Уинстон Черчилль - От Лондона до Ледисмита

• Название: От Лондона до Ледисмита
• Автор: Уинстон Черчилль
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2004
• ISBN: 5-699-06611-X

---

Буры были довольны и набились в маленькую палатку:

— «Расскажи нам, почему идет война?»

Потому, отвечал я, что они хотели выгнать нас из Южной Африки, а нам это не понравилось.

— О, нет, это не причина. Я скажу, в чем настоящая причина войны. Это все проклятые капиталисты. Они хотят украсть нашу страну, и они подкупили Чемберлена, а теперь эти трое, Родс, Бейт и Чемберлен, думают, что они потом разделят Ренд[2] между собой.

— Вы разве не знаете, что золотые прииски являются собственностью акционеров, многие из которых иностранцы — французы, немцы и прочие? После войны, какое бы правительство ни пришло к власти, они по-прежнему будут принадлежать этим людям.

— Тогда почему же мы воюем?

— Потому, что ненавидите нас и вооружились, чтобы напасть на нас.

— А вам не кажется, что это нечестно — красть нашу страну?

— Мы хотим только защитить себя и свои интересы. Ваша страна нам не нужна.

— Вам, может быть, и нет, но капиталисты делают именно это.

— Если бы вы попытались сохранить с нами дружеские отношения, войны не было бы. Но вы хотите выгнать нас из Южной Африки. Думаете о Великой Африканской Республике, чтобы вся Южная Африка говорила по-голландски. Соединенные Штаты с вашим президентом и под вашим флагом, суверенные и интернациональные.

Их глаза заблестели.

— Именно этого мы и хотим, — сказал один.

— Йо-йо, и мы это получим, — добавил другой.

— Вот в этом-то и причина войны.

— Нет, нет. Войну спровоцировали эти проклятые капиталисты и евреи. Спор вернулся на круги своя.

Когда наступил вечер, комендант потребовал, чтобы мы удалились [369] в палатки, поставленные в углу лагеря. Специальная палатка была отведена офицерам, которых впервые разлучили с их солдатами. Минуту я размышлял, за кого мне себя выдать — за офицера или за рядового. Я выбрал первое и вскоре пожалел об этом. Постепенно стемнело.

Утром, еще до восхода солнца, пришел комендант Давель и поднял нас. Пленным предстояло немедленно двигаться на станцию Эландс Лаагте.

— «Как это далеко?» — спросили мы озабочено, потому что все сбили себе ноги. В ответ услышали, что путь совсем короткий, часов пять медленным шагом. Мы встали, а поскольку спали в одежде и не думали об умывании, сказали, что уже готовы. Комендант удалился и через несколько минут принес нам чай и говядину, извинившись за столь однообразное питание. Он попросил бура, который говорил по-английски, сказать, что у них самих ничего лучше нет. После того, как мы поели и были готовы идти, Давель через переводчика пожелал узнать, довольны ли мы тем, как с нами обращались в этом лагере. Мы с удовольствием заверили его, что довольны, и с большим почтением попрощались с этим достойным и благородным противником. Затем мы двинулись через холмы на север, оставив слева пикеты вокруг Ледисмита.

Около одиннадцати мы дошли до станции Эландс Лаагте. Здесь пленных ждал поезд. Было шесть или семь закрытых вагонов для солдат и первый вагон для офицеров. Два бура с ружьями уселись среди нас, и двери закрылись. Я был очень голоден и сразу попросил еды и питья.

— «Будет много», — ответили они, и мы терпеливо ждали. И действительно, через несколько минут на платформу вышел железнодорожный чиновник, открыл дверь и сунул нам, с щедрой расточительностью, две банки консервированной баранины, две банки консервированной рыбы, четыре или пять буханок, полдюжины банок с джемом и большой бидон чая. Насколько я мог заметить, солдаты устроились не хуже. Пока мы ели наш первый приличный обед за три дня, вокруг поезда собралась огромная толпа буров, которые с любопытством заглядывали в окна. Один из них был врачом; заметив мою перевязанную руку, он поинтересовался, не ранен ли я. Порез от осколка пули был сам по себе незначительным, но так как он был рваным, и им в течение двух дней никто не занимался, началось воспаление. [370] Поэтому я показал руку, и врач немедленно сбегал за бинтами, горячей водой и чем-то еще, промыл рану и сделал перевязку.

Я заметил около сотни буров, которые погрузились вместе со своими лошадьми в дюжину больших вагонов для перевозки скота прямо за паровозом. Около полудня мы тронулись в путь, двигаясь на малой скорости.

Через две станции после Эландс Лаагте бурские командос, или какая-то их часть, покинули поезд, и нам стало очевидно, насколько хорошо продуманы их военные приготовления. Все станции на этой линии были снабжены специальными платформами, длиной примерно 300 или 400 ярдов, представлявшими собой земляные насыпи, укрепленные досками со стороны рельсов и пологие с противоположной стороны. Всадники, таким образом, могли выехать верхом прямо из вагонов и через несколько минут уже скакать по равнине. Один из бурских охранников заметил, с каким вниманием я смотрю на эти приспособления. «Это на тот случай, если нам придется быстро отходить к Баггарсбергу или Лаинг Нек», — объяснил он. Пока мы ехали, я постепенно разговорился с этим человеком. Он представился как Спааруотер, вернее, как он произносил свое имя, как Спиаруотер. Это был фермер из района Эрмоло. В мирное время он почти не платил налогов, или же, как в последние четыре года, вообще от них уклонялся. Но за эту привилегию он был обязан даром служить в военное время, обеспечивая себя конем, фуражом и провизией. Он был очень вежлив и старался во время разговора не говорить ничего такого, что могло бы задеть чувства пленных. Мне он очень понравился.

Чуть попозже к разговору присоединился кондуктор. Это был голландец, очень красноречивый.

— «Почему, вы, англичане, забираете у нас эту страну?» — спросил он. И молчаливый бур проворчал на ломаном английском:

— «Разве наши фермы нам не принадлежат? Почему мы должны воевать за них?»

Я попробовал объяснить основы наших разногласий:

— «В конце концов, британское правительство — не тирания».

— «Это не годится для рабочего человека. — сказал кондуктор. — Посмотрите на Кимберли. В Кимберли было хорошо жить, пока капиталисты не захватили его. Посмотрите на него теперь. [371] Посмотрите на меня. Где моя зарплата?»

Я не помню, что он сказал про свою зарплату, но для кондуктора она была просто невероятной.

— «Вы что, думаете, я буду получать такую зарплату при британском правительстве?»

Я сказал: «Нет».

— «Вот так-то, — сказал он, — не надо мне никакого английского правительства. И добавил невпопад, — мы сражаемся за свободу».

Тут я подумал, что у меня есть аргумент, который подействует. Я повернулся к фермеру, который одобрительно слушал:

— Это очень хорошая зарплата.

— О, да.

— А откуда берутся эти деньги?

— О, из налогов. И с железной дороги.

— Наверное и перевозите то, что производите, в основном по железной дороге, я полагаю?

— Ya (непроизвольный переход на голландский).

— Вам не кажется, что плата очень высокая?

— Ya, ya, — Сказали одновременно оба бура, — очень высокая.

— Это потому, — сказал я, указывая на кондуктора, — что он получает очень высокую плату. А вы за него платите.

В ответ на это они оба рассмеялись и сказали, что это правда, и что плата действительно очень высокая.

— При английском правительстве, — сказал я, — он не будет получать такой большой зарплаты, а вы не будете так дорого платить за перевозку.

Они молча приняли это заключение. Затем Спааруотер сказал:

— Мы хотим, чтобы нас оставили в покое. Мы — свободные люди, а вы — нет.

— Что значит несвободные?

— Ну разве это правильно, чтобы грязный кафр гулял по тротуару, к тому же без паспорта? А ведь это именно то, что вы делаете в ваших британских колониях. Братство! Равенство! Свобода! Тьфу! Ничуточки. Мы знаем, как обращаться с кафрами.

Я затронул очень деликатный вопрос. Мы начали с политических вопросов, а закончили социальными. В чем же истинный и изначальный корень неприязни голландцев к британскому правлению? Это не Слагтерз Нек, не Броомплац, не Маджуба, не Джеймсон [372] Рейд. Это неизменный страх и ненависть к тому движению, которое пытается поднять туземца на один уровень с белым человеком. Британское правительство ассоциируется в сознании бурского фермера с неистовой социальной революцией. Черный будет уравнен в правах с белым. Слугу восстановят против хозяина, кафр будет провозглашен братом европейца, они будут равны перед законом, черному дадут политические права.

Этот бурский фермер был весьма типичным примером и представлял в моем понимании все то лучшее и благородное, что было в характере африканских голландцев. Вид этого гражданина и солдата, который пусть неохотно, но сознательно оторвался от тихой жизни на своей ферме, чтобы храбро сражаться, защищая ту землю, на которой он жил, которую его предки добыли тяжким трудом и страданием, чтобы сохранить независимость, которой он гордился, против регулярной армии своих врагов — конечно, все это должно было вызвать у любого идеалиста самые горячие симпатии. И вдруг резкая перемена, резкая нота в дуэте согласия: