Ана Бландиана - Птица потребительская

• Название: Птица потребительская
• Автор: Ана Бландиана
• Жанр: Ужасы и Мистика

---

Там она и нашла его утром, проснувшись в холодном поту, в судорогах ужаса. Несколько мгновений она пролежала, уставившись на шедевр Веронезе, который вопросительно смотрел на нее с разворота листа, потом почти звериным прыжком соскочила с кровати и кинулась, на бегу захлопнув книгу ногой, к раковине, над которой долго стояла склонившись, как будто хотела освободиться не от остатков вчерашнего небрежного ужина, а от самого кошмара, явственно, как отрава, въевшегося в ее внутренности.

Сон был такой: то ли ее птицеводческая затея прошла гладко, без неожиданностей, то ли она не разглядела, что из яиц вышли не цыплята, — во всяком случае, она изловила одного крылатого бедолагу и, во исполнение своих кулинарных планов, самозабвенно приготовила из него рагу под белым соусом, — рагу, которое затем ничто не помешало ей съесть, с легким сердцем и с той обостренностью вкусовых ощущений, какую дает только сон. Но, благополучно разделавшись с последним куском, она почувствовала на себе чей-то взгляд и увидела, что напротив, за столом, сидит тот самый старик, глядит на нее, трясясь от ненависти, и шевелит губами, едва выговаривая слова. Она, не расслышав, попросила повторить, и он повторил, как будто с кашей во рту, ту же фразу (что ту же, она поняла, но по-прежнему не могла разобрать слов). И тогда в третий раз он произнес более чем членораздельно, как бы выплевывая по слову:

— Ты съела ангела.

И добавил, задохнувшись от ярости и отвращения:

— Несчастная!

Теперь она расслышала, но не сообразила, что он имеет в виду, и предложила — тоном экзаменатора, предназначаемым для нерадивых студентов, — выражаться яснее, без метафор.

— Без метафор? — взревел старик, поднимаясь на ноги, невообразимо длинный, до потолка, и, выпрямляясь, высадил головой потолок. А оттуда, с высоты, голос его прозвучал подобно грому:

— Без метафор, говоришь?

И, раздвинув ей зубы спустившейся откуда-то из высей рукой, он стал вынимать, как из мешка, то крылышко в золотистом пуху, то пухлую детскую ручку, сжимающую и разжимающую кулачок, как во сне. Но не дикие действия старика, не его исполинские размеры, не голос, громыхающий с невидимого потолка, ужаснули ученую даму и вырвали ее из сна, а то, что при виде останков крылатого существа к ней вернулась память и вместе с ней — осознание, во всей их чудовищности, слов, три раза выкликнутых стариком. Проснувшись и добравшись до раковины, она старалась вывернуться наизнанку, как будто хотела вырвать грех с корнем, увериться, на случай если это был не только сон, в полном отторжении от себя святотатства и скверны. Придя наконец в чувство, она поспешила на балкон взглянуть на ангелов. Запертые по трое в клетке, они спали, сплетясь в клубки, как котята. Спали ненакормленные — она до сих пор так и не решила, что из еды им подходит. Но ведь они подросли и так. Может, они вообще обходятся без еды? Во всяком случае, голодом их не уморишь. Она отбросила минутную низкую мысль и наклонилась над ними. Днем они не стояли на месте, и она их как следует не разглядела. Теперь, прижавшись друг к другу, выставив крылышки, они казались единым организмом, удивительно мягким, шарообразным, осененным воздушной пенистой сферой: лучами сложенных, стоящих торчком крылышек. Она отметила, что из детского пушка кое-где прорезались перья, вполне отчетливые, гораздо светлее, чем пух, почти серебряные. Любуясь, как они дружно и мерно дышат, как разрумянились во сне их щеки, как подрагивают под веками глазные яблоки, она не находила в них больше ни следа чего-то скользкого и срамного, как вначале, они будили теперь только умиление, только желание заслонить, защитить их. Отдав себе в этом отчет, дама впервые с начала событий по-настоящему испугалась и поспешно вернулась в комнату. Ей предстояло самое трудное — внять голосу разума и признать случившееся абсурдным, а то и вообще неслучившимся, ведь ангелы на балконе — это что-то из области безумия и бреда. Но стоило суровому рацио ослабить надзор — и почтенная дама начинала думать, что она не просто поразительно скоро свыклась с обстоятельствами, но и что бедные существа, так по-детски спящие у нее за окошком, ей теперь не чужие и — к чему скрывать — она к ним привязалась. Конечно, так быстро освоиться ей помогли и репродукции, в конце концов, у нее на балконе жили всего-навсего самые обычные плоды воображения поэтов всех времен, абстракции — только абстракции во плоти. Что может быть знакомее, чем ангел? Встретив его, многие удивятся, но найдется ли хоть один, кто его не узнает? Это, конечно, никак не меняло дела, и ученая дама нисколько не сомневалась в реакции коллег, если бы она — случись с ней приступ мазохизма и экзгибиционизма — поделилась с ними своим чрезвычайным балконным секретом. Во-первых, ее версии никто, ни одна душа, не поверит. Станут доискиваться: нет ли здесь какой-нибудь запретной, позорной подоплеки. Не найдут, так придумают — когда надо друг друга перещеголять, за домыслами дело не станет. Ясно, что одними словами их не убедить.

«А чем же еще?» — спросила себя почтенная дама чисто риторически, потому что никто не задает вопроса, не предугадав ответа, и, посреди сборов на работу, забыв в волосах гребень, которым начала причесываться, за секунду до поступка еще не приняв решения, бросилась на балкон, раскрыла клетки и осторожно, не распутывая клубки спящих существ, ссыпала их в разверстую пасть сумки, аккуратно сомкнув ее затем молнией. Внутри, после короткого шебуршения, все снова утихло. Как будто самое трудное было позади, дама вернулась к зеркалу и кончила причесываться. Доводы, подсказанные страхом, до сих пор такие ясные, улетучились без следа. Легкость от того, что решение принято, хмель от собственной отваги превратили ее как бы в стороннего наблюдателя, не без любопытства ждущего развязки. Как это будет, она не знала, но что будет — не сомневалась.

Все утро, часа четыре, пока шло заседание ученого совета, почтенная дама, силясь вслушаться в обычные, изрекаемые менторским тоном фразы, разглядывала лица коллег, сидящих за длинным столом, прикидывая, какая у кого будет мина, когда она это сделает. «Как и когда?» — подспудно, безотчетно трудилось тем временем все ее существо, но из-за того ли, что она не могла найти ответа, или из-за того, что на самом деле ответ уже был найден, дама наконец запустила правую руку в сумку, висящую на спинке стула, и, пока ее пальцы погружались в теплый, ласковый шелк волос и крыльев, пытливо переводила глаза с одного коллеги на другого, стараясь в последний миг уловить знак — пора? не пора? — как бы надеясь, что ее что-то остановит. Но ничто не остановило ее руку, когда она скупыми жестами, не опуская глаз, стала по одному вынимать и ставить на длинный стол ангелов из сумки. Очутившись на алой скатерти, за годы заседаний изрядно прожженной окурками и заляпанной чернилами, среди бумаг, брошюр, авторучек, стаканов с водой и чашек кофе, крохотные существа мгновенье медлили, а потом, с детской непосредственностью, заменяющей все церемонии, бросались кто куда, не дожидаясь товарищей, как будто им нельзя было терять ни минуты. Вынув последнего, дама закрыла глаза и застыла, уронив руки на колени, опустошенная, словно разом сказалось все напряжение последних дней. Она чувствовала, что ангелы разбежались по столу, наклоняясь над чашками, шурша бумагами, играя авторучками, потом услышала шелест крыльев: значит, полетели. Она представила себе, как сейчас они закружат вокруг очередного оратора. И правда, голос говорящего странно дрогнул и оборвался, пустив в ход механизм неправдоподобной тишины, какая бывает в преддверии взрыва.

Почтенная дама сидела, по-прежнему крепко сомкнув веки, и ждала, что будет.