Эльза Вернер - Своей дорогой

• Название: Своей дорогой
• Автор: Эльза Вернер
• Издательство: Глобус
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1995
• ISBN: 5-7707-7756-7

Основу романа Э.Вернер "Своей дорогой", как и других ее произведений, составляют взаимоотношения между людьми. С первых строк читатель видит отношение автора к своим героям. К одним она питает любовь и сострадание, наделяя красотой, умом и благородством, других окружает некоторым отчуждением, посылая им различные испытания, но чаще всего дает возможность проявиться их лучшим человеческим качествам.

---

— В самом деле? — протяжно произнес барон, с каким-то странным выражением посмотрев на фигуру графа, исчезавшего за деревьями.

— Как бы мне незаметно прокрасться в свою комнату? — сказала Майя, не обратив на это внимания. — Папа рассердится, если увидит меня.

— Да, он будет бранить вас, — с ударением сказал Вильденроде. — Мне самому хотелось бы сделать то же. Когда начался дождь, я пошел в парк искать вас и вдруг узнаю от садовника, что час назад вы ушли в лес. Какая неосторожность! Неужели вам совершенно не приходило в голову, что ваши домашние могут встревожиться… что я буду беспокоиться о вас?

Этот вопрос вызвал на лице девушки яркий румянец.

— О, беспокоиться совершенно не стоит; здесь, в Оденсберге, меня знает каждый рабочий, каждый ребенок.

— Все равно, впредь вы не должны уходить так далеко без провожатого. Вы обещаете, Майя, не правда ли? А в залог того, что вы сдержите слово, я попрошу у вас это, — и барон вдруг, как будто шутя, выхватил из ее рук ветку цветущей яблони.

Майя взглянула на него не то испуганно, не то недовольно.

— Мою ветку? Нет! На каком основании я должна отдать ее вам?

— Потому что я прошу.

— Нет, господин фон Вильденроде, я не отдам этих цветов.

Молния гневного изумления сверкнула в глазах барона; он не ожидал, что это «дитя» способно на такое резкое сопротивление, когда дело касалось его желания. Это подзадорило его во что бы то ни стало настоять на своем.

— Вы так дорого их цените? — спросил барон с жесткой насмешкой. — Кажется, и граф чрезвычайно ценит их. Не имеет ли этот «знак примирения» какого-нибудь тайного значения для вас обоих?

— Это была шутка, ничего больше! Виктор — товарищ по детским играм.

— А я для вас чужой — вы это хотите сказать, Майя? Я понимаю! — В его словах слышалась горечь.

Ее карие глаза испуганно и с мольбой посмотрели на него.

— О нет, я не думала этого, право, нет!

— Нет? А между тем вы зовете его по имени, тогда как я остаюсь для вас господином фон Вильденроде. Как я просил вас хоть один единственный раз произнести мое имя! Я никогда не слышал его из ваших уст.

Майя ничего не ответила и стояла неподвижно, с пылающими щеками и потупленными глазами; она чувствовала на себе его горячий взгляд.

— Неужели вам так трудно звать меня по имени? Ведь я имею право требовать этого как будущий родственник. В самом деле так трудно? Ну хорошо, я не буду настаивать, чтобы вы называли меня так в присутствии других, но сейчас мы одни, и я хочу слышать свое имя… Майя!

Еще секунда колебания, а потом дрожащие губы девушки тихо произнесли:

— Оскар!

Мрачное лицо барона осветилось неизмеримым счастьем; он сделал порывистое движение, как будто хотел прижать к своей груди девушку, которая стояла перед ним, дрожащая и смущенная, но потом обуздал свое желание и только крепко сжал маленькую дрожащую ручку.

— Наконец-то! А вторую просьбу? Ветку, Майя, которую дал вам другой и которую именно поэтому я не желаю оставлять в ваших руках! Прошу вас!

Майя больше не сопротивлялась; безвольная от этого взгляда и голоса, она протянула ему ветку.

— Благодарю! — тихо прошептал Оскар.

Он произнес только одно это слово, но в нем слышалась с трудом сдерживаемая нежность.

В это время у открытого окна дома появилась Леони Фридберг; увидев свою воспитанницу, она в ужасе всплеснула руками.

— Майя, да неужели вы выходили в такую погоду? Ведь вы можете простудиться! Боже, в каком вы виде! Скорее снимите мокрый плащ!

— Да, это и я посоветовал бы сделать, — улыбаясь сказал Оскар. — Скорее, скорее домой!

Девушка с поклоном проскользнула мимо него. Вильденроде последовал за ней в дом, но в передней остановился; взглянув на яблоневую ветку, он нахмурился; у него мелькнуло подозрение, что он может встретить какую-нибудь помеху при выполнении своего плана, а между тем осознавал, что говорить об этом теперь опасно; он еще недостаточно милостиво принимался Дернбургом, а тот едва ли не задумываясь отдаст свою любимицу человеку, который намного старше ее; да и в Майе он еще не был уверен. Одно необдуманное слово могло все испортить. Надо же было именно теперь явиться этому графу Экардштейну и на правах друга детства вступить в дружеские отношения с Майей!

Несколько минут барон стоял, погруженный в раздумье, потом поднял голову, и его глаза опять блеснули гордым сознанием собственного достоинства. Он не боится борьбы за обладание Майей! Какое малодушие сомневаться в исходе состязания с этим безусым франтом! Горе ему, если он осмелится стать на пути барона Вильденроде!

Майя стояла у окна своей комнаты, не сняв мокрого плаща, и мечтательно смотрела на затянутое тучами небо; тихая, счастливая улыбка бродила на ее губах. Встреча в лесном домике была забыта, образ товарища по детским играм расплылся, она видела только одно — глубокие темные глаза, взгляд которых опутывал ее какими-то волшебными нитями, слышала только сдержанный голос, дрожавший от подавленной страсти. На душе у нее было сладко и в то же время жутко; она сама не могла бы сказать, что означает это ощущение: горе или радость.

9

Наступила весна. Она победоносно проложила себе путь сквозь бури и холод, мороз и туман и пробудила землю к новой радостной жизни.

По склону горы, покрытой зеленеющим лесом, быстро подымался одинокий путник. Было раннее утро; лес стоял еще погруженный в глубокую синеватую тень, а на мшистой почве блестели тяжелые капли росы. Этим путником был Эгберт Рунек; выполняя обещание, он шел на Альбенштейн, чтобы осмотреть крест на вершине скалы. Инженер вышел из леса на маленький горный лужок; прямо перед ним высилась эта могучая Скала. Совершенно обнаженная, она отвесно поднималась из темного соснового леса, обступившего подножье; вершина состояла из нагроможденных друг на друга зазубрин; в расселинах лепились карликовые сосны и хилый терн. Исполинский крест, укрепленный на вершине, отличал эту возвышенность от других.

Этот одиноко стоявший каменный утес был овеян множеством легенд; они населили леса таинственными гномами и эльфами, воспоминания о которых до сих пор жили в памяти суеверного народа. В недрах Альбенштейна таились несметные сокровища; они дремали в его каменной груди, ожидая минуты освобождения, и уже немало смельчаков поплатились жизнью за попытку добыть их оттуда; только всемогущая разрыв-трава может открыть доступ в эти сокровенные глубины. Тот, кто найдет эту траву, должен трижды ударить ею по скале и тогда

       «В глубокую, темную ночь
       Берет он ларец золотой.
       Алмазы, жемчуг, серебро —
       Все взял удалец молодой!»

Странно, эти слова постоянно звучали в ушах Рунека, стоявшего на опушке горного леса. Это был последний куплет старинной народной песни; Эгберт знал ее в детстве, но давно уже забыл. Для него не существовало больше сказочных сокровищ, недра земли были пусты и мертвы, но слова песни все звучали в его душе, или, скорее, звучал голос, который последний раз произнес их при нем. Рунек всей душой ненавидел эту обольстительную прекрасную девушку, которая завлекла в свои сети его друга и собиралась стать хозяйкой Оденсберга, но не мог отделаться от звука ее голоса и демонического очарования ее глаз; никакой труд, никакое напряжение силы воли не могли помочь ему в этом.

Он перешел через луг и взглянул на Альбенштейн. Глубокие зимние снега и последние весенние бури, конечно, могли заставить крест пошатнуться, но, насколько было видно снизу, он все-таки стоял еще крепко и надежно. Вдруг Эгберт остановился; его глаза, как прикованные, не могли оторваться от вершины утеса; там, наверху, он увидел светлый силуэт, отчетливо вырисовывавшийся на небе, и его зоркий взгляд узнал эту фигуру, несмотря на значительное расстояние.

Итак, это было не простое хвастовство, не мимолетный каприз — бесстрашная девушка привела в исполнение то, что задумала, и притом, наверно, одна. Эгберт сурово сдвинул брови, но об отступлении нечего было и думать, его, безусловно, тоже заметили. Он взялся за посох и начал медленно взбираться наверх.

Дорога отсюда на вершину утеса была доступна лишь человеку бесстрашному и не подверженному головокружению. Она представляла нечто вроде тропинки, проложенной охотниками, и извивалась по самому краю почти отвесного обрыва, так что перед глазами того, кто шел по ней, постоянно была пропасть; иногда и эта тропинка исчезала, и тогда приходилось самому выбирать себе путь по крутому склону, покрытому камнями и острым щебнем, пока опять на некоторое время не показывалась протоптанная тропинка.

Эгберту изменили спокойствие и хладнокровие, с которыми он всегда ходил по горам; он то и дело спотыкался и шел значительно медленнее обычного. На вершине, в ярком свете утреннего солнца, сияя красотой и жизненной энергией, перед ним стояла Цецилия Вильденроде.