Журнал «Новый мир» - Новый мир. № 4, 2002

• Название: Новый мир. № 4, 2002
• Автор: Журнал «Новый мир»
• Жанр: Современная проза

Ежемесячный литературно-художественный журнал

---

Все произошло очень быстро, директор все видел. Со следующего дня я стал дежурным администратором с двумя сутками отдыха. Присматривал за Наташкой, возился на кухне. Аня кончила МГУ и работала в «Комсомолке».

Около двух дня и восьми вечера мое место — у входа, регулировал устремленный к столикам поток: ресторан на видном месте, до центра далеко, но универмаг рядом, два театра, невдалеке рынок. Традиционная борода швейцара вносила некий порядок в суматоху, да я подсказывал, где столики забронированы. Однажды мелькнула Инна Гинзбург, со спутником, я постарался скрыться, сидел в своем кабинетике, разбирал перекрестные жалобы. Официантка постучалась, глазенки блестят: «С вами одна клиентка поговорить хочет… С углового столика».

Инна Гинзбург, чуть пополневшая, но и пригаснувшая, огня в ней меньше стало. С нею — задумчивый гражданин, муж — так определил я.

Заговорила, как всегда, с некоторой жеманностью:

— Я здесь второй раз (солгала!) и теряюсь в догадках: мы ведь где-то с вами встречались?

Ответил вежливо, сухо:

— Вы ошиблись… Но я польщен, что вы меня запомнили.

Рукава до локтя, божественные руки, которыми я восторгался когда-то. Ведет себя умно: говорит будто о чем-то постороннем, на меня не глядя. Муженек либо скучает, либо мастерски изображает терпение.

Номер телефона прозвучал — на тот случай, если я все-таки вспомню, где судьба сталкивала меня с Инной Моисеевной (осмелела: ранее была Михайловной). Со вздохом сожаления призналась, что, знать, и впрямь ошиблась. А то бы рассказала, как много тяжкого перенесла она, отец вот по делу врачей прокатился, хотя к медицине никакого отношения не имеет.

— Будь вы Ленечкой Филатовым, я бы вам такого рассказала…

А я пожелал чаще заходить, проводил к гардеробу, муж подал плащик. Супруги постояли на мокром тротуаре и взяли такси, а ведь могли бы об этом попросить администратора или швейцара. Прощай, Инна. Я верил в случайность встречи, как и в то, что не удержатся женские уста, прощебечут где-либо о славном мальчугане Ленечке Филатове.

Прощебетала, трепушка. Они ведь, фронтовики-однополчане, на попоечке 9 мая ударились в воспоминания, и, видимо, Инна похвасталась: «А вот помните…» Двух дней не прошло со Дня Победы, а за тот же угловой столик сел Лукашин. Я глянул на него и подумал, как и много лет назад: бухгалтерские нарукавники ему бы. Лишь дожевав отбивную, он стронул меня с места движением пухлого пальчика.

— Веришь не веришь — а я рад встрече. Буду краток: через сорок минут… нет, сорок пять я позвоню в КГБ. У тебя есть время. Кстати, с Бобриковым что-то неладное в Германии.

Время бежало быстро, вот уже и КГБ, а не МГБ. И на меня уже дохнуло ветром странствий и перемен.

Из ресторана я исчез незаметно и пошел домой поцеловать на прощанье Наташку. А там — Аня, спокойная, жестокая, расчетливая.

— Тебе надо уходить. И немедленно. Меня с утра послали брать интервью у какого-то Любарки, он тебя знает. И предупредил.

Она полезла в комод, из-под белья нижнего ящика достала парабеллум, мой парабеллум.

— Случайно получилось. На середине моста уже была, несла его в сумочке, потом решила проверить, не выброшу ли вместе с сумочкой какую-нибудь важную мелочь, и пистолет сунула в карман. Забыла, что ли… А сумочка полетела в воду. Вторично бросать что-либо — побоялась, дают же помилование висельнику, у которого веревка лопнула…

Это, пожалуй, и ко мне относилось, как он, парабеллум, ни в огне я не сгорел, ни в воде не утонул.

Я ушел, и во мне начинала разыгрываться «манана». По пологой спирали скатывался я в зеленую долину, и горы постепенно наращивали высоту своих заснеженных вершин, их белизна подкрашивалась голубоватым свечением неба, вдруг начавшего сжиматься, стекаться к центру, превращаясь в хрустальный ручеек мелодии, проводившей меня до поезда, и тот понесся в новую даль.

Окончание. Начало см. «Новый мир», № 3 с. г.

Елена Пудовкина Собрание вод

Пудовкина Елена Олеговна родилась в Ленинграде в 1950 году. Сменила много профессий; в 70 — 80-е годы постоянный автор ленинградского самиздата. Публиковалась в журналах «Звезда», «Нева», «Знамя», «Вестник РХД» и т. д. В нашем журнале печатается впервые.

* * *

И назвал Бог сушу землею, а собрание вод назвал морями.

Быт. 1: 10.

Это собрание вод названо Богом морями,
И — видит Бог — хорошо.
В ликующем хоре волн я слышу: «Всевышний с нами!»
Море можно сравнить с собственною душой.
Ибо, как в капле, в ней тот же восторг взмывает
Малой волной в ответ на близость морской волны.
Море — наш старший брат. Море о многом знает.
Мы на четыре дня от моря отдалены.
Но, встретясь вплотную с ним, я вижу, как мы похожи.
Нас создал один Творец, одной любовью дыша.
Свободной воли полет единой десницей вложен
В бескрайнюю зыбь и в зыбку спящего малыша.
Конечно, морская мощь учила людей величью,
Но вот — лежит исполин, распластан пред Богом ниц.
Нас учит зерцало вод, когда мы ответа ищем,
Смирению наших душ, открытости наших лиц.

Читая Фрезера

Я вспомнила, что я вступила в брак
С каким-то деревом задолго до рожденья.
Цветет вокруг родня моя — растенья,
А суженого не узнать никак.
Мы жизнью платим за любовь к богам.
А Бог за состраданье к нам.
То в дереве живет, то — в камне, то — в дороге.
Их помыслы чисты, и чувства строги,
И кроткий вид любезен небесам.
И вот я уподобилась кусту
И вспомнила опять частицы света,
Что научил словам и немоту
Совлек с меня, как ветхие тенета.
В божественном бреду звучащий лес
Не ведает косноязычной муки.
Иль это только показалось здесь —
В разладе с будущим, с былым в разлуке?

Суэцкий канал

Пустыню видно с теплохода.
Она лежит на желтых лапах.
Она — не зверь, и даже запах
Не выдает ее природу.
А мне знакомо изначально,
Как будто даже до рожденья,
В ней нарастающее пенье,
Что возникает беспечально,
Безудержно и бессловесно,
Но вечности равновелико.
В нем промелькнут, подобьем блика,
Какой-то путник неизвестный,
Корзина-люлька, два верблюда,
Не возвратившихся в селенье…
И дальше понесло их пенье,
Куда — не знаю, но — отсюда.
Нечеловечески невинна
Пустыня (нет соблазна древа?).
С космическим сыпучим чревом
Их связывает пуповина.
И если щелки глаз разлепит
Пустыня, взгляд узнаешь сразу —
Ленивой бездны желтоглазой
Во всем ее великолепье.

Русские в Австралии

О судьбе России разговор за чаем.
Пенсионеры все с выправкой офицерской.
Старость вселилась в дом, но не замечают,
Не замечают здесь самозванки дерзкой.
В прошлом недавнем — конторщики, кочегары,
Кто-то посуду мыл, кто-то чинил заборы,
Но голубеет кровь с годами. Недаром
Смотрят на австралийцев орлиным взором.
Будто и вправду будет, как в сказке было:
Еще придут, позовут владычить и править.
Призрачный белый конь ржет, как кобыла.
Призрак коня… Конь блед… Вестник державы.

* * *

Отцу Павлу Адельгейму, приютившему десятерых подростков из вспомогательного интерната.

Каменистая почва, в которую сеют зерно.
Безнадежное дело, которое Богом дано
Во смирение пахарю, прочим же — во искушенье.
Но дебильные дети блаженно пускают слюну
И безгрешно смеются, возможно, спасая страну
От чего-то еще пострашнее.
Разум наш развратился, и соль потеряли слова.
Будут новые люди безмолвно расти, как трава,
К ним никто докричаться не сможет.
Им неведомо будет добро и неведомо зло.
Ной построил ковчег. Так когда-то зверькам повезло.
Все по Книге… Но смилуйся, Боже.

* * *

На краткий миг земля и небо вместе,
На краткий миг — на праздник Рождества.
Бог, как всегда, не узнан, неизвестен,
В пристанище случайном ночевал.
И, как всегда, мы не туда смотрели
И видели сгустившуюся тьму,
Не замечая тихой колыбели
И мудрецов, склонившихся к нему.

* * *

Памяти Ивана Кадушкина.
Дни открытых дверей
Для бедняг, оставляющих землю.
Белорус ли, еврей
Иль чеченец — любого приемлют
В эти светлые дни
Высочайшей амнистии Божьей.
Улетают они
В мир, куда остальные не вхожи.
Там ни зла, ни мытарств
И ни муки, хмельной и повинной.
В величайшем из царств
Все легки, словно пух тополиный.

Владимир Лорченков