часа, и чувствую себя довольно бодрым. Вчерашний день вышел не более толковым, нежели два предыдущих. Визы мы в консульстве не получили. Ходили всей четверкой, и вообще с утра с Тройницкими не расставались, вместе завтракали у Лютера. Консульство закрылось за час до назначенного времени по случаю празднования Успения Божьей Матери. Так весь день проваландались и ужасно мало сделали.

Впрочем, заходили регистрироваться в «наше» посольство. Неказистая блондинка в комнатке во двор сделала это быстро, но пришлось подождать, пока она не растолковала другому командировочному, как ему съездить в Финляндию, Швецию, в Чехословакию (причем, оказывается, что труднее всего попасть в Финляндию). «Визы без конца, визы, фотографии, просрочки, влекущие за собой необходимость хлопотать снова» и т. д. Кстати сказать, товарищ Бондаренко, по словам Тройницкого, был уверен, что этот порядок существовал и раньше, когда он еще не бывал за границей. И думаю, впрочем, что у нее, молодежи, взращенной войной и революцией, не может быть и отдаленного представления о прежней фактически реальной свободе и жизни! В отношении нас блондинка удовольствовалась тем, что быстро внесла номера наших командировочных и паспортов в какую-то книгу.

Заходили мы к другу г. Кесслера герр фон Сикоку, но он сам не удостоил выйти, а принимал нас его секретарь или помощник, кажется, доктор Хасс, который уверил меня, что не нужно формальностей для вывоза моих акварелей.

В складе германского издательства Тройницкий уже сделал большие закупки для Эрмитажа. Он их как-то навязывает Гринбергу, который должен переслать. У меня глаза разбежалась от колоссального количества новых книжек, очень заманчиво изданных в расчете на дешевку. Но при ближайшем изучении громадное большинство оказалось типичной для нашего времени макулатурой, а то, что хорошее, стало на этой неделе уже недоступным, ибо цены успели подтянуться к несколько искусственно стабилизирующемуся курсу. Штреземан работает для своей популярности. Соблазнился было и открытками, но посвященные новому городу 2 серии по 8 штук стоят свыше 5 миллионов. Тройницкий все же успел купить две недели назад буквально за гроши. Авось в следующий мой приезд взаимоотношение цен и курса несколько круто нарушится, что и я смогу «попить германской кровушки» и мне вещи достанутся, как Оршанскому и Тройницкому, — почти даром. Впрочем, надежда на это малая, так как у торговцев есть тенденция перейти на более эластичную систему коэффициента, устанавливаемого прямо по курсу.

После завтрака, который нам обошелся дороже, чем вчера, мы попали в Националмузеум. За вход с иностранцев берут в десять раз больше, чем с немцев, а именно 200 000. У Тройницкого личная карточка свободного входа, выданная ему Фальком.

Вещи развешены согласно идеалам Нотгафта и комп., то есть низко и довольно далеко одна от другой. И что же — общее впечатление скорее известного обеднения, тем более что как раз самым значительным вещам мешают случайные…

Приятно было встретить старых знакомых, но большинство их, увы, отцвело. Приятнее всего действуют картины наиболее наивных и честных: три пейзажа Менцеля, чудесный пейзаж с козами Тома, несколько пейзажей Люго [?] 1898 г., добротность работы Лейбля, этюды избы (снаружи и внутри) Дж. Шперля, очень интенсивный по окраскам горный пейзаж Хайда 1907 г. и его же прекрасный, несколько сухой (но по хорошему сухой) женский портрет 1877 г., прелестный портрет матери (за книгой) Л.Эйзена, красивый по живописи (а-ля Мункачи) портрет Р.Хирта в ателье Ал. Шпринга — прелесть; прекрасно, сочно (предвещая Мане или Трюбнера) — галантные портреты 1830—1860-х годов Фердинанда фон Райски (о нем вышла недавно монография), прелестно яркие и отчетливые Вальдмюллеры, пейзажи, фантазии, портреты (но его этюдам деревьев далеко до артистичности аналогичных работ А.А.Иванова; а в его жанровых картинках с детьми меня огорчают невозможные их рожи в грязно-желтой гамме — портрет матери Хольсмана, портрет дочери Алоизы в белом платье, портрет матери с девочкой); трогательно изумительно выражены три картины Хуммеля, посвященные берлинскому драм-театру на Грандштрассе перед Старым музеем; изящны в тонах и живописи этюды Блехена (а его большая картина «Романтический пейзаж» дает исключительное впечатление юга) и т. д. Совсем не разделяю новейшего упоения Хагемейстером, которому посвящен весь средний зал (впрочем, лишь мельком виденный, так как его уже закрывали).

«Обитель блаженных» Беклина (чуть потрепанная) остается гениальной, хороши еще «Весна» (с толстыми ивами) — высшее достижение, попытки передать реальность, но почти все остальное у Беклина отцвело, а иное (триптихи!) просто упадочное — это самое мерзкое и грубое, что создала германская культура.

Из французов остались лишь барбизонцы. Но их я не променяю на наших в Кушелевке, а также слабейший из вариантов «Медеи» Делакруа. Сегодня авось удастся осмотреть еще верхний этаж. Кстати, о менах. Я совершенно ошеломлен тем, что некоторые германские музеи пустились променивать свои вещи на другие у частных лиц и торговцев! Так, у Ван Димена на «Линден» доктор Плейш, играющий там роль старшего коми, нам показал «Св. Иеронима» Элигейма из Гамбургского Кунстхалле (они его променяли на ряд Мунхов!) и кое что еще. Он и Эрмитаж соблазняет вступить на этот же путь, обещая отдать прелестную картину Я но Кинда — средневекового мастера первой половины XV века — «за каких-нибудь ненужных нам Гюберов Роберов или Воуверманов». Однако мы эту аферу отвергли, считая ее несвоевременной. Только начни отчуждать наши музейные вещи, найдется слишком много охотников развить это дело, того и гляди они спустят наших Рембрандтов за локомотивы или аграрные орудия.

Вообще же у этого Ван Димена довольно много хорошего (как раз туда зашел Шенфельд — приятель Жозефо-вича — один из лучших знатоков, по словам Плейша). Так, например, портрет сеньора за молитвенником со святой позади (Бургундия, середина XV века) Сальватора Мунди — немецкого подражателя Рогира ван де Вейдена, «Купальщица» Бакера, большой, очень свежий пейзаж (дорога в лесу с милыми фигурами) ван Лотена, деревушка с колодцем (сродни рисунку у меня) ван Гойена (1631 года), совершенно смытая и испорченная французская портретная картина «Три дамы и кавалер» 1740 г., несколько итальянцев XIV века, и среди них весьма значительное «Поклонение волхвов». Менее всего мне понравились обе Рембрандтовские головы из галереи Ольденбурга. Его же эскиз натурщика для св. Павла в темнице (1632 года) поражает своим блестящим тоном (но скорее он перенесен с картона и, может быть, самим мастером, хотя это оригинал, вероятно), «Старик» в прозрачно красивой гамме при вялом рисунке, наверное не Рембрандт (Плейш верит, что Рембрандт), может быть, ранний Флинк.