Марина Струк - В тебе моя жизнь...

• Название: В тебе моя жизнь...
• Автор: Марина Струк
• Жанр: Исторические любовные романы

---

И она решилась умолчать о том, что Катиш убежала из дома, беря на собственную душу этот грех. Написала к Анатолю только о том, что ночью у Леночки был снова жар, но ныне она в полном здравии, что не хотела его волновать. Что в доме все покойно и тихо, умоляя мысленно о прощении за эту ложь.

К ужину весь дом будто затаился, словно выжидая что-то. Стало тихо и за окнами. На Петербург спустились густые сумерки из-за темных грозовых туч, что затянули небосвод. Воцарилась такая духота, что казалось, воздух можно было резать ножом. Такая атмосфера несказанно давила на нервы, заставляла голову идти кругом, и Марина не находила себе места в доме, то и дело переходя из комнаты в комнату. Она уже была и в детской, проверяя здравие дочери (слава Пречистой, жара не было!), и в салоне коснулась клавиш фортепьяно, и пробовала почитать в своей половине. Даже в сад выходила, стремясь найти хотя бы немного покоя своей измученной этой томительной неизвестностью душе. Но его не было…

Завтра к полудню вернется в дом Анатоль, и Марина с ужасом представляла, каков будет его гнев, на чьи головы он может пасть. Быть может, еще до завтрашнего дня Катиш все же даст о себе весточку, чтобы домашние не переживали так за ее здравие и ее жизнь.

Но Марина узнала о состоянии Катиш еще ранее завтрашнего дня. Часы пробили восемь ударов, как в передней вдруг засуетились с шумом, заставив Марину сорваться с места в салоне и побежать к дверям. Она успела заметить, как в холл вошли лакеи, поддерживающие с обеих сторон Катиш, буквально висевшую на их руках. Шляпка ее сбилась вбок, локоны растрепались. Ее глаза были закрыты, она явно была не в себе.

— В спальню ее! И принести туда воды и уксуса, — приказала Марина, едва коснувшись горячего, как печь, лба золовки. Ох, что за напасть такая! Теперь Катиш больна… Но почему она одна? И где фон Шель? И если она была не у него, то где? Куда ездила ее золовка?

Марина сама ухаживала за своей золовкой весь вечер. Она помогала протирать ее лицо и тело водой с уксусом, чтобы сбить жар, держала таз перед постелью, пока Катиш было дурно.

— Я не идиот! Не идиот! — бредила девушка, мечась в постели в бреду. — Сломала жизнь! Я сломала ее! Нет, нет! Я же люблю тебя, — хватала она Марину за руки, всматриваясь в ее лицо, явно видя перед собой вовсе не невестку. — Я хочу быть с тобой, слышишь? Почему? Почему?! — кричала она в никуда, и от ее криков у Марины кровь стыла в жилах. А потом вдруг Катиш приподнялась в постели и, глядя куда-то в противоположную стену, расхохоталась диким страшным смехом, от которого Марина похолодела. — Он убьет тебя! Убьет!

К полуночи жар немного спал, и Катиш вдруг успокоилась, затихла в подушках, вся мокрая от пота. Марина приказала переменить простыни и сорочку больной, а сама решила уйти к себе, еле передвигая от усталости ноги. Ей казалось, что такой усталой как ныне, она еще никогда ранее не была.

Прежде чем идти к себе, Марина заглянула к дочери, чтобы проверить ее. Лобик Леночки был холодным и мокрым. Она сбросила с себя одеяльце, и Марина не стала снова укрывать ее, ведь в комнате было невыносимо душно в предверии дождя, что проливался где-то сейчас. Она ясно видела, как где-то вдалеке поблескивает зарницы отдаленных молний.

Марина не стала звать Таню, не хотела беспокоить ее в такой поздний час. Да и видеть она никого не желала ныне, признаться по правде. Хотелось лечь сразу в постель, упасть на покрывало, даже не сняв домашнего платья, и забыться беспробудным сном. Но ей это не удалось, потому как в комнате ее ждали.

Анатоль. Она стоял у распахнутого окна, заложив руки за спину, и смотрел куда-то напряженно вдаль, на зарницы, что мигали то и дело в темном небе. Видимо, он прибыл вечером из Царского Села, подумала Марина. Только вот почему ей не сообщили?

Она медленно подошла к нему, и он, не поворачиваясь к ней, вдруг поймал ее за кисти рук, привлек к своей спине, заставляя обхватить его в объятии. Марина вдруг сама прижалась щекой к его спине, обтянутой батистом рубахи, признаваясь себе с удивлением, что безмерно рада его видеть сейчас, что ныне она не будет одна в этом доме, полном болезней и горестей.

— Как Катиш? — спросил Анатоль тихо, перебирая тонкие пальчики своей жены у себя на груди.

— Вполне сносно. Жар почти сбили, — Марина помолчала, а потом все же добавила. — Я думаю, это у нее нервное. Столько перенесла в последние дни!

— Немудрено! — с горечью произнес Анатоль, а потом вдруг резко развернулся и прижал пальцы Марины к своим губам. — Я так люблю тебя. Я люблю тебя и Элен так сильно! Вы и только вы в моем сердце, и этого ничто не изменит!

Он взял ее лицо в ладони и коснулся ее губ легким нежным поцелуем, на который она ответила, изголодавшись по ласке и нежности. Потому не стала сопротивляться, когда он увлек ее к постели. Анатоль медленно расстегнул все крючки на ее платье, а потом легко стянул его вниз на пол, помог ей снять корсет, оставив жену только в сорочке.

Затем Марина помогла ему снять высокие сапоги, ведь это было невозможно сделать без посторонней помощи. Она едва управилась с ними, недоумевая, как это делает Федор, и ее озадаченное лицо вызвало улыбку на лице Анатоля. Он протянул руку и потянул ее к себе, откидываясь на постель. Затем аккуратно устроил рядом, накрыв своей сильной рукой ее талию.

Так они и лежали почти всю ночь — лицо к лицу, глаза в глаза. Словно не могли насмотреться друг на друга. Нынче им почему-то не хотелось страсти, только нежности, только легкой ласки, убаюкивающей, успокаивающей.

— Ты был прав, — проговорила Марина, гладя мужа по лицу кончиками пальцев. — Я думаю, фон Шель не желает делать предложения Катиш, убей Бог не могу понять отчего.

— Я всегда прав, — лениво ответил ей Анатоль, изо всех борясь со сном, желая всю ночь смотреть вот на свою маленькую жену в его объятиях. Марина не стала с ним спорить, прекрасно зная, к чему это приведет. Только улыбнулась в ответ, а потом вдруг предложила:

— Я долго думала над тем, как нам следует поступить. Ныне я знаю. Нам просто надо покинуть Петербург, чтобы никто и никогда не узнал о том, что произошло. Увезем Катиш на время прочь. Я согласна прожить с ней где-нибудь в отдаленном имении, если вдруг… если она тяжела.

Анатоль напрягся под ее руками, и она замолчала на миг, но потом, так и не получив возражений, продолжила:

— Вдали от ушей и глаз она разродится. Мы скроем этого ребенка от всех. Объявим его нашим воспитанником, ежели ты так решишь, ежели не позволишь признать его сестре. Да-да, я знаю, какой это позор признать ребенка! Но вспомни про господина Грибоедова. Он ведь тоже…

— Давай подумаем об этом после, — прервал ее Анатоль. Не грубо и резко, как ранее делал это, а тихо и спокойно. — Но план мне твой нравится. Очень. Моя маленькая умненькая женушка.

Они немного помолчали, каждый погруженный в свои собственные мысли, а потом вдруг Анатоль в который раз коснулся губами ее пальцев и сказал:

— А давай лучше уедем не в отдаленный уезд империи, а в Европу? Я же обещал тебе показать Рим и Флоренск[529], Париж и Карлсбад, — Марина подняла на него сияющие таким счастьем глаза, что у него перехватило дыхание, и он привлек ее к себе, спрятал ее лицо у себя на груди. — Море. Мы поедем в Неаполь, и я покажу тебе море. Оно такое огромное и шумное, такое волнующе прекрасное… Мы будем вдвоем — ты и я. Только вдвоем. И море… А потом спустя год или два вернемся в Завидово и заживем тихой скучной деревенской жизнью. Будем растить детей наших и собак выращивать на псарне…

— Фу, как это неромантично! — фыркнула Марина ему в грудь, и он улыбнулся сквозь слезы, что навернулись на глаза при той идиллической картинке, что предстала у него перед глазами. — Давай уж лучше детей отдельно, а собак отдельно обговорим… Два года? Я не могу на столько разлучиться с Леночкой! — вдруг напряглась она в его руках.

— Я тоже не могу, — ответил он. — И потому мы возьмем ее с собой. Пусть это безумие! Пусть о нас говорят: «Quels fou, cette famille de Voronin![530]», мы увезем ее с собой в Европу! Найдем ей лучших учителей рисования. Я слышал итальянская школа живописи самая лучшая, так что заберем из Европы именно итальянца.

— Ей еще рано обучаться живописи, она едва держит грифель в руке, — возразила ему Марина.

— Не спорь с мужем! Она у нас fillette de talent[531], потому будем с детства способствовать ее таланту, — он снова прижал ее к себе и стал гладить по волосам, нежно, убаюкивающе, чувствуя, как постепенно расслабляется ее тело, и она погружается в сон. — Мы найдем самого лучшего учителя рисования и увезем его с собой в Россию. Поселимся в Завидово. Навсегда. Я выйду в отставку и стану скучным помещиком, интересующимся только охотой, собаками, сельскими заботами. А еще своей женой, да, милая? Ты спишь уже, мой ангел? Спи, моя радость, спи…

Так и лежал Анатоль до самого утра, слушая тихое шуршание ливня, которым пролились на землю тяжелые тучи, ходившие с вечера. Гладил ее по волосам, по плечам, ласково прикасался губами к виску, с наслаждением вдыхал слабый аромат ее духов.