Журнал «Новый мир» - Новый Мир. № 2, 2000

• Название: Новый Мир. № 2, 2000
• Автор: Журнал «Новый мир»
• Жанр: Современная проза

Ежемесячный литературно-художественный журнал

---

— Русский? — удивился молодой человек. — Да, где только нашего брата не встретишь… А мы с этим славным кузнецом были добрые знакомцы в Москве. Я Петр Михайлов из свиты великих государевых послов, что сейчас в Амстердаме. Слыхал о сем?

Курбатов немного разволновался, стал расспрашивать. Сели за стол, жена Киста принесла еще одну кружку и трубки. Петр Михайлов достал из кармана куртки кисет, пошарил в нем.

— Вот незадача, табак кончился, — сказал он и обратился к Курбатову: — Дай-ка щепоть своего…

Курбатов протянул ему свой кисет и поинтересовался, считают ли в Москве по-прежнему курение табака грехом.

— Считают, — отозвался собеседник, недобро усмехнувшись. — Ну да великий государь переделает их на свой лад!

— Неужто его царское величество Петр Алексеевич курит? — изумился Курбатов.

— И сам курит, и своим боярам велит.

Курбатов посидел еще, потом стал прощаться. Михайлов переспросил, где находится его гостиница, и пообещал зайти на днях, потолковать.

Вечером следующего дня Курбатов сидел у себя в кабинете за книгой. Неясный гул голосов за окнами отвлек его от чтения. Выглянув в окно, он увидел вчерашнего гостя кузнеца, идущего к гостинице. За ним несколько в отдалении следовала толпа голландцев — мужчин, женщин, детей. Раздавались крики:

— Der Kaiser! Der Russische Kaiser![15]

Петр сердился, топал на зевак ногой, замахивался кулаком… Один чрезвычайно назойливый бюргер подошел к нему очень близко, рассматривая его в упор, как диковинку. Петр одним прыжком оказался рядом с ним и влепил звонкую пощечину. Бюргер растерянно замигал, в толпе раздался смех. Петр в сердцах сплюнул и больше не оглядываясь размашистым шагом направился к дверям гостиницы.

Курбатов поспешил вниз.

Петр запирал дверь. Увидев растерянное лицо Курбатова, он улыбнулся:

— Ты-то что таращишься или вчера не насмотрелся?.. Ну да, я и есть царское величество великий государь Петр Алексеевич. Просил ведь Киста вразумить жену, чтоб не разглашала мое инкогнито… Проклятые бабские языки!

Курбатов подавленно молчал. Петр посмотрел на окна, к которым приникли лица зевак, вздохнул.

— Книгу твою я читал, — сказал он, — и была она мне в великую досаду…

Курбатов потупился.

— …ибо чуял правду слов твоих, — продолжал царь. — Ныне и сам знаю, что имею дело не с людьми, а с животными, которых хочу переделать в людей. Потому всегда радуюсь, встретив человека, согласно со мной мыслящего. Слушай меня, Курбатов. Вины, какие были за тобой, я тебе прощаю. Если не хочешь уподобиться ленивому рабу евангельскому, закопавшему талант свой в землю, поезжай в Москву, будешь числиться при Посольском приказе. А пока что жалую тебя дворянским званием и чином поручика. Ответ свой дашь завтра, а пока налей водки, что ли…

В сентябре, продав гостиницу и устроив все дела, Курбатов вместе с семьей выехал в Москву сухим путем. В дороге был весел, подшучивал над невозмутимой Эльзой, говорил с детьми только по-русски. В Кёнигсберге, поднимаясь по трапу на корабль, который должен был везти их в Либаву, он вдруг остановился, дико выпучив глаза и ловя ртом воздух, схватился за грудь и под пронзительный визг Эльзы рухнул в воду. Через полчаса матросы баграми достали его тело, уже почти окоченевшее.

Эльза похоронила его в Кёнигсберге по лютеранскому обряду. Затем она продолжила путь и к зиме добралась до Москвы. Петр, возвратясь из Голландии, оставил за ней и ее детьми дворянское звание и назначил приличную вдове поручика пенсию.

Цветков Сергей Эдуардович родился в 1944 году. По образованию историк. Печатался в журналах «Новый мир», «Москва» и др. Живет в Москве.

Марина Палей Long Distance, или Славянский акцент Сценарные имитации

Фильм второй ВТОРОЙ ЕГИПТЯНИН

CAST:

Официант закусочной, иммигрант.

Художница.

Хозяин кафе.

Супружеская чета на пороге смерти.

Люди из прошлого, объекты памяти и воображения.

Объекты телевизионной заэкранности.

Полицейские.

Сцена 1 КАФЕ

«Простите, могу я спросить вас, мэм? Откуда вы приехали?» — «Из Петербурга». — «А, это в Африке… Вы говорите на африканос?»

Около пяти часов летнего вечера. Арабское кафе на окраине Нью-Йорка. Честнее было бы назвать это заведение закусочной, но хозяин не поскупился на вывеску: «MIRACLE of CAIRO».

Молодой официант засмотрелся на женщину. Осмелился заговорить. Сел в лужу с этим Йоханнес… Петербургом. Потерялся.

Женщина смеется.

Блистательная, артистичная. Чуть взвинченная.

Отодвигает поставленную перед ней чашечку кофе. Без молока. Без сахара.

«Я вообще-то художница. В Нью-Йорке пару месяцев. Хочешь, покажу свой альбом? Издан в Париже». — «О, это правда ваши картинки?» — «Правда мои». — «О найс!»

Функция альбома: я, парень, не то, что ты думаешь.

Функция сока, что пьет, подсев, официант: ты добрая, ты очень добрая, не гони меня, ладно?

Губы официанта, вседневная функция коих — называть счет, на ощупь продираются сквозь дремучести внепрейскурантного обхождения: «Иджипшен библ ар найс… Дон’т би эфрейд…» — «Библия? Египетская библия??» — «Библ… библ… май библ…» — «Байбл?» — «Ноу, хе-хе… Ай мин би-бл… иджипшен би-бл…» — «Пипл?» — «О йес, библ!» — «Не библ, а пипл. Скажи: пипл!» — «Библ!» — «Ну, о’кей…»

Ей уже скучновато. It leads to nothing. Парень полноватый, лысоватый. Глуповатый. Глаза добрые. Да и черт с ними. Устала. It really leads to nothing.

«Ю хэв э лот оф пикчерз, мэм!.. Бью-у-у-у-тифул пикчерз!..» — «Где тут пепельница у вас?» — «Пожалуйста, мэм! Ай ноу уан пэйнтэр… Он тоже рисует картины… Э лот оф пикчерз!.. Красивые картины!..» — «Ну и что? У него есть деньги?» — «Деньги? Ай дон’т ноу. Я видел его один раз… Красивые картины, мэм!..» — «Так. Ну, я, пожалуй, пойду». — «Уай, мэм? Вы торопитесь?» (Она — себе.) «Подумаешь! Буду в „Макдональдсе“ тарелки мыть!» — «Сорри, мэм?» — «Подумаешь, говорю. (С прежним вызовом.) Буду в „Макдональдсе“ посуду мыть! Плевать мне на всех!» — «Но… (робко) в „Макдональдсе“ посуду не моют, мэм… Они ее выбрасывают…» — «Sorry?» — «В „Макдональдсе“ не моют тарелок, ай гесс… Зей троу зем эуэй… Одноразовая посуда, мэм…»

Секундная пауза.

Взрыв смеха.

Женщина хохочет невероятно громко.

Хозяин, багроворожая гора мяса, на миг забывает про нож.

Смеется и официант. Начинает робко, оглядываясь на хозяина. Заканчивает, глядя женщине прямо в глаза.

Что-то примиряет этот совместный смех.

«Вы очень добрый и красивый вумэн. Очень! Пожалуйста. Ай инвайт ю ту май хоум. Пожалуйста!.. Я очень-очень хорошо приготовить э диннер. Ит из тру. Иджипшен библ всегда вкусно готовить! Дон’т би эфрейд! Пожалуйста! Можно?..»

Сцена 2 УЛИЧНЫЙ ТЕЛЕФОН

Чуть позже.

Женщина за стеклом кабины.

Видимо, говорит с подругой.

Может, с собой?..

«Сколько это может продолжаться?! Я устала! Почему бы нет?.. А что, разве сейчас меня не насилуют? Ну, изменится форма насилия… Хотя бы конуру свою оплатить за месяц! И потом, я художница, мне нужны детали! Свобода?.. Не смеши. От смены континентов меняется только форма зависимости. Да нет!.. Это не Гегель сказал!..»

Сцена 3 СНЭК-БАР

Сразу после этого.

Наскребает последние центы.

Наглатывается дешевой, быстро заглушающей голод дрянью.

Потат, майонез, потат.

Итог: желудок жадно и ласково принял пищу.

Впрок. Наперед. Про запас.

У него дома она думать об этом, слава Богу, не будет.

Сцена 4 ПЯТНАДЦАТЬ МИНУТ СПУСТЯ. ДОРОГА

«Зачем ты заходила в снэк-бар?» — «Я хотела купить себе новые туфли». — «Разве они там продаются?» — «Нет». — «Зачем же ты заходила?» — «Потому что хотела купить туфли». — «Найс, хе-хе… Ты очень веселый женщина! и добрый! и ты бью-у-у-у-тифул!.. Иджипшен библ…» И т. п.

Сцена 5 В СУПЕРМАРКЕТЕ

«Давай я покупаю красивый египетский еда?» — «Покупай что хочешь». — «Что-нибудь пить? Сок? Пепси? Спа?» — «Вино». — «Какое? Сколько бутылок? Я покупить все, что ты показать». — «Любое. Up to you». — «Сорри?» — «Да делай что хочешь!»

Тоска. Кому повем печаль мою?..

Сквозь стекло витрины видна парочка. Девяностолетние супруги в духе немецкого экспрессионизма. Маленькие, сплющенные в направлении сверху вниз. Муж, храня мужскую дистанцию, на два пальца выше. Намертво сцеплены под ручку, полный клинч. Загипнотизированные зеленым светом, испуганно и покорно семенят на тот берег… Стараются именно семенить, не ползти…

Огромная, пустая и страшная дорога. Стая машин, пригнав к одной линии, по-волчьи застыла перед прыжком. Иллюзия остановки времени. Трусливая аберрация. Все равно поток искорежит… сомнет… вычеркнет из пейзажа…