Максим Оськин - Неизвестные трагедии Первой мировой. Пленные. Дезертиры. Беженцы

• Название: Неизвестные трагедии Первой мировой. Пленные. Дезертиры. Беженцы
• Автор: Максим Оськин
• Издательство: Вече
• Жанр: История
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-9533-4832-4

Наиболее пострадавшими от военных действийкатегориями населения, если не считать собственно погибших и раненных на войне (так называемые «кровавые потери»), стали военнопленные, на долгие годы оторванные от Родины, и беженцы прифронтовой зоны, вынужденные покинуть родные места. Дезертиры и репатрианты дополнили общую картину бедствий. Для России эти категории насчитывали миллионы людей, и потому невозможно обойти вниманием их трагическую судьбу в 1914–1918 гг., предвосхитившую трагедии Второй мировой войны.

---

Третьей причиной добровольных сдач в плен явилась порочная практика эвакуации прифронтовых районов в кампании 1915 года. Объявшая тогда Действующую армию шпиономания наряду с эксцессами эвакуации дополнительно деморализовала войска, и без того вынужденные драться в неравных условиях. Более подробно об этом говорится в 3-й главе. Но главное — шпиономания, инициированная Ставкой Верховного главнокомандования с целью прикрыть собственные преступные просчеты в деле управления Действующей армией, убеждала солдат думать, что в их бедах повинно прежде всего начальство. В. П. Булдаков так пишет о 1915 годе: «Солдаты оказались тогда психологически не подготовлены к оборонительным действиям против неприятеля, в полном смысле засыпающего их крупнокалиберными снарядами. Беспомощность русской маломощной артиллерии из-за нехватки боеприпасов они воспринимали как предательство со стороны собственных военных властей, бросивших их на произвол судьбы. К этому добавилось изумление перед тем, что громадные запасы недостающей им амуниции и снаряжения при отступлении сжигались, а высшие командиры и интенданты успевали загружать для себя составы дорогой мебелью».[47] Таким образом, добровольная сдача в плен — это не столько объективное предательство Отечества, сколько субъективное «предательство предателей». Кажется, парадокс, но в тяжелое военное время такой парадокс становится феноменом массового сознания, оказывающего непосредственное влияние на каждого отдельного индивида.

Почему это столь важно отметить? Просто потому, что почти всегда сдача в плен — это не индивидуальное решение, а массовое. Как правило, принятое в условиях экстремальной обстановки, то есть проще говоря, в наиболее неблагоприятный момент боя, когда вот-вот бесцельно погибнешь, но еще можно спастись, сдавшись в плен. Офицер участник войны, сообщает о Великом Отступлении 1915 года: «Если даже еще до артиллерийской подготовки, как и во время самой подготовки, будет обнаружено накапливание противника перед участком обороны, а равно в тех случаях, когда противник переносит огонь в глубину, не следует усиливать гарнизон первой линии. Это ничего не дает, кроме напрасных потерь. Даже наоборот, деморализованная масса действует более заразительно, когда, ошеломленная огнем, она бросается назад или, что еще хуже, подняв руки вверх и прикрепив белые платки к штыкам, бросается к противнику. Деморализация в таких случаях доходит до такой степени, что сдающийся, потеряв всякую моральную устойчивость, выполняет малейшее приказание врага, иногда даже по его указанию открывает огонь по своим. Надорванная психология этих бойцов такова, что тысячи спокойно конвоируются десятком вооруженных, несущих свою службу совершенно небрежно. Так сопровождается стадо баранов, в каковое фактически и обращается эта толпа».[48] Нет ничего странного и в том, что многие сдавшиеся, после того как распадается психологическое «стадо баранов», сожалеют о своем проступке. Отсюда и большое количество бежавших из плена русских военнослужащих, причем — часто еще на этапе конвоирования, а не из концентрационного лагеря.

Точно такая же ситуация сложилась и в годы Великой Отечественной войны, когда обстановка первых месяцев, показавшая мощь всецело подготовленного к тотальной войне врага и слабость собственной военной машины, стала причиной массового пленения советских бойцов и командиров. Как только моральное опустошение проходило, человек думал о сопротивлении, самой реальной формой которого являлись побег и либо партизанство, либо попытка добраться до своих. Переоценка являлась не просто массовой, а чуть ли не абсолютной. В годы Великой Отечественной войны, на 1 мая 1944 года из 3 281 157 чел. советских военнопленных были расстреляны или убиты при попытке к бегству 1 030 157 чел.[49] Так или иначе, сопротивлялся каждый третий. Вернее, был убит каждый третий из сопротивлявшихся. Вот это и есть феномен массового пленения периода индустриальных войн: моральное ошеломление и последующее осознание собственного проступка, совершенного в массе, но ответственного за него индивидуально.

Наконец, последней существенной причиной добровольных массовых сдач в плен стало отсутствие достоверной информации о плене. «Замалчивание истинного положения военнопленных на территории Центральных держав стало причиной распространения среди русских солдат представления о плене как лучшей доле, что увеличило случаи массовой добровольной сдачи. В подобной ситуации власть была вынуждена инициировать дискуссию о плене, предъявив, однако жесткие требования к публикуемым мемуарам. На суд читателя выносились только отрицательные воспоминания об условиях содержания в германских лагерях, трезвые же оценки зависимости состояния пленных от экономической ситуации в самих Центральных державах подвергались неумолимому вытеснению».[50] В итоге возвращавшиеся из плена инвалиды в начале 1916 года широко распространяли сведения, что в плену «ожидают мучения и голодная смерть».[51]

Сам факт цензурирования воспоминаний о плене понятен: власти не должны были допустить новых сдач в плен. Но нельзя сказать, что информации не было вообще. Еще в 1914 году печать широко распространяла информацию о том, что противник издевается над русскими военнопленными, вплоть до убийства пленников. Пример 1914 года: в Вологде немецкие военнопленные играли в футбол с местной командой на плац-парадной площадке. Местное население было озлоблено, и лишь усилиями полиции «был предупрежден инцидент, готовившийся между игравшими и лицами, не разделявшими их взглядов и таившими злобу к иностранцам, проявившим, судя по газетам, бесчеловеческие отношения к русским».[52]

То есть направленной и массированной пропаганды все-таки не было, раз одни ненавидели немцев в принципе, а другие были готовы играть с ними в футбол. Такая пропаганда появляется лишь после кампании 1915 года, которая дала массовые случаи сдач в плен. Домой в ходе войны возвращались только те пленные, что были признаны полными инвалидами. Их возвращение являлось своеобразным обменом между противниками. Именно их устами и распространялись негативные сведения о неприятельском плене, так как власти обоснованно опасались, что официальным сведениям никто не поверит.

В числе прочего негатива назывались такие, как убийства раненых, сдающихся в плен, издевательства, пытки перед убийством, сожжение живыми, запашка земли на солдатах и казаках, медицинские опыты на пленных. Действительно, образованная в Российской империи в 1915 году Чрезвычайная следственная комиссия по расследованию нарушений противником норм международного права констатировала такие факты. Например: «Как на общественных работах, так и на частных работоспособность пленных жестоко эксплуатировалась, причем ни болезнь, ни изнурение не принимались во внимание. Пленных, выбивавшихся из сил от чрезмерного физического утомления, заставляли работать с шести утра до восьми часов вечера с одним кратким обеденным перерывом. Конвойные неустанно следили за тем, чтобы ни одна минута трудового дня не оставалась неиспользованной. Особенно тяжело приходилось пленным на полевых работах, когда при помощи особых приспособлений их, по 14–16 человек, запрягали в плуги и бороны и они целыми днями, заменяя рабочий скот, вспахивали и уравнивали поля».[53] В целом делался вывод, что в плену русские — хуже собак. Побывавшая в Германии российская сестра милосердия сообщает: «Когда говоришь с пленными, то поражает их запуганность… Объясняется эта запуганность тем, что немцы абсолютно не считаются с нашими пленными и держат их под гнетом строгих наказаний, побоев, лишения пищи за малейшую провинность, а часто и без всякого повода…»[54]

Безусловно, все это было, но являлось ли оно массовой практикой и, что еще более важно, целенаправленной политикой Центральных держав? Ведь масса эксцессов по отношению к неприятельским военнопленным существовала и в Российской империи. Один из таких примеров приводит В. В. Поликарпов, считающий, что в русском плену «особенно суровой была судьба славян — австро-венгерских подданных, поскольку их правительство не предпринимало в их защиту столь же действенных усилий, как это делало германское». В одном из рабочих лагерей русскими охранниками применялись следующие издевательства: работы полунагими, фунт хлеба больным без горячей пищи, вместо карцера — несколько суток в земляных ямах, палки и розги. Начальник команды ратников силой заставлял солдат избивать пленных, причем за отказ избивал ратников сам. Почти все пленные здесь — славяне, в основном — русины. Когда дело издевательств над «братьями-славянами» всплыло, начальственные инстанции, конечно, пытались оправдаться. Доклад начальника Главного артиллерийского управления ген. А. А. Маниковского военному министру ген. Д. С. Шуваеву от 22 ноября 1916 года по поводу издевательств над неприятельскими пленными утверждает, что причиной стало нежелание пленных славян работать: «Это происходило от того, что до присылки на лесные работы военнопленные, получая полное пищевое довольствие, которое полагалось нижним чинам русской армии, ничего почти не делали и полагали, что пребывание в плену сводится к спокойной и сытой жизни на отдыхе».[55]