Владимир Гриньков - Семь кило баксов

• Название: Семь кило баксов
• Автор: Владимир Гриньков
• Жанр: Боевик
• Год: 2000
• ISBN: 5-04-004780-0

Змеиный яд – вещь интригующая и романтичная. Но как товар он, оказывается, мало кому нужен, его трудно сбыть. А этот оригинал Гриша заказал партию яда на восемьсот тысяч баксов – и щедро отвалил их! Или Гриша – идиот, или этот неходовой товар ему зачем-то нужен. Зачем? У самого Гриши не спросишь: денежки его плакали, и товара он не получил, но это его, похоже, не волнует. Исчез Гриша, не видно его, особенно после того, как у дверей своей квартиры был убит посредник. А порой дотошному следователю кажется, что его и вообще нет, этого Гриши…

Также роман издавался под названием «Свадьба Барби».

---

Речей не говорили, потому что никто ничего не организовывал и инициативы никто не проявлял. Торопливо пронесли гроб от въездных ворот к свежевыдолбленной в промерзшей за зиму земле могиле, постояли недолго безмолвно, тут вдруг с неба посыпалась белесая крупа, последний привет от ушедшей зимы, и кладбищенские работники поспешно, ни у кого не спрося, заколотили крышку гроба. А перед тем все видели, и Полина тоже, как белесая крупа падала на лицо мертвого Звонарева и не таяла, это было ужасно.

Комья мерзлой земли гулко стучали о крышку гроба. Полина недвижно стояла над могилой и не тронулась с места даже тогда, когда все было кончено. Присутствующие, видя это, еще потоптались немного в нерешительности, потом стали расходиться, в неловкости пряча глаза. Кто-то подошел к Полине со словами соболезнования. Она ничего не слышала. Очнулась, только когда Хеджи ее затормошил. Полина повела взглядом вокруг, обнаружила частокол могильных памятников, редкие удаляющиеся прочь силуэты и черные стволы деревьев. Только теперь она осознала, что осталась совсем одна в этом холодном и некрасивом мире. Лицо ее перекосилось, вот только слез уже не было, выплакала все. Вцепилась в рукав куртки Хеджи и не сказала, а проплакала:

– Только не бросай меня, Венька! Умоляю, не бросай меня одну!

Глава 9

Фамилия у преподавателя была Лопотухин, но за глаза все звали его Лопоухин, опуская букву «т», потому как он действительно был лопоух, уши торчали, придавая их обладателю несколько комичный вид. Лопотухин-Лопоухин знал про этот свой недостаток и, кажется, оттого был зол на весь белый свет. По крайней мере, собственную неуверенность в справедливости мироустройства он скрывал за надменным видом и демонстративной нелюбовью к своим студентам. Не то чтобы он так уж зверствовал на экзаменах, награждая всех незаслуженными двойками, нет, он просто всячески демонстрировал свое превосходство, как бы давая понять, что вот он, лопоухий, выбился в люди, а его подопечным еще предстоит доказать собственную пригодность к этой нелегкой жизни, и каждый раз, когда он это доказывал, выглядело это очень некрасиво. Особенно некрасиво, если он что-то подобное доказывал девушкам.

Полина появилась в университете после некоторого перерыва. Ни малейшего желания приходить сюда у нее не было, но и дома оставаться невозможно, вот Хеджи ее и привез.

На нее смотрели с сочувствием, которое ранило не меньше, чем недавние события, и Полина чувствовала, что между нею и ее однокурсниками будто возникла какая-то преграда, а разрушить эту преграду у нее не было ни сил, ни желания.

До близкой уже сессии оставалось всего ничего, но к сессии ее могли допустить только после сдачи зачетов, а до зачетов еще необходимо было написать два реферата, и эта цепочка последовательных действий сейчас казалась Полине неосуществимой. То, что она не напишет эти рефераты, она знала, и это ее нисколько не трогало; бывают моменты в жизни, когда ничто не представляется важным, даже собственная смерть, что уж говорить о каких-то там рефератах-зачетах, и Полина не думала ни о чем таком.

Один реферат она «задолжала» Лопотухину. Задолжала и задолжала, сама она сейчас совершенно о том не беспокоилась, но Лопотухин проявил инициативу и после своей лекции подозвал Полину, усадил рядом с собой и спросил голосом негромким и участливым:

– Как ваш реферат, Полина?

Он всегда обращался к студентам исключительно по фамилии, держа дистанцию, и то, что сейчас он сказал «Полина», демонстрировало его сочувствие и понимание непросто сложившейся ситуации. Полина сидела рядом с ним, вся в черном, спина прямая, на лице аристократическая бледность, и еще печальная бездонность во взгляде – она была красива той особенной красотой, которая присуща только людям исстрадавшимся.

– Никак, – тихим бесцветным голосом ответила на вопрос Полина.

– Вы уже не успеете, к сожалению, – сказал Лопотухин почти печально. – И к зачету подойдете без реферата.

Его душа стремительно наполнялась благородством.

– Поэтому я решил поставить вам зачет досрочно и безо всякого реферата, – сообщил он с едва сдерживаевым торжеством человека, который только что облагодетельствовал род людской. – Зачетка у вас с собой?

– Да.

Полина выложила зачетку на стол. Она не испытывала ни благодарности, ни волнения. Ей, по правде говоря, сейчас было все равно. Лопотухин, не замечая ее состояния, с торжественным и значительным видом медленно и плавно выводил в зачетке свои каракули. Те студенты, которые еще не успели покинуть аудиторию, издали наблюдали за происходящим.

Поставив свою подпись, Лопотухин закрыл книжицу и сказал, сочувственно-покровительственно глядя на Полину:

– А реферат вы напишете в следующем семестре.

При этом он похлопывал ее по ноге. Осторожно, едва касаясь. Это выглядело так, будто он хотел приободрить студентку, и вот он все ее ободрял и ободрял, и это длилось долго, и уже совсем не было похоже на желание приободрить, а было похоже на что-то другое, а потом Полина посмотрела Лопотухину в глаза, увидела там что-то такое, что заставило ее очнуться и наконец-то правильно оценить происходящее, понять, что такое это «другое» означает, и она, встав в полный рост, не раздумывая, на глазах у студентов ударила Лопотухина ладонью по лицу.

Получилось очень звонко.

После этого Полина собрала вещи и вышла из аудитории.

Глава 10

У декана было лицо человека, который готов огнем и мечом наводить порядок на вверенной ему территории. У него в кармане лежал билет на авиарейс до Кельна, где на следующей неделе намечался симпозиум, и ко дню отлета предстояло разобраться со всеми вопросами, чтобы не оставлять ничего на потом. Чрезвычайное происшествие, случившееся на факультете, было первоочередным и самым главным.

Лопотухин сидел на стуле у стены. Ногу закинул на ногу, руки скрестил на груди – по его внешнему виду и не скажешь, что очень уж волнуется, только пунцовеющие уши его выдавали.

А Полина стояла посреди деканского кабинета – как вошла, так и встала, – а присесть ей никто не предложил, и со стороны это смотрелось символично, потому что получалось, что ей быть главной ответчицей за случившееся.

– Я просил вас написать объяснительную, Звонарева, – сказал декан и посмотрел на Полину поверх очков. – Вы написали?

– Нет.

– Почему?

Полина неопределенно пожала плечами. Просто ей было все равно, как было безразлично многое из того, что происходило с ней в последнее время. Да и что писать в той объяснительной? Что преподаватель лапал тебя потными руками?

– Хорошо, – сказал декан. – В таком случае будем опираться на объяснительную, написанную доцентом Лопотухиным Александром Евгеньевичем.

Придвинул лист бумаги, написанный нервным торопливым почерком, повел пальцем по строчкам, вычитывая то, что, по его мнению, было наиболее значительным:

– Двадцать восьмого марта… после лекции… поинтересовался у студентки Звонаревой Полины, на какой стадии находится подготовка реферата… реферат не готов… я напомнил, что отсутствие реферата означает несдачу зачета, но тут студентка Звонарева обратилась ко мне с просьбой поставить ей зачет…

Лопотухин на своем стульчике совсем обездвижел и превратился в памятник самому себе, а декан продолжал читать монотонным бездушным голосом:

– Ссылаясь на трагические событии, случившиеся в ее семье… невозможность написания реферата… идя навстречу ее просьбе и одновременно сознавая, что нарушаю существующие инструкции, предписывающие… поставил зачет, но одновременно предупредил о том, что реферат все равно необходимо написать и представить его в следующем семестре… студентка Звонарева, по неизвестным причинам полагая, что предъявляемые к ней требования необоснованны, заявила, что делать этого не собирается, а когда я упрекнул ее в неадекватной реакции, совершенно неожиданно, без какого-либо повода с моей стороны, ударила меня по лицу в присутствии многочисленных свидетелей… список свидетелей прилагается…

Декан, хотя и читал текст ровным, ничего не выражающим голосом, тем не менее все больше и больше мрачнел и под конец уже был чернее тучи. Он вообще не любил неприятности, а такое вот, чтобы прилюдно преподавателю по лицу, – это случилось впервые на его памяти.

– Что вы можете сказать, Звонарева, по поводу написанного?

– Ничего, – равнодушным голосом ответила Полина.

Лопотухин сидел истуканом. Для него сейчас решалось все. Знал, что кто-то из них двоих ответит за случившееся – или он, или Звонарева.

– То есть все так и было, как здесь написано? – осведомился декан.

Сухостью в голосе он демонстрировал, что никакие эмоции не будут приниматься в расчет, значение имеет только то, что написано. И пускай Полина на лопотухинскую бумагу ответит своей, более весомой.

Полина только пожала плечами в ответ.