Марина Струк - В тебе моя жизнь...

• Название: В тебе моя жизнь...
• Автор: Марина Струк
• Жанр: Исторические любовные романы

---

За столом дочь по-прежнему была суетлива и шумна, позволяя себе иногда забыть о хороших манерах при матери, смеялась задорно. Погрустнела лишь один раз, когда с сожалением вспомнила о том, что Агнешка больна и не сможет поиграть с ней в кукольный дом, что ей недавно сделали дворовые.

— Неша шила красивых куколок, — сообщила Леночка едва сдерживающей слезы матери. — А вот занавеси и постельку не покончила. Потом, когда не будет болеть, да?

— Быть может, кто другой пусть окончит работу? — аккуратно спросила Марина. Разве можно было сказать ребенку, что нянечка больше не поднимется с постели, и в ее домик ничего более не пошьет. Но Леночка упрямо качнула головой:

— Не хочу другого! Хочу Нешу!

После трапезы Марине сообщили, что приехал доктор, и она тут же поспешила к нему, чтобы он поскорее начал свой осмотр. Сначала немец был очень недоволен, что его вызвали из дома столь рано ради какой-то крепостной, но затем, поймав на себе выразительный взгляд Марины, замолчал и принялся за свою работу.

— Ну? — спросила его Марина, едва он вышел к ней в гостиную, что была ближе всего к передней дома, а значит, и к лакейской. — Какие вести, доктор? Что вы скажете?

Тот с удовольствием подсел к небольшому столику по ее знаку, где для него сервировали легкий завтрак и поставили чарочку водки, что любил принять с утра на грудь. Потом протер свое пенсне и, водрузив его на нос, уставился на хозяйку сквозь стекла.

— Боюсь, что не смогу сказать вам ничего хорошего, ваше сиятельство. В легких полно жидкости, а жар просто пожирает несчастную изнутри. Не будь она в летах, я мог бы дать хотя бы один шанс, но в этом случае…, — он пожал плечами, и Марина поняла, что надежды нет никакой — Господь забирал у нее Агнешку.

Марина почти все утро провела перед образами, быть может, она сможет тогда умолить Богоматерь не оставлять ее без той материнской поддержки и любви, что давала ей Агнешка. Затем она пошла в комнатку к больной, где сидя у постели, утирала той лоб и плечи, чтобы хоть как-то облегчить ее муки. Агнешка в сознание не приходила — то проваливалась в глубины сна, то начинала метаться в постели, что-то выкрикивая на литвинском языке. Тогда Зорчиха прижимала ее к постели, и ту начинал бить тяжелый хриплый кашель, буквально разрывающей ей грудь. При этом нянечка так стонала от боли, что Марина не в силах слышать эти стоны и этот ужасающий ее кашель, закрывала уши ладонями в отчаянье, тихо плача от собственного бессилия ей помочь.

Спустя некоторое время Зорчиха попросила Марину уйти.

— Ты измотана, барыня, и телом, и духом. Ступай к себе и отдохни. Она уйдет не сейчас, будь покойна на этот счет. А сейчас она не видит и не слышит тебя, только себя мучаешь, барыня. Ступай, я кликну, когда нужно будет.

И Марина ушла, в тот же миг почувствовав, как утомилась от этого напряжения и бессонной ночи в дороге. Но ушла не к себе, а ту же наиболее близкую к лакейской комнате гостиную, чтобы не опоздать, когда будет необходимо спешить к одру Агнешки. Она устроилась на софе, приказав принести себе какую-нибудь шаль из спальни. Ее обложили для удобства подушками диванными (пару под спину, другую под голову на спинке софы), покрыли ноги покрывалом, а на плечи накинули ажурную шаль, при виде которой Марина разрыдалась тихонько, едва за слугами закрылась дверь. Эта шаль была связана Агнешкой еще несколько лет назад, в Ольховском, специально для Марины, но в последнее время она потерялась из вида и не была потому ношена хозяйкой. А вот нынче нашлась…

Марина закуталась в мягкую шаль и положила голову на подушку на спинке софы. Ей казалось, что это ласковые руки ее нянечки обняли ее с нежностью. Оттого ей стало так покойно вдруг, что она тут же провалилась в глубокий сон без сновидений.

Проснулась же она, когда ее потревожила музыка часов на каминной полке. Она, не открывая глаз, прослушала короткую мелодию, а затем мерный звон, отбивавший время. Шесть часов. Она проспала только три часа, и быть оттого, чувствовала себя такой разбитой. Надо все же заставить себя поднять веки, как бы тяжело это не было сейчас, сходить проведать Агнешку, затем зайти к дочери, решила Марина и приоткрыла глаза. Ей тут ударило в них какая-то яркая вспышка, сквозь прищур она разглядела, что был отблеск горящих свечей в одной из звездочек на эполете сидевшего на софе подле нее мужчины. Марина немного поморгала, чтобы развеять пелену перед глазами, мешающую видеть более ясно, а потом широко распахнула глаза — прямо перед ее лицом рядом с ее рукой, на ладони которой она лежала щекой, на подушке лежала мужская ладонь, на одном из пальцев которой блестел перстень-печатка с ониксом. Она перевела потрясенный взгляд на обладателя этой руки, а после одним резким движением двинулась ему навстречу, буквально вцепилась в его плечи, крепко прижалась к его груди, слегка оцарапав щеку об один из орденов в петлице. На нее вдруг нахлынуло такое облегчение, словно этот человек способен решить все ее трудности, устранит любые ее беды.

— Я узнал давеча вечером в клубе, куда Анатоль приехал ужинать, — прошептал в ухо Марине Сергей, ласково гладя по ее волосам своей широкой ладонью. Тихо стукнула дверь гостиной, пропуская уходящего Игната Федосьича, но сидящие на софе не обратили на него никакого внимания. — Я всю ночь боролся с собой, твердя себе, что это меня не касается более. Но я знал, как она дорога для тебя, как ты ее любишь. И как тебе нынче больно, — он поцеловал ее в висок, а она все же расплакалась, скрывая свои слезы у него на груди. — Я твердил себе, что мне не должно быть до того ровным счетом никакого дела. Разум твердил — забудь, забудь! А сердце кричало криком от тревоги за тебя. И я не смог удержать себя. Вдруг оседлал Быстрого и приехал сюда…К тебе.

— Она умирает… уходит от меня, — прошептала Марина, но Сергей покачал головой, взял ее лицо в свои ладони и приподнял, чтобы заглянуть в ее заплаканные глаза.

— Не думай так. Даже если Господь сделает так, чтобы ее душа покинула бренное тело, она всегда будет подле тебя. Ты это сразу почувствуешь. Надо просто верить, что души наших близких рядом с нами, просто верить. Верь в это, моя милая, верь, и тебе станет легче отпустить ее в другой мир, без боли, без страданий, без сожалений, — Сергей ласково гладил пальцами ее щеки и лоб, словно стирая боль из ее души, и пусть только на это время, что она сейчас рядом с ним, но ей стало легче и покойнее. Будто он дал ей часть своей душевной силы и выдержки, чтобы пережить то, что творилось нынче в стенах этого дома.

Так они и сидели — рядышком, держась за руки, переплетя пальцы, пока не стукнули в дверь и не сообщили, что Зорчиха зовет барыню к Агнешке. Марина знала, что это означает. Она еле поднялась с софы с помощью Сергея и сначала направилась одна из комнаты, но в дверях вдруг обернулась и протянула ему дрожащую руку.

— J'ai peur, — прошептала она бледными губами, и он сделал то, что она так ждала от своего супруга — шагнул к ней и крепко сжал ее ладонь, подбадривая.

— Тогда сделаем это вместе, — прошептал Сергей, и Марина кивнула, потянув его за собой прочь из комнаты. Ей было все равно, что подумают сейчас слуги, а также узнает ли Анатоль об этой поддержке. Ей было важно, чтобы он был рядом в эту минуту, ведь только в его руках она черпала силы, чтобы пережить этот ужас потери.

— Еще нет, — прошептала Зорчиха Марине, едва та переступила порог, и с любопытством взглянула на шагнувшего вслед за ней офицера, которого она видела так часто в своих видениях. — Но она пришла в себя, и боюсь, более этого не случится… Прощайтесь же ныне, потому и звала.

Марина опустилась на колени перед постелью своей нянюшки, что сразу же с ощутимым усилием повернула голову в ее сторону, улыбнулась дрожащими от напряжения губами. Марина схватила ее морщинистую руку и прижала к своей щеке.

— Родная моя, — прошептала она еле слышно, но Агнешка ее услышала, потому как особым светом безграничной любви озарились ее глаза.

— Марыся моя… Ты нибы мне дачка была, что я так хотела от Янусика моего. Такая светлая, такая вирлавокая. Любила тебя больш усих моих дзеток нянченных, — тихим едва различимым шепотом проговорила нянечка с большим усилием. Было видно, что каждое слово дается ей с большим трудом. — Сыходжу, моя милая, сыходжу… Прыйшоу мой час, адыходзила я свае ужо. Абы не покину тебя, замолвлю словцо перад Господом нашим и Маткой Боской. Усе будзе у тебя добра! Слухаешь? Таму что я так хочу. Я хочу, каб ты была шчасливая, и буду нястомна прасиць аб том. Але ты не плач, не плач… Я любила твоих слез тады, не хочу их и цяпер!

— Хорошо, хорошо, — кивала Марина, а потом тихо спросила. — А что с Леночкой…?

— Не трэба, водзи ее сюды цяпер. Хай помниць мяне иншай — не такой страшнай, як сеньня. Жар бо мяне зусим вымотал… Помни, милая, помни — загляне сонца и у твае ваконца.