Марина Струк - В тебе моя жизнь...

• Название: В тебе моя жизнь...
• Автор: Марина Струк
• Жанр: Исторические любовные романы

---

— Qu’est-ce qu'il y a?[578] — вырвалось у нее невольно. Он услышал искреннюю заботу в ее голосе и тронул ее за руку, что она положила на подлокотник его кресла, задавая вопрос, легко погладил ее, наслаждаясь мягкостью кожи. А потом Марина нахмурилась, только сейчас осознав его последние слова, сказанные по-французски.

— Сплетни? Какие сплетни?

Матвей Сергеевич вдруг отвел глаза, и она почувствовала, что что-то произошло, пока она жила тут, в Завидово, уединенно, не принимая визитов и писем от знакомых, только от Жюли. Но и та в последнее время стала на удивление немногословна, а письма ее коротки и скупы. За своей предпраздничной меланхолией Марина не обратила на это внимание, но тут внезапно на нее сошло какое-то прозрение. Она вспомнила тот грустный взгляд Сергея, и внезапно холодная рука сжала ее сердце. В своей злости на собственные слабости она даже не подумала о том, что именно могло привести его в Завидово.

— Ваше сиятельство, Матвей Сергеевич, прошу вас, — Марина положила другую ладонь поверх его большой морщинистой руки, что гладила ее руку, и сжала ее в тревоге. — Скажите мне все. Что произошло, пока я была в деревне?

Тот взглянул ей в глаза и грустно улыбнулся.

— Смотрю, я невольно открыл вам то, что от вас держится втайне. Я полагал, что Сергей пишет к вам. Или графиня Арсеньева написала к вам, как только эта весть появилась в свете. Уж она-то должна знать доподлинно об том. Вся петербургская знать со смаком обсуждает в гостиных этот скандал. — Он немного помолчал, а потом продолжил, тихо вздохнув. — Она отпросилась у меня после отъезда Сергея в монастырь. Шел пост, и эта просьба не вызвала удивления. Я позволил ей. А потом, под Куприянов день[579] приехала ее мать. Вся в слезах. Я уж было перепугался, что стряслась беда с Варварой Васильевной. Но такого… такого я даже предположить не смел! Она уехала в монастырь и там, под покровом монастырских стен, написала к матери, полагаю, к Сергею и к государю. Развод, Марина Александровна! Она подала прошение о разводе с позволением удалиться в обитель инокиней!

Марина при этих словах сдавленно ахнула, чувствуя, как пошла кругом голова от вороха эмоций, что захлестнули ее при этих словах. Возможно ли это? Как это?

— А вот так, — проговорил Матвей Сергеевич глухо. Он вдруг потянулся рукой за полу сюртука и сжал грудь в районе сердца, и Марина испуганно вскочила на ноги, перепугавшись его бледности. Но старый князь знаком показал, что он в порядке, что сейчас выправится. И верно — спустя несколько минут боль отпустила его, вернулся на щеки неровный бледный румянец. Он выпрямился и продолжил свой рассказ напряженно слушавшей его Марине, ловившей каждое слово, ходившей по комнате в волнении.

— Я полагал, вы все знаете, иначе не рассказал бы об этом. К чему и вам разделять это? Мало вам своих горестей? Но сказанного не вернуть… В столице разразился скандал. Весть о разводе тут же стала известна каким-то образом. Поползли слухи о причинах этого разрыва, абсурдные, злые. Говорят, что он тронулся рассудком из-за того, что пережил за последние годы. Что нещадно бил свою жену смертным боем, едва не убив как-то раз. Или что будучи в плену Сергей получил страшное увечье, что Варвара Васильевна отказалась жить с ним из-за того. Что, почувствовав эту невольную свободу от него, она тут же поспешила убежать из этого брака в монастырь, где надеется найти защиту от него, Monstre, Redoutable Prince[580], так прозвали его ныне в свете. Mauvaises langues![581] Иногда они ранят больнее пули!

Марина даже не пыталась скрыть от старого князя слезы, что градом катились по ее лицу сейчас. О Господи, бедный Сережа! Какую же боль он, видимо, чувствовал ныне, став притчей в языцех! Ныне, когда так открыто обсуждали то время, что он предпочел бы навсегда забыть! И именно это прозвище, которого он так опасался из-за своего шрама на лице!

— Как он переживает это? Что он ныне? — спросила Марина старого князя и, получив его короткий ответ «Ах, если бы я ведал! Разве ж это напишешь в письме!», удивленно взглянула на того. Тот в свою очередь покраснел вдруг, заметив ее недоумение.

— О Боже, вы и этого не знали! — и когда она покачала головой и сделала знак, чтобы он не медлил, а говорил далее, продолжил. — Приговор был изменен тогда. Сергею предложили выбор: еще полгода в крепости, либо перевод на Кавказ. Сережа, эта горячая голова! Разве мог он еще просидеть в этом каменном мешке? Он выбрал войну. Еще до Ильина дня он уехал в полк. Он сейчас на Кавказе, Марина Александровна. На Кавказе!

Глава 69

Сергей прикурил от свечи сигару, подождал, пока она займется, а после, накинув на плечи шинель и коротко кивнув Степану, сидевшему подле огня и чистившему мундир, вышел из дома в эту зимнюю тишину, под черное небо, усыпанное звездами, такими яркими, какими он видел их только тут, на Кавказе. Он прошелся по двору и, тихонько приотворив калитку, вышел на узкую пустынную в этот час улочку. Надо было проверить караулы — не спят ли, пристально ли всматриваются в вечернюю мглу, когда света полумесяца в вышине неба недостаточно, чтобы заметить передвижение неприятеля еще издали на серебряном в этих лучах снегу. Но Сергей не спешил с этим, а вдохнул полной грудью воздух, такой свежий, такой слегка резковатый.

Ему понадобилось немало времени, чтобы выходить вот так вечером в непроглядную тьму, окружающую ныне все, что находилось в зоне его видимости. Да что там говорить — ему понадобилось немало душевных сил, чтобы унять эту предательскую дрожь в душе, когда он снова увидел эти горы, услышал речь черкесов. Тонкой змейкой заполз в первые же дни страх, напоминающий о том, что ему довелось пережить тут, на этой земле, такой прекрасной, но в то же время такой пугающе опасной. Когда не знаешь, кто тебе враг здесь, а кто друг.

С того времени, что прошло с момента возвращения Сергея с Кавказа после плена, русские войска потеряли многое.

Шамиль постоянно тревожил русские войска набегами больших и малых партий, которые с такой быстротой переносились с места на место, избегая открытого боя с русскими войсками, что последние совершенно измучились, гоняясь за ними, а имам, пользуясь этим, нападал на оставшиеся без защиты покорные России общества, подчинял их своей власти и переселял в горы. И даже сражение на речке Валерик не смогло склонить чашу весов в сторону русских войск. Разбитый Шамиль бежал от них, чтобы снова набрать войска для войны, но теперь уже чтобы причинять беспокойство в Дагестане, уклоняясь от прямого боя и распуская слухи о том, будто русские заберут конных горцев и отошлют на службу в Варшаву. 14 сентября генералу Клюки фон Клюгенау удалось вызвать Шамиля на бой под Гимрами: он был разбит на голову и бежал, Авария и Койсубу были спасены от разграбления и опустошения.

Несмотря на это поражение, власть Шамиль не была поколеблена в Чечне; ему подчинились все племена между Сунжей и Аварским Койсу, поклявшись не вступать ни в какие сношения с русскими. В ноябре 1840 года русским изменил Хаджи-Мурат и перешел на сторону Шамиля, взволновав против русских всю Аварию.

Именно поэтому к концу 1840 г. Шамиль был так силен, что командующий кавказским корпусом генерал Головин счел нужным вступить с ним в сношения, вызывая его на примирение с русскими. Это еще больше подняло значение имама среди горцев. В течение всей зимы 1840 — 1841 годов шайки черкес и чеченцев прорывались за Сулак и проникали даже до Тарков, угоняя скот и грабя под самой Термит-Хан-Шурой, сообщение которой с линией стало возможно только при сильном конвое. Шамиль разорял аулы, пытавшиеся противиться его власти, уводил с собой в горы жен и детей и заставлял чеченцев выдавать своих дочерей замуж за лезгин, и наоборот, чтобы родством связать эти племена между собой.

На Сунженской линии, где сейчас проходил службу Загорский, было неспокойнее всего. Войска Шамиля почти каждую неделю беспокоили русских, стремясь принести противнику максимально возможный вред, запугивая местное население, которое по-прежнему находясь неподвластными Шамилю, оказывали содействие императорским войскам.

За те более чем полгода, что Сергей провел здесь, в крепости Внезапная, к которой он был приписан по прибытию на Кавказ, он уже столько раз бывал в бою, что и пересчитать уже не мог. Сколько раз он уже глядел в лицо смерти, когда пуля проносилась буквально в нескольких вершках от головы! Сколько раз над его ухом раздавался свист лезвия сабли горца! Нельзя было сказать, что к смерти можно было привыкнуть, но Загорский к этому времени уже не испытывал никаких эмоций, когда по знаку глядящего поднимались снова и снова к бою.

Сначала Сергей долго не мог раздавить ту змейку страха, что свернулась в его душе, и едва не растерялся в первом нападении на укрепления спустя неделю после его прибытия. Но тут же рефлексы побывавшего и не в таких сечах воина взяли вверх над растерянностью, что овладела им, и он уже спустя несколько минут поднимал солдат, чтобы дать достойный отпор горцам, налетевших на его отряд возвращающийся с разведки в крепость под прикрытием сумерек. Зато это первое крещение боем, что настигло Сергея так внезапно для него, поспособствовало его победе над своим липким страхом, в котором он никогда бы и никому не признался, и сны, что мучили его несколько ночей подряд о том времени, что он провел в плену, наконец-то отпустили его.