Александр Чавчавадзе - Грузинские романтики

• Название: Грузинские романтики
• Автор: Александр Чавчавадзе
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Поэзия
• Год: 1989

В поэтический сборник вошли стихотворения и поэмы выдающихся поэтов Грузии XIX в. Александра Чавчавадзе, Григола Орбелиани, Николоза Бараташвили и Вахтанга Орбелиани, представленных в переводах Б.Пастернака, Н.Заболоцкого, В.Звягинцевой, С.Спасского и других.

---

2

Но нередко заметит твой взор опечаленный
След былого — чертогов и замков развалины.
На утесах повисшие замков твердыни
Смотрят в бездну, развалины голые ныне.
Меж камнями святые могилы забытые
В запустении глохнут, лесами покрытые;
Но никто по усопшим обедни не служит,
Только ветер порой над могилами кружит.
Что за горе Иверию, спросишь, постигнуло?
Что за памятник скорбный судьба ей воздвигнула?
То прошедшее наше и путь наш суровый.
Упование наше, венец наш терновый.
На святыне следами кровавыми выжжена
Злая повесть о родине нашей униженной.
Хочешь знать, отчего наша родина плачет?
Крест святой и Иверия — слово то значит.
Наших славных отцов ополчение братское
В их защиту сражалось с ордой азиатскою,
Дланью левой дворцы воздвигая и храмы,
Дланью правой булат свой сжимая упрямо.
«Иль врага победим, иль погибнем со славою».
Вся земля оросилась рекою кровавою.
Но душа твоя добрая, вижу, трепещет.
Жемчуг слез на ресницах опущенных блещет.
Что осталось от славных? Могилы безвестные
Да врагом разоренные долы окрестные.
Нам лишь крест этот дорог — то клад наш единый,
Для него не щадят своей жизни грузины.
Стала родина наша героев гробницею.
Стала жатвы кровавой печальною жницею.

3

Сердце стонет, и всё мне на свете постыло,
Лишь о горе задумаюсь Грузии милой,
Лишь припомню, что слышал от матери в детстве я
Про отчизны страдающей тяжкие бедствия.
Молвил храбрый Ираклий, наш Маленький Кахи:
«Край грузинский покинут неверные в страхе».
Бьется в долах, в горах, за отчизны пределами,
И от самой Куры с ополченьями смелыми
Бьется, глаз не смыкая, отважно и долго…
Не захватит в могилу он родине долга.
Не пора ль отказаться от боя неравного?
Не устал ли Ираклий от подвига славного?
Город весь обступили неверных знамена.
Как? Устал? Но отчизны, Христом просвещенной,
Не захочет отдать он без кровопролития!
Или вздумал без боя врагам уступить ее,
Перед персом склониться, чье иго он свергнул?
И светлы его взоры и ум не померкнул?
Смерть ему не отрадней ли счастья презренного
Стать наместником льстивым у шаха надменного?
Разве подданных смелых собрать он не может,
Что без страха за родину голову сложат?
Или те, что Шамхор и Аспиндзу прославили,
Все погибли, потомков своих не оставили?
Нет! Три тысячи делят с ним подвиг геройский!
Что ж! Три тысячи храбрых — немалое войско!
То дворяне идут и князья благородные,
С нами, внуками, доблестью древней не сходные.
Городские врата защищают надежно.
«Все поляжем», — решение их непреложно.
Гуралидзе из пушек в противника целится:
Иль падет он, иль поле врагами устелется.
Юным оком врагов мерит царь престарелый.
Бой готовит им завтра, по-дедовски смелый.
Но на подданных взглянет ли — сердце не радуют!
Слезы жаркие наземь из глаз его падают.
Ты за подданных братьев тревогой охвачен?
Не печалься, высокий удел им назначен!
За метехским крестом гаснет солнце закатное,
Завтра войску победу сулит, благодатное.
День великий светает, для повести трудный.
Вы, грузины, внемлите той повести чудной.
Здесь три тысячи, мощью полны необъятною,
С вражьей силою встретятся двадцатикратною.
Вот взгляните, сколь доблести в войске грузинском!
Как сражается с войском врага исполинским!
Но к чему ж моя речь?! Нашу душу угасшую,
Наше сердце, в пустом равнодушье погрязшее.
Не наполнит печалью былого преданье.
Слез не вызовут тяжкие предков страданья.
Мы не помним, как нас обязали несчастные.
Слепы мы, наши взоры темны безучастные.
Лишь бы век пировать нам, наследство растратив,
Клеветой очернять наших ближних и братьев.
Лишь бы солнце сияло, грозой не мрачилося.
Нам ли ведать, что встарь в Саганлуках случилося!
Был бы светел наш лик и чиста наша совесть,
Мы Куры и Арагвы постигли бы повесть.

4

Вам, Кура и Арагва, минувшему верные.
Шлю привет поутру и порою вечернею.
Ваша повесть кровавым расшита узором.
Но иное любезно детей ваших взорам.
Мы довольны природы дарами богатыми.
Чистый воздух вдыхаем, что полн ароматами,
Наслаждаемся шумом потока в ущелье,
На лазурное небо взираем в веселье,
А того не постигнем душой безмятежною,
Что за землю стопой попираем небрежною.
И не вспомним, сколь тяжкою мукой томился
Тот герой, как в отчизне своей усомнился…
Лишь тогда он покоя достигнул желанного,
Как в Телави мы зрели его, бездыханного.
Жизнь Ираклия долгая — бой непрестанный.
Передашь ли, расскажешь ли подвиг сей бранный!
Христиане-соседи, вы что не вступилися,
Как близ вас мы во славу Спасителя билися?
 Вы с улыбкой Ираклию слали приветы,
Расточали хвалы, подавали советы,
Вы владыкам служили с покорностью рабскою,
Преклонялися в Риме пред святостью папскою,
Торговали в чертогах властителей честью,
Осыпали наложниц их царственных лестью!
Не надейтесь, пятно не сотрется позорное.
Ваши дети печатью отмечены черною!
Кровь святая прославленных ждет искупленья,
И падет на потомков злосчастных отмщенье.

5

Мысль безумствует, сердце неистово гневное.
Веру чистую скорбь побеждает душевная.
И вопрос святотатственный сердце волнует:
«Вправду ль верите, други, что бог существует?»
Если рук его дело — земли сотворение;
Если то не пустое глупцов измышление;
Если небо, и звезды, и долы, и недра
Одаряет он жаром живительным щедро;
Если создал он нас, дал язык, разумение;
Если дал он полям и долинам цветение,
И из хаоса создал и море и сушу,
И вдохнул в нас живую бессмертную душу;
Если жизнь он дарует и свет справедливости;
Если может народы из бедствий он вывести, —
То почто наша Грузия ныне во прахе?!
Не роптала ль душа твоя, Маленький Кахи,
Как взглянул с Авлабара на город утраченный,
Словно факел пылавший, пожаром охваченный?
Что лицо отвратила, прелестная дева?
Иль на речи кощунства исполнилась гнева?
Но, несчастный, хулой оскорбить дерзновенною
Как осмелюсь того, кто царит над вселенною?!
Смертный, создан из праха, Адамово племя,
Снова в землю паду я, греховное семя.
Смерть настигнет — напрасно сокрыться пытаюся,
Не останусь и в смерти — с землею смешаюся.
А постигнуть дерзаю божественный разум,
Быть хочу я Всевышнего воле указом.
Мерю силою слабою мощь провидения,
Свет небесный увидеть хочу в ослеплении!
Боже правый! Прости заблудившейся твари.
Не подвергни безумца злосчастного каре.
Что мне делать? Душа моя мечется грешная.
Как припомнится Грузия мне безутешная:
Даже камни во прах превратятся, — быть может,
Славных имя и память века уничтожат!
Тут приблизилась кроткая дева прекрасная.
Дивным блеском лицо озарилося ясное.
«Верь, деяния предков в забвенье не канут,
Верь, развалины эти к величью восстанут.
Мудрый Бог православных рукою всесильною
Осенит вас и жизнь вам дарует обильную.
Новым блеском оденется край пострадавший,
Возродится народ, за Спасителя павший.
Дружбой чистою связана с вами отныне я,
Буду верною гостьей в минуту уныния».

8

Пред небесною девой колени склоняю.
«Кто ты, дивная?» — прах ее ног я лобзаю.
Хоть ответом прелестная не удостоила.
Но наполнила радостью и успокоила.

Между 1859 и 1879

Перевод В. Римского-Корсакова

Гелати

Есть уголок — я не видел чудеснее края,
Прелесть его уподоблю я прелести рая,
В мире ничто не сравнится с его красотою,
Тяжко расстаться с его тишиною святою.
Взглядом простишься, но сердцем ты с ним не простишься,
Сердцем взволнованным вечно к нему ты стремишься.
Летом он дышит эфиром, исполненным света,
Грудь его ласковым солнцем зимою согрета.
Ночью светила сияют ему с небосвода.
Жарко пылая на всем протяжении года.
Радует ярким цветеньем и негою чудной
Южного солнца возлюбленный — край изумрудный.

Там возвышаются на темноглавой вершине
Стены замшелые тысячелетней твердыни.
Здание прочно стоит, величаво, могуче,
Мнится, что внемлют ему и ущелья и кручи:
«В горном лесу одиноко смотрю на долины,
Ваш полновластный хозяин, властитель единый!»
Спросите: «Что тут за зданье?» — ответ неизменный
Сами дадут эти тысячелетние стены.
Камни, чья стойкая мощь нерушима поныне, —
Это бессмертная летопись древней твердыни.
Зданье гласит: «Я воздвигнуто мощной десницей.
Десять веков надо мной были громом, зарницей.
Десять веков на меня ополчались метели,
Горы и долы от вихрей свирепых гудели.
Град меня мучил и молнии жгли меня гневно,
Гибелью, уничтоженьем грозя каждодневно.
Но посмотрите: как прежде, живу я на свете.
Хоть мои камни замшели за десять столетий!
Я на вершине да небо в томительном бденье
Видели Грузии славу, а после — паденье.
В лоне своем я гробницу храню солнцеликой,
Дивной Тамары, царицы прекрасной, великой.
В сердце народа и в песнях бессмертна царица —
Светлая гордость, любовь и восторг иберийца.
Рядом с Тамарой почиет Давид в благодати.
Я стерегу их останки. Но кто я? — Гелати!»

1879