Александр Хургин - Целующиеся с куклой

• Название: Целующиеся с куклой
• Автор: Александр Хургин
• Издательство: ПрозаиК
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-91631-007-8

Писатель Александр Хургин, автор известных книг «Ночной ковбой», «Бесконечная курица», «Кладбище балалаек» и др. в настоящее время живет в Германии. Его новая книга — это современная притча-сказка, написанная, по выражению самого автора, «в диапазоне от эмиграции до абсурда. В жизни всегда есть место и тому и другому. Жизнь утопает, барахтаясь в абсурде, абсурд вытекает из самой жизни. В литературе, видимо, все то же самое».

---

— Ну, давай, я всё сделаю. За определённую, естественно, мзду.

Механизатор сначала колебался, мол, а вдруг разгадают они и докажут, что мы специально аварию подстроили, и не заплатят, а горбун ему говорил:

— Я так подставлю, что и сам водитель не будет в своей вине сомневаться.

В общем, развеял он механизаторские колебания.

И сел Горбун за руль, и выехал на улицы города, и через каких-нибудь полчаса вся задница у Форда была разворочена, будто взрывом. Хотя жизненно важные органы автомобиля задеты не были, и он смог уехать с места происшествия своим собственным ходом. Чего нельзя сказать об Ауди. Чтобы убрать её с проезжей части, подъёмный кран вызывать пришлось и грузовик. Да и краном машину никак не могли зацепить — передок пострадал так, что по правилам не зацепишь. Ауди всё время перевешивало то вперёд, то назад, и она, ненадёжно подвешенная, раскачивалась на ветру.

Наконец, съездили за спецподдоном и на нём осторожно подняли машину в кузов. И ветер вдруг бросил трепать траурную ленточку, привязанную к антенне, потому что вдруг ветер исчез. Совсем исчез. Отчего в воздухе перестало пахнуть весной. И вообще перестало пахнуть.

«Никак умер кто-то у этого „аудитора“»? — подумал Горбун и тут же думать об этом прекратил. Слишком раздражала его манера немцев всё на машины свои вывешивать, на всеобщее обозрение: свадьба — беленькая ленточка на антенне, траур — чёрненькая, чемпионат мира — государственный флаг, проиграла сборная — опять чёрненькая ленточка.

А подставился он и в самом деле красиво. Не правой стороной, чтоб не сказали потом, будто он подрезал, а левой. Показал, то есть настоящий класс вождения и высший, можно сказать, пилотаж.

И водитель «Ауди», как по нотам врезавшийся в них, действительно извинялся, твердил, что, конечно, он сам во всём виноват, и что в таком состоянии духа, как у него, за руль садиться не следовало. И ещё что-то он им говорил, натягивая всем лицом улыбку, и ещё за что-то извинялся, до тех пор извинялся, пока полиция не приехала. А приехав и взглянув на результат бумса, полиция констатировала без всяких сомнений и обиняков, что виноват на сто процентов «аудитор», и:

— Не надо, — сказала, — так близко к едущему впереди транспортному средству подъезжать, если реакция ни к селу ни к городу.

И механизатору насчитали за ремонт его Форда столько, сколько он весь не стоил. Вместе с механизатором. Механизатор страховку получил, расплатился, как договаривались, с Горбуном, а Форд, ясное дело, ремонтировать не стал. Толкнул его хозяину русского автохауса недорого. Тот посмотрел мельком — Форд как Форд, не хуже и не лучше других, а задницу отрихтовать и покрасить — это ему ничего не стоило, у него и рихтовщик был свой, и сварщик, и главное, покрасочно-сушильная камера. А при удачном стечении обстоятельств, Форд этот и битым мог уйти куда-нибудь в Польшу, Россию или Эстонию. Так что хозяин, особо не торгуясь, зачёл стоимость этого битого Форда в цену Мазды, которую механизатор приобрёл у него же.

И все, таким образом, остались довольны друг другом. Кроме, разумеется, «аудитора». Но его как чужого можно в расчёт не принимать. А впрочем, ему этот бумс тоже на пользу пошёл. В определённом смысле. После него стал он гораздо аккуратнее ездить и более внимательно вести себя на дорогах.

А Горбуну ещё долго не пришлось жертвовать задом своей любимой Хонды. Так как стали к нему обращаться знакомые и знакомые знакомых, мол, помоги, земляк, сделай всё, как доктор прописал, в долгу не останемся. И Горбун шёл хорошим людям навстречу. Он только внёс в ход акции некоторые организационные, однако довольно важные, изменения.

Первое, Горбун и заказчик старались быть приблизительно одинаково одетыми, допустим, оба в джинсовых костюмах и джинсовых рубашках — чтобы их легче было перепутать. Второе, теперь Горбун и сидящий справа хозяин авто, не медля после наезда ни секунды, выскакивали из машины и начинали заполошно мотаться вокруг неё, как бы оценивая тяжесть случившегося ДТП и горюя по поводу полученных повреждений. И к тому моменту, когда врезавшийся слегка оправлялся от стресса и вылезал из своей пострадавшей колымаги, уже совершенно невозможно было вспомнить, кто именно сидел за рулём — Горбун или не Горбун. И это была правильная мера предосторожности. Потому что если бы он стал регулярно фигурировать в однотипных авариях, им бы точно заинтересовались полицейские статистики и вывели б рано или поздно на чистую воду. А так каждый раз водители — участники столкновений — были разные (правда, все, как один, потерпевшие — эмигранты из бывшего СССРа) и автомобили разные. А что пассажир везде один и тот же, так что же делать. Да его почти никогда и в протокол не вносили. Если лезли с вопросами, он отвечал, что ничего затылком своим не видел, ничего не знает, по-немецки не говорит. И никто его не подозревал. Потому всё это Горбуну и сходило безнаказанно с рук. А со временем превратилось чуть ли не в профессию, ну, или, может быть, лучше назвать это занятие хобби.

18

Это часто бывает, что невозможно точно разграничить, где кончается хобби, а где начинается работа. Вот взять, для примера, Зару. Сказать, что сейчас она работала, нельзя. Разве это работа — один, ну, максимум, два выхода в неделю по собственному желанию, если оно есть. Такая работа действительно больше похожа на хобби. Или на что-нибудь другое похожа. На искусство ради искусства, к примеру.

Зара, после того, как Вову ни за понюшку табаку грохнули, почувствовала себя свободным художником. И к работе стала относиться примерно так, как относятся свободные художники. В смысле, возникло настроение — пошла, поработала, не возникло — не пошла. Разумеется, необходимый какой-то минимум она старалась в дом приносить. Для чего достаточно было четырёх-пяти рабочих смен в месяц. Специалистом Зара была в своём деле незаурядным, брала не меньше семидесяти зелёных за сеанс, а с двух постоянных клиентов, понимавших её настоящую цену, сотню (аренда помещения для занятий — при необходимости — за счёт заказчика). Причём сейчас все эти деньги оставались ей. А чтобы никто её под себя и под своё покровительство насильно не подмял, работала она аккуратно и в нетрадиционных местах. Это было сложнее, зато не так однообразно.

Каждый раз она выходила, можно сказать, на охоту, и каждый раз охота могла оказаться удачной, а могла и неудачной. Могла но, слава Богу, не оказывалась. Зара даже из зоопарка, даже из музея или театра оперы и балета без клиента не уходила. Потому что опыт и виртуозное владение мастерством. Да и красавица она, что ни говори, красавица, каких мало живёт среди нас.

А с другой стороны, можно взять Йосифа. Который, минимум, по восемь часов у телевизора просиживает. Ми-ни-мум. А если в среднем посчитать, так и по одиннадцать наберётся. Без прогулов, без выходных и праздничных дней. И если тарелка почему-нибудь, ну, скажем, в условиях затяжного снегопада или грозы, русские каналы не принимает, он нервничает так, как будто на работу без уважительной причины не вышел, и его лишат премии за квартал, а также и тринадцатой зарплаты с занесением в личное дело. Вот хобби у него это ежедневное смотрение новостей или работа, за которую ничего не платят? Пойди, разберись и найди правильный ответ. Не найти ответа.

Нет ответа и на вопрос о нынешнем увлечении Горбуна. Приносящем ему, между тем, некоторый, пускай нерегулярный, доход. Имея который, может, и не пошёл бы он к матери своей водителем служить. Ради одного только заработка. Не потому что это неприятно ему было или лень, а просто так. Из любви к противоречиям и в отсутствие острой надобности. Но после разговора в ресторане в день его рождения, получил он из арбайтзамта очередную повестку.

Поехал на Хонде своей к назначенному времени, вошёл в кабинет с выражением на лице «ну, чего надо?» и остановился, как баран какой-нибудь невменяемый перед новыми воротами. Такая блондинка сидела в этом кабинете вместо уже известного ему усатого мужика в серьгах. Он такой блондинки никогда живьём не видел. Ни живьём, ни в журналах глянцевых. И она что-то говорит ему из-за стола, а он ни слова не понимает. Потому как не слышит её, а только видит. И глаз оторвать не может. И рот не может ни закрыть, ни открыть. До тех пор стоял он и пялился на блондинку, пока она не встала и не закричала ему в ухо:

— Вы меня, — закричала, — не слышите? Или не понимаете?

Горбун отряхнул с себя оцепенение и говорит:

— Можно я сяду?

— Я вам пять раз повторила «садитесь», — блондинка говорит, а Горбун говорит:

— Я всё слышу и всё понимаю. Но, если можно, повторите, пожалуйста, то, что вы мне сейчас сказали.

И она по долгу своей государственной службы повторила уже сказанные ею минуту назад слова. И это оказались не самые лучшие слова в мире, а самые для этого кабинета типовые. Она говорила, что Горбун обязан искать себе работу или идти приобретать профессию, что в его возрасте нельзя ничего не делать, что государство не может содержать его всю жизнь до смерти.