Серж Тион - Историческая правда или политическая правда? Дело профессора Форрисона. Спор о газовых камерах

• Название: Историческая правда или политическая правда? Дело профессора Форрисона. Спор о газовых камерах
• Автор: Серж Тион
• Издательство: Ла Вьев Топ
• Жанр: Публицистика
• Год: 1980

Книга французского ревизиониста Сержа Тиона — расследование реальности и технической возможности холокоста. В течение последних 60 лет все человечество, независимо от религии, расы или национальности, сталкивается с концепцией т. н. холокоста, которая используется для обоснования многих войн, а также для экономического вымогательства.

Палестинцы в частности и весь исламский мир в целом страдали на протяжении этого времени от бесконечных жестокостей. Все это оправдывается тем, что миллионы евреев были уничтожены в результате холокоста. При этом до сих пор невозможно провести свободное исследование исторических фактов, открыть тех, кто на самом деле стоял за этими событиями, и публично рассказать об этом, хотя с давних пор есть большие сомнения в правильности описания взаимосвязей и исторических процессов.

---

Отмечу также, что один из 34 историков-подписантов, Э. Ле Руа Ладюри, принимая цифры, установленные одним советским демографом-диссидентом, который вменяет в вину сталинизму чистый дефицит в 17 млн. человек, приводит доводы в пользу такого уменьшения. Отбрасывая совсем уже фантастические и невероятные расчеты, как у Солженицына (60 миллионов), он описывает явление, помогает сделать его понятным и создает более вероятную и правдоподобную основу для суждений, для моральной и политической оценки. Никто, я думаю, не обвинит Ле Руа Ладюри в желании реабилитировать сталинизм или сделать его банальным. Речь идет об установлении неопровержимых фактов, об изучении процесса десталинизации в целом, потому что наследники Хрущева от нее отказались.

Итак, два веса, две меры? Я в это не верю. Различие в том, что Ле Руа Ладюри оперирует с цифрами советского диссидента, от которого ожидают, что он дополнит Солженицына. Тот факт, что он снижает ходячие оценки, воспринимается как доказательство того, что его единственной заботой является истина. Утверждения ревизионистов, касающиеся газовых камер и соответственно уменьшенного числа жертв депортации, не воспринимаются как чистая забота об истине. В них видят простое орудие, недобросовестное использование пробелов в источниках или игру на предположительном характере обычно приводимых цифр. (Известно, что цифра 6 миллионов это оценка, лишенная научного характера, и ее оспаривают даже представители одной и той же исторической тенденции. Есть оценки более высокие и более низкие. Нет никаких оснований утверждать, как делают некоторые, что точную цифру мы никогда не узнаем, потому что все архивы не перерыть. Это утверждение далеко от истины). Им отказывают в доверии, потому что, уменьшая число жертв, они якобы извлекают из этого какую-то политическую выгоду, тогда как советский диссидент, делая то же самое, ее теряет. Такой подход кажется мне правильным, когда речь идет о правых, которые, действуя подпольно, пытаются подорвать почти всеобщее моральное осуждение нацизма. Вероятно, есть отдельные личности или группы, преследующие подобные двойные цели. Среди ревизионистских авторов (я уже сказал, что эта школа весьма разношерстная), есть люди, идеологически близкие к нацизму, а есть и далекие от него. Но этот вопрос должен отойти на второй план, если учесть, что критерий политической выгодности утверждения не совпадает с критерием правдивости фактов. Чтобы закончить с этим примером, замечу, что Ле Руа Ладюри не может сам проверить слова советского демографа и не претендует на это; он только пересказывает эти слова, делая оговорку, что они могут быть верными, потому что ни он, ни диссидент не извлекают из этого выгоду. Но, в сущности, мы не можем знать, верно ли сказанное. Давайте заменим ходячую оценку той, которую предлагает Ле Руа Ладюри, на базе критерия политической заинтересованности автора: она тоже ненадежна, и в конечном счете мы принимаем названную цифру за предварительную в ожидании лучшего. Нельзя делать правилом согласие с утверждением, исходя из того, что его автор не преследует никакого политического интереса. Тогда нужно отбросить как ложное любое утверждение, выражающее определенную точку зрения. Реальность гораздо более многолика, не говоря о том, что люди не всегда определяют собственные политические интересы способами, понятными для других. У меня были курьезные беседы в Алжире после завоевания им независимости с людьми, которые не понимали, почему я так резко критикую политику де Голля. Для них француз, который связывал свой политический интерес с делом алжирской независимости, это изменник Франции, достойный осуждения, как изменник Алжира.

Пропаганда рождает контр-пропаганду, и человек теряет душу, обращаясь то к одной, то к другой во имя меняющихся интересов. Для многих и для меня, правда это единственное оружие, которое не может быть обращено против того, кто его использует. Совпадает с ней политический интерес или нет, зависит от обстоятельств, выбора, политической морали.

Политический миф похож на снежный ком: чем дальше он катится, тем становится больше. Мы имеем перед глазами свежий пример. Наблюдая на месте на протяжении десяти лет ситуацию в Камбодже, я счел себя вправе написать следующее: "В начале 1977 года, первоначально в правой американской прессе, стала появляться цифра два миллиона погибших. Если внимательней изучить факты, на которых она основана, станет ясно, что она полностью сфабрикована… Эти два миллиона, запущенные американской прессой, были в готовом виде подхвачены пропагандой Ханоя, которая внезапно, без объяснений, увеличила цифру до трех миллионов. Эту цифру бесстыже воспроизвели западные СМИ (Антенн 2, Ле Монд), обычно менее склонные повторять, что говорит Ханой. Миф действенен тогда, когда он всех устраивает" ("Либерасьон", 4 октября 1979). И я добавил: "По моему мнению, не будет лишенным смысла утверждение, что с 1975 года погибло около миллиона человек, может быть, меньше, может быть, больше". Таким образом, я выступил против Лакутюра и придуманной им версии "самогеноцида", против Андре Фонтена, который заявил, что цифра три миллиона будто бы признана всеми, против Сианука, против коммунистических газет и т. д. Но 6 октября 1979 года я прочел небольшое сообщение в "Монде": "По оценке американского Госдепартамента, около 1,2 млн. камбоджийцев погибли после 1975 года вследствие войны и голода, так что население Камбоджи сократились примерно до 5,7 млн. человек".

Эта оценка уменьшена и не имеет шансов привлечь внимание газет, хотя с ней согласны специалисты по Камбодже. Она ничего не меняет в суждении о тамошнем политическом режиме. Но, может быть, она хотя бы приостановит инфляцию цифр в СМИ, тех цифр, которыми только и оперируют журналисты. 11 октября 1979 года комментатор канала Антенн 2 в передаче, посвященной Камбодже, сказал, что "два года назад камбоджийцев было 8 миллионов, а сегодня их 4 миллиона", не заметив даже, что тогда получается, что до 1977 года никто не умирал. На следующий день рекорд побил Кавада с ФРЗ, сказавший, что осталось 3 млн. камбоджийцев из семи. А газета "Либерасьон" написала, что осталось два миллиона. Я провел много месяцев, собирая и изучая документы, анализируя интервью, пытаясь восстановить факты, не укладывающиеся в голове, я знаю страну, людей и тяжесть ситуации, а меня принимают за идиота, колотя безумными цифрами. Когда же я протестую во имя того, что считаю элементарной истиной, на меня смотрят подозрительно: не питаю ли я скрытых симпатий к Пол Поту?

Хотите другой свежий пример? Мелкие жулики пустили слух: "Бокасса — людоед". Люди, которые внимательно читают хорошие газеты, быстро поняли, что это газетная утка. Неважно, миф запущен: прекрасная дымовая завеса для оправдания французского военного вмешательства в Центральной Африке. Необходима анестезия общественного мнения, прежде всего, африканского.

Механизм всего этого очень прост: нагромождать подробности, которые люди, не задумываясь над ними, принимают за правду. Гитлеровцы были мастерами этой игры, но коммунисты и западные демократы тоже. Если интеллектуалы отвечают за что-то в этом презренном мире, то за разрушение, а не за консолидацию. Трудный, часто вызывающий отвращение, иногда безнадежный поиск истины не нужен ни одной из политических сил, которые основывают свое господство на невежестве и лжи. И если будут открыты несколько неприятных истин в истории 40-х годов, то будет лучше, если их используют правые или левые? А если ничего не найдут, если, вскрыв гнойник, мы окажемся при тех же выводах, что в силе теперь, то что мы потеряем?

Многие, в конечном счете, соглашаются с тем, что только что было сказано. Их последнее возражение: сейчас не время ставить такие проблемы, антисемитизм поднимает голову, посмотрите, какие книги выходят, какие листовки распространяются; имеют место даже покушения. Я отвечаю, что нужно сохранять спокойствие, что сегодня не происходит ничего, что не происходило бы и вчера, что в еврейской общине наблюдается беспокойство, но поводы для беспокойства есть везде. Идея о том, что антисемитизм поднимает голову, постоянно муссируется после войны: не было периода, когда бы говорили, что он ее опускает. Значит, эта идея ложная. Ждать исчезновения антисемитизма придется до греческих календ. Не следует строить иллюзий: вопрос о существовании газовых камер уже неоднократно ставился на протяжении 20 лет и будет стоять, независимо от того, будут им заниматься или нет. Появляются все новые статьи и книги, а ответ один и тот же: вопроса нет. В Германии он под запретом и те, кто о нем пишет, подвергаются санкциям. Это очень близорукая тактика, которая не предвещает ничего хорошего. Подавление в данном случае неуместно. Однако часть левых считает, что так и надо. У меня другие предложения:

1) Прекратить судебные преследования Фориссона (и других). Суды не в состоянии решить никаких проблем. Более того, я считаю бесчестным нападать на человека только потому, что его мнения кого-то шокируют. Прятаться за закон очень легко, но также глупо. Я вспоминаю, как Народный фронт голосовал за запрет фашистской пропаганды, и как правые пользовались законом во время войны в Алжире и используют его и теперь против тех, кто их критикует или просто мешает их политике (примеры — дела Алаты, Монго Бети и других, запрет книг, описывающих изнанку африканских диктатур "друзей" Франции).