Марина Струк - В тебе моя жизнь...

• Название: В тебе моя жизнь...
• Автор: Марина Струк
• Жанр: Исторические любовные романы

---

В следующий раз смерть чуть не вошла в жизнь Марины в декабре того же года, когда поутру в Завидово прискакал гонец со страшной вестью о пожаре в Зимнем дворце. В тот вечер у Анатоля было дежурство, и он вместе с остальными кинулся на борьбу с огнем и на спасение царского имущества. В тот день все, находившиеся в момент пожара во дворце, проявили такое усердие, что сам Император увещевал их в некоторых особо опасных случаях спасать себя самое, а не картины и мебель.

Гонец сообщил Марине, что ее супруг пострадал при пожаре, лежит сейчас в спальне городского особняка, что к нему вызвали лейб-медика. Насмерть перепуганная женщина, споро заложив сани (возок был слишком уж грузен и ехал медленно), поручив ребенка заботам Агнешки, помчалась в Петербург, молясь про себя всем святым, кого только могла вспомнить в эту минуту, чтобы помогли ей и не оставили ее вдовой. Ей почему-то казалось сейчас это самым страшным — остаться одной, совершенно одной.

Марина влетела в городской дом, словно пушечное ядро, перепугав дворню своим неожиданным появлением, быстро вбежала в спальню Анатоля, где он лежал в постели, и, убедившись, что он жив и почти невредим (лишь небольшие ожоги да простуда), кинулась к нему на грудь, безудержно рыдая. Анатоль лишь улыбался и гладил ее по волосам, успокаивая. Ему было по душе ее беспокойство о нем, эти слезы. Значит, небезразличен он ей, вовсе нет. Кто знает, во что ее чувства к нему смогут перерасти в дальнейшем?

Именно пожар в Зимнем дворце и послужил той точкой, с которой началось их сближение, как супругов. После Анатоль стал чаще бывать в Завидово, а Марина стала, без опаски оставляя дочь домашним, выезжать к нему в столицу. Конечно, из-за занятости супруга виделись они все же нечасто, но теперь в их свиданиях было гораздо больше теплоты, чем прежде, гораздо больше нежности друг к другу.

Супруги наконец-то пришли к компромиссу по поводу того, где им следует все-таки жить постоянно — в деревне или в столице. Весь сезон, от начала и до конца, Марина с дочерью проводила в столице, полностью погружаясь в светскую жизнь — балы, маскарады, салонные рауты, званые ужины, иногда даже несколько за вечер. И визиты, визиты, многочисленные визиты. Без них было бы немыслимо представить жизнь Марины в Петербурге.

Но затем после бурных Масленичных гуляний наступал Великий Пост, и Марина уезжала обратно в деревню, где ее по мере выпрошенных отпусков навещал Анатоль. Там она проводила почти все лето, возвращаясь в столицу лишь в июне-июле, когда объявлялись гвардейские маневры, и по этому поводу давались балы. После же бала в честь дня рождения императрицы Александры Федоровны Марина покидала светскую жизнь на долгое время — до самого начала сезона после окончания Филиппова поста.

По мнению Анатоля деревенская жизнь была скучна, Марине же она была по душе гораздо больше, чем тот светский водоворот, в который она попадала в столице. Ей нравилось, что тут заметнее происходит смена природных сезонов, нравились эти бескрайные просторы, эта сельская тишина, изредка прерываемая редкими звуками.

Лишь несколько раз Марина покидала имение за время, что она проводила в Завидово, уезжая за пределы губернии. Она навещала свою подругу и своего крестника Митеньку, долгожданного наследника в семье Арсеньевых, появившегося на свет в апреле 1838 года.

— Он такой красивый, — шептала ей счастливая Юленька в тот самый первый приезд Марины к ней, сразу же после рождения ребенка. — Он вырастет высоким и широкоплечим и разобьет еще немало женских сердец.

— И тебе не жаль этих несчастных, моя милая? — с улыбкой спрашивала ее Марина. Юленька в ответ качала головой, задорно смеясь.

— Ну не его же вина, что он так хорош собой! В народе говорят, что красивый ребенок всегда плод счастливой любви, — уже проговорив эти слова, Юленька сообразила, что ляпнула совсем не то, что следовало, и виновато посмотрела на подругу.

— Прости меня, ради Бога, дорогая. Я после родов, словно в какой-то эйфории — сама не понимаю, что делаю и говорю.

Марина протянула руку и погладила ладонь Юленьки поверх одеяльца, в которое был завернут ребенок.

— Нет, не извиняйся, я поняла, что ты хотела сказать, — ответила она на реплику подруги. Они немного помолчали, глядя на младенца в руках Юленьки, а потом Жюли решилась спросить:

— Ты жалела когда-нибудь, что у тебя нет дитя Загорского? Что Элен — дочь Анатоля?

Марина резко вздрогнула и невольно отшатнулась от подруги, отвела в сторону глаза, пытаясь скрыть промелькнувшие в них боль и стыд за свой обман.

— Я никогда не жалела о рождении Леночки, — глухо сказала она правду. — Ни одного дня не наступало, чтобы я сожалела об этом.

— Ты еще вспоминаешь о нем? — запинаясь, спросила Юленька, уловив в голосе подруги муку и какую-то странную тоску.

— Иногда, — согласилась Марина. — Иногда наступают дни, когда он приходит ко мне во сне. Я не вижу его лица, оно словно размыто. Зорчиха не обманула — я забыла его. Но ту страсть, что когда-то соединяла нас, сладость его поцелуя, его нежность мне, видно, позабыть не суждено.

Марина замолчала и вспомнила, как однажды она что-то искала в своей гардеробной, не желая звать горничных, и наткнулась на шкатулку, что когда-то отдала Агнешке. Ее в тот же миг захлестнуло такое бурное желание открыть ее, взглянуть хотя бы одним глазком на его лицо на рисунках, коснуться бумаги, что когда-то держала его рука. Марина побежала в кабинет и, схватив кочергу, попыталась вскрыть запертый ларец. Это ей никак не удавалось. Она сломала пару ногтей, расцарапала резную крышку железом, била по ней изо всех сил, не замечая, как по лицу бегут горькие слезы.

На шум прибежала дворня во главе с Агнешкой, что тут же коршуном налетела на Марину и вырвала из ее рук истерзанную шкатулку, сопровождаемая удивленными и растерянными взглядами слуг.

— Навошта взяла не свае? — нянька передала ларец в руки Игната и велела ему унести его прочь, а сама опустилась на пол рядом с барыней и крепко прижала ту к себе, подставляя свое плечо для ее слез. — Не час яшчэ, голубка. Яшчэ крови рана твоя. Не час яшчэ.

— Мне иногда кажется, что я обречена любить его до конца моих дней, — продолжила Марина свой монолог Юленьке, внимательно слушавшей ее, сочувственно сжимавшей ее ладонь. — Мне никогда не забыть его. Любовь к Сергею словно проросла в меня, в мое тело и душу, пустила настолько глубоко свои корни, что ничто не способно извлечь ее оттуда. Я иногда забываюсь, проходят дни и даже месяцы. Но потом какая-нибудь мелочь, неприметная маленькая деталь снова возвращает меня в прошлое, не давая покоя моему сердцу. Слава Богу, нет более той боли, что терзала меня раньше. Я уже смирилась с его потерей, приняла его уход. Но бывают моменты, когда просыпаюсь рядом с мужем, и страстно хочу увидеть рядом на подушке не его лицо, другое. Грешные мысли, Жюли, знаю это, но как прикажешь сердцу? Никак…

Но Марина тогда умолчала о том, что бывают ночи, когда она во сне целиком и полностью отдается Сергею во сне, его рукам и губам. В этом она не могла признаться никому, даже собственному духовнику. Сергей приходил к ней и ласкал ее, целовал ее губы и ее кожу, брал ее истосковавшееся по страсти тело, возвращая Марину в дни полные нежности и неги. Она просыпалась, вся мокрая от пота, чувствуя, как сладостная истома разливается по ее телу, как бешено колотится сердце в груди. И она ждала этих снов. Ждала, хотя корила себя за них, за предательство собственного тела, покоряющееся ее ночному любовнику, но непокорное супругу, который так и не сумел вызвать в нем отклика своей страсти, своим ласкам.

Да, это правда, Анатоль сумел стать ей верным другом, великолепным отцом ее дочери, заботливым супругом. Но любовником, способным разжечь в ней огонь страсти, он так и не стал. Хотя разве это главное в супружестве? Разве это так важно по сравнению с тем фактом, что он безумно любит дочь, а она его? Ведь когда он приезжает к ним с Леночкой после долгого отсутствия, та тотчас бежит из детской, смешно перебирая при этом своими пухленькими ножками и лепеча «Папа, папа» на французский лад. А Анатоль подхватывает ее на руки и начинает кружить да так сильно, что у Марины захватывает дух, и она просит опустить дитя на пол. Но муж не слушает ее, подхватывает и ее тоже, вовлекая в это безумное кружение по комнате. Смеется Анатоль, хохочет Леночка, и Марина тоже невольно улыбается при этом.

Или когда они лежат с Анатолем в постели утром (он настоял, чтобы они никогда не спали раздельно), уже пробудившиеся, но не открывающие глаза, потому как слышат глухое «шлеп» — «шлеп» по половицам босыми ножками, и недовольное ворчание Агнешки, что «Ленуся не апранула шкарпэтки на ножаньки[257]». Открывается дверь в спальню, Леночка заходит будить своих родителей. Но Анатоль уже хохочет во весь голос, услышав слово «шкарпэтки». Он его уже не раз слышал, но оно всегда вызывает в нем бурный смех.