Павел Сутулин - Загадочная Отечественная война

• Название: Загадочная Отечественная война
• Автор: Павел Сутулин
• Издательство: ООО «Издательство «Яуза», ООО «Издательство «Эксмо»
• Жанр: Публицистика
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-699-29809-9

Хотя о Великой Отечественной опубликованы целые библиотеки, эта величайшая трагедия XX века до сих пор остается во многом неизвестной, загадочной войной. До сих пор в ее истории хватает «белых пятен» и спорных моментов.

В новой книге проекта «Легенды и мифы Второй мировой» собраны статьи по самым острым, самым дискуссионным темам:

Готовился ли Советский Союз нанести превентивный удар по Германии?

В чем причины паники, поразившей Красную Армию в первые дни войны?

Следует ли считать Финляндию «жертвой агрессии»?

Зачем Вермахту нужны были собственные «коричневые» комиссары?

А также:

Тайная история ордена Победы;

Антисоветский миф об «изнасилованной Германии».

В данной книге вы найдете ответы на все эти вопросы.

---

Таким образом, лучшие представители нового советского общества группировались в элитных, отборных войсках, представители старого, традиционного общества, считавшиеся неблагонадежными, зачастую направлялись во вспомогательные части, а основную массу пехоты составляли представители «болота».

Общественное разделение отражалось и на отношениях между военнослужащими. Если в элитных войсках хорошим командирам удавалось сколотить крепкие и даже дружные коллективы, то в пехоте все обстояло по-другому — красноармейцы сторонились друг друга, часто имело место некоторое отчуждение от командного и особенно от политического состава. Это порождало атмосферу взаимного недоверия, что отнюдь не способствовало укреплению стойкости войск.

Поскольку советское и традиционное общества основывались на разных ценностных системах, то и восприятие войны у них было разным. Ниже подробно рассмотрим особенности этого восприятия в каждой из групп, а пока укажем, что эта разность, порожденная разницей мировоззрения, сама по себе несла опасность, ибо не позволяла появиться единому осмыслению такого события, как война. Люди, одетые в одну форму, стоящие в одном строю, совершенно по-разному воспринимали войну, что не позволяло добиться единомыслия, единого боевого духа — необходимого условия успешного ведения боя.

Состояние советского общества описал Константин Симонов на первых страницах своего знаменитого романа «Живые и мертвые»:

«Казалось бы, все давно ждали войны, и все-таки в последнюю минуту она обрушилась как снег на голову; очевидно, вполне подготовиться к такому огромному несчастью вообще невозможно»[218].

Среди молодого поколения господствовало представление о грядущей войне, как войне прежде всего классовой, революционной. Противника рассматривали именно с этой точки зрения — как противника идеологического, отсюда такие названия врагов, как белофинны и белополяки. Поэтому в солдатах империалистических держав видели прежде всего «братьев по классу», нуждающихся в освобождении, причем, более того, ждущих его. Именно в таком духе выдержан популярный в те годы роман Николая Шпанова «Первый удар». В соответствии с этой парадигмой война должна была быть недолгой и проходить «малой кровью и на чужой территории».

В январе 1941 года начальник Главного Политического управления РККА Запорожец написал объемную докладную записку на имя наркома обороны, в которой, характеризуя настроения красноармейцев, отмечал:

«Глубоко укоренился вредный предрассудок, что будто бы в случае войны население воюющих с нами стран обязательно и чуть ли не поголовно восстанет против своей буржуазии, а на долю Красной Армии останется лишь пройтись по стране противника триумфальным маршем и установить советскую власть»[219].

В начале войны эти настроения расцвели пышным цветом:

«Один из танкистов поинтересовался германским пролетариатом — не восстал ли он против фашизма. Горячо спорили о сроках войны. Над тем, кто сказал „полгода“, посмеялись, обозвали маловером»[220].

«Конечно, спорили о судьбе Германии, о том, как скоро немецкий рабочий класс свергнет Гитлера; о том, как быстро в случае нападения Германии на Советский Союз немецкие солдаты — „рабочие и крестьяне в солдатских шинелях“ — повернут оружие против своих классовых врагов. Да, именно как быстро, а не вообще — повернут или нет. Спорили об этом даже в июне и июле 1941 года (выделено мной. — А. М.)»[221].

Как известно, никаких признаков «классовой солидарности» «немецкие рабочие в солдатских шинелях» не проявляли….

Был и еще один важный аспект. Как мы уже упоминали выше, одним из базисов советской идеологии был атеизм, причем в те годы, как правило, атеизм воинствующий. Важным отличием атеизма от практически любой религии является чисто биологическое понимание такого явления, как смерть. Между тем война и смерть — понятия неразделимые, и одной из необходимых составляющих моральной и психологической подготовки солдата к войне и к бою была подготовка к смерти. Если мы обратимся к истории русской дореволюционной армии, то увидим, что тема смерти в бою, смерти за государя была одной из основных в тогдашней, говоря современным языком, политико-воспитательной работе. Проще всего это увидеть, если обратиться к текстам русских военных песен. Основной принцип отношения к смерти четко выражен в солдатской песне середины XIX века — «Жизни тот один достоин, кто на смерть всегда готов». Смерть в бою считалась вероятной, более того — практически неизбежной. Солдат царской армии шел в бой умирать:

«Мы смело на врага за русского царя на смерть пойдем вперед, своей жизни не щадя» (песня Павловского юнкерского училища).

«За царя и за Россию мы готовы умирать» (солдатская песня).

«Марш вперед! Смерть нас ждет! Наливайте чары…» (песня Александрийского гусарского полка).

«Под ним умрет драгун беспечный, сложивший голову в бою» (песня 12-го Стародубовского драгунского полка).

«Коль убьют на бранном поле, так со славой погребут, а без славы да неволей все когда-нибудь помрут» (песня лейб-гвардии конно-гренадерского полка).

Такие песни (мы привели лишь малую толику) приучали солдат к мысли о возможности смерти в бою, учили не бояться смерти, готовили к ней. В основе этой подготовки было православное учение о смерти и загробном мире. Воин русской армии воевал за веру, царя и Отечество, и смерть в бою рассматривалась не только как воинский, но и как религиозный подвиг.

Совсем другое мы видим в воспитательной работе предвоенной Советской Армии. Храбрость и презрение к опасностям рассматривались как гражданская добродетель, неотъемлемые качества советского человека, но… темы смерти, в том числе и смерти в бою, в советских предвоенных песнях мы не увидим.

Такие военные песни, как: «Если завтра война», «Шли по степи полки со славой громкой», «Боевая сталинская» («Мы берем победу за победой»), «Авиамарш», «Марш танкистов» («Броня крепка»), «По-над Збручем», «Катюша», «Принимай нас, Суоми-красавица», «В бой за Сталина» — полны оптимизма, мыслей о грядущей победе и ни разу не рассматривают возможность смерти героя в бою.

Более того, даже старые песни периода Гражданской войны, в которых тема смерти в бою была одной из основных, в 30-е годы слегка изменялись, вычищая тему смерти в сторону. Например, в песне:

Гулял по Уралу Чапаев-герой,
Он соколом рвался с полками на бой.
Вперед вы, товарищи, не смейте отступать!
Чапаевцы смело привыкли умирать.

Слово «умирать» было заменено на «побеждать», и в таком варианте песня сохранилась в большинстве источников.

Если смерть в песне и присутствовала, то это была смерть врага — «летели наземь самураи» или «несем победу Родине и смерть ее врагам».

Этот заряд оптимизма, конечно, импонировал советской молодежи, но не готовил к главному — к серьезной войне, где могут и будут убивать. Причина такого подхода понятна — идеология атеизма воспринимает смерть как окончательную точку, небытие, за которой может сохраниться лишь память о человеке, но не сам человек.

При этом каждый красноармеец, получая в руки боевое оружие и учась военному делу «настоящим образом», так или иначе приходил к мыслям о возможной собственной смерти. И вот здесь официальная, идеологическая подготовка ничем ему помочь не могла, оставляя человека один на один со своими страхами… Пример того, как страх смерти овладевает душой человека и обрекает его на панику и гибель, мы находим в книге писателя-фронтовика Бориса Васильева «А зори здесь тихие…»:

«А Галя уж и не помнила об этом свинце. Другое стояло перед глазами: серое, заострившееся лицо Сони, полузакрытые, мертвые глаза ее и затвердевшая от крови гимнастерка. И… две дырочки на груди. Узкие, как лезвие. Она не думала ни о Соне, ни о смерти — она физически, до дурноты ощущала проникающий в ткани нож, слышала хруст разорванной плоти, чувствовала тяжелый запах крови. Она всегда жила в воображаемом мире активнее, чем в действительном, и сейчас хотела бы забыть это, вычеркнуть — и не могла. И это рождало тупой, чугунный ужас, и она шла под гнетом этого ужаса, ничего уже не соображая.

Федот Евграфыч об этом, конечно, не знал. Не знал, что боец его, с кем он жизнь и смерть одинаковыми гирями сейчас взвешивал, уже был убит. Убит, до немцев не дойдя, ни разу по врагу не выстрелив…»

Для остатков русского традиционного общества начало войны Германии против коммунистического СССР стало своего рода искусом, соблазном. В своей пропаганде гитлеровцы постоянно подчеркивали, что воюют не против России, а против «ига жидов и коммунистов», и у многих людей вставал вопрос — а надо ли защищать советскую власть? Ту самую власть, которая старательно и методично уничтожала старое общество.