Александр Казарновский - Четыре крыла Земли

• Название: Четыре крыла Земли
• Автор: Александр Казарновский
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-965-7288-36-8

Александр Казарновский родился в Москве. Переводил стихи Роберта Фроста, Джеймса Джойса, Г.Честертона, Г.Лонгфелло и современных английских и американских поэтов. В 1993 переехал в Израиль. Шестнадцать лет прожил в поселении Элон-Море в Самарии (Западный берег). В 2005 за роман «Поле боя при лунном свете» получил премию «Олива Иерусалима». В том же году вышел его сборник очерков «Расправа».

В настоящее время рассказы и очерки А.Казарновского регулярно появляются на страницах израильских и американских газет, а также на русскоязычных сайтах в интернете.

«Дорога впереди делала резкий поворот вправо. Даже если она до него дотянет, там ей уже не вывернуться. Кусты и деревья тянули из пропасти ветви и сучья, словно извивающиеся щупальца, которые, не дожидаясь, пока она свалится к ним в объятия, уже трепетали в предвкушении свежей крови. Она скосила глаза влево. Лицо араба разглядеть было трудно из-за темноты. Профиль его чернел на фоне скалы, и, похоже было, он смотрел лишь на дорогу – его не интересовало, кто сидит в этом обреченном „фиате“. Он работал. В последний раз девушка в отчаянии резко нажала на тормоз, чтобы еще хотя бы на несколько секунд отсрочить свой последний миг. На какое-то мгновение, прежде чем тоже затормозить, „мерседес“ весь возник перед ней: большой, черный, страшный, похожий на огромного жука, но с острой мордой, направленной в сторону пропасти. И тут она почувствовала, что кто-то – а может, Кто-то – прижимает ее руки к рулю и резко выруливает влево, одновременно заставляя ее со всех сил надавить на газ. Последнее, что успела Вика понять, это то, что она врезается сзади прямо в правый борт „мерседеса“.»

---

«Позвольте-позвольте! – возражают армейские чины. – Вот наш приказ – четко и ясно сказано: никакого насилия. А что некий капитан Яаков Кацир самоуправство проявил, так в семье не без урода».

«Ты с ума сошел! – орал в трубку отец, когда Коби объявил ему, что, если нужно, он готов применить силу. – У Йорама Кацира сын садист! Еще все помнят, как чисто, без крови, Шарон и Мофаз провели Размежевание, а тут какой-то офицеришко устраивает побоище! Ну да ясно, яблоко от яблони далеко не падает! И я с твоей легкой руки сразу превращаюсь в фигуру, что называется, одиозную! На ближайших же выборах при составлении партийного списка меня обходят и Ури Данович, и Шмуэль Левинзон, и Меир Битон. И с шестого места я перемещаюсь в лучшем случае на десятое, а то и на двенадцатое. И не могу уже козырять тем, что мой сын, в отличие от некоторых, не пригрелся на тепленьком местечке, а служит в боевых частях!».

* * *

Есть такое русское слово – «живчик». И есть такая русская пословица – «маленькая собачка – до старости щенок». Не думаю, что этим лексическим феноменам можно найти аналог в иврите. А жаль, потому что в результате бедный Натан Изак за всю жизнь так, должно быть, и не получил точной характеристики того, как он выглядит на самом деле. И опять-таки жаль, потому что был он личностью более чем колоритной. Невысокого роста, сухонький, жилистый, с очень жиденькой и длинненькой бороденкой, он все время куда-то торопился, все время суетился. Все – от уроков Торы до планов по созданию и восстановлению поселений – излагал он сбивчиво, спотыкаясь, то повторяя одно и то же, то перескакивая с пятого на десятое. У окружающих создавалось впечатление, будто предыдущих лет жизни явно не хватило ему, чтобы все, что нужно, сказать и, главное, сделать, – потому-то он сейчас и спешит, словно чувствует, что сроки поджимают. При этом ноги его постоянно пружинили, так что, чем бы он ни занимался, сидел ли, стоял ли, шагал ли, он всегда при этом немножко подпрыгивал. И еще одна деталь – очки. Большие и круглые, как глаза стрекозы, но дужки у них каким-то безвестным умельцем сделаны были под острым углом, что придавало им сходство с ногами кузнечика. При каждом прыжке Натана сидящий у него на носу стрекознечик тоже подпрыгивал, а при каждом третьем прыжке падал на пол.

В отличие от Натана, первый из его собеседников, рав Хаим Фельдман, был спокоен и нетороплив. Чувствовалась в нем некая внутренняя сила. Вместе с тем видно было, что в его упругих мускулах кроется также способность и к стремительным, в случае необходимости, действиям. Кто-то из живущих в Канфей-Шомроне русских репатриантов сказал однажды: «Рав Фельдман похож на очень доброго Мефистофеля». Поразительно точное определение! Даже серебро, многочисленными волосками проникшее в его шевелюру, казалось, сделало это лишь для того, чтобы оттенить ее черноту. Ну, а уж подстриженная, что нечасто встречается у религиозных ашкеназов, борода и вовсе отливала куда-то в синеву. Высокий, подтянутый рав Хаим Фельдман явно был неприступен для все сметающей на своем пути силы, имя которой – годы. Создавалось впечатление, что если положить рядом три его фотографии – одну сегодняшнюю, другую десяти– и третью двадцатилетней давности – то разобрать, где какая, будет невозможно. При этом он давно уже стал живой легендой поселенчества, а диапазон мнений о нем был столь широк, что хоть на прилавок выкладывай!

Высокий лысый тель-авивец, сидя в кафе на улице Шенкин, бормотал с ненавистью:

– Все поселенцы – фанатики и правые экстремисты! Один Фельдман чего стоит!

А в это время где-нибудь в Самарии, на остановке, где ждет попуток необремененная деньгами публика, какой-нибудь парнишка в кипе и с пейсами до пояса митинговал:

– Рав Фельдман? Да он же левый! Нам такие не нужны!

Вторым гостем в гостиничном номере Натана был уже знакомый читателю Эван, увенчанный оранжевой кипой с буквой V. Когда, сидя на тахте, обтянутой бурым в мелкую клетку дерматином, и уставясь в линолеумный пол, расчерченный концентрическими кругами, он заявил, что считает всю затею безнадежной, Натан первым делом подпрыгнул в кресле, разрисованном тем же узором, что тахта, а потом уже, поправив очки, спросил, почему.

– Может быть, я ошибаюсь, но по-моему, Шарон не будет Шароном, если позволит нам вернуться в Канфей-Шомрон, – ответил Эван, а в голове у него свербело: «Вру, вру, вру, не потому я не хочу идти, что это безнадежно, а по другой суперважной причине, личной, эгоистичной!»

– Но, Эван, пойми же! – воскликнул Натан, воздев к потолку сухонькие пальцы, контрастирующие с довольно солидными бицепсами. – Шарон провел Размежевание без крови! Он этим гордится! А тут побоище в Канфей-Шомроне! Порча репутации! Ему это надо? Тем более – в глазах общественности мы несчастные! Бездомные!.

– Мы такие и есть, – вставил Эван.

– Совершенно верно! – Натан не удержался и опять подпрыгнул. Вместе с ним подпрыгнули очки. – Обездоленные рвутся в свой дом! Разрушенный! И он пошлет солдат расправляться с ними? На глазах у всего Израиля? Перед выборами?!

– Не пошлет, – согласился Эван, – но пройдет два-три дня, и туда нагонят такое количество солдат, что всех нас эвакуируют без единого синячка.

– Возможно! – развел руками Натан и, втянув голову в плечи, скрючился в кресле так, будто он примостился на краю табуретки. – Положимся на волю Вс-вышнего. Он поможет!

– Или не поможет, – сыронизировал Эван. – Но мы рискнем. Сходим в Канфей-Шомрон, пару дней проведем за решеткой, и к концу недели все будем обратно в этой же гостинице. Или не все. Может, кого-то террористы укокошат, может, кого-то по дороге, высунувшись из окна, подстрелит из «спрингфилда» времен Британского мандата какой-нибудь мирный арабский дедушка. При всем моем к вам, Натан, уважении, рисковать чужими жизнями ради химеры...

Он почувствовал, что весомость всех этих справедливых аргументов доставляет ему неизъяснимое наслаждение, словно позволяет не думать о той главной причине.

– Химеры? – переспросил возмущенный Натан, кинув на Эвана негодующий взгляд сквозь стрекозьи глаза очков. – Химеры, говоришь?! Земля Израиля – химера?!! Диалог еврейского народа с Б-гом – химера?!!!

– Вопрос в том, стоит ли заведомо безнадежное предприятие человеческих жизней, – отпарировал Эван. И тут в разговор вступил рав Хаим, до тех пор сидевший на краю кровати у окна и наблюдавший, как зеленые «эгедовские» автобусы один за другим втекают в акулью глотку Центральной Автобусной Станции.

– Стоит ли человеческих жизней? – задумчиво повторил он. – Ты прав. Речь, действительно, идет о жизнях. О жизнях семи миллионов человек и о самом существовании нашего государства. Арабы не скрывают, что любой сантиметр отданной им земли они используют лишь как плацдарм для уничтожения Израиля и ни для чего больше. Для того и началось после Шестидневной войны поселенческое движение, чтобы лишить их этого плацдарма!

– Правда? – переспросил Эван с оттенком иронии. – А я-то думал, что чудо нашей победы вы восприняли как начало предсказанных пророками времен Избавления всего человечества. А они в свою очередь должны начаться с воссоединения еврейского народа со своей землей. Так что заселение Иудеи и Самарии – это наш долг перед всем миром.

– Совершенно верно... – начал Натан, но рав Фельдман его перебил:

– Прежде всего это гарантия того, что смертельная угроза никогда уже над страной не нависнет. В тот момент, что мы смирились с отступлением из Канфей-Шомрона, считай, что отдано все. Сначала этого потребуют арабы, затем наша левая интеллигенция, наконец – мировая общественность. И – не удержишься. Сдашься. А дальше – возвращение в границы 67-го и – новая резня под старым насеровским лозунгом: вымостить берег моря еврейскими черепами! Плавный переход от Израиля к Освенциму!

Эван закрыл глаза и услышал Голос – не живой и даже не телевизионный, а скорее – телефонный. Звучал он по-английски, но с арабским акцентом: «хотя вряд ли кто-нибудь останется в живых».

...Зал аэропорта Бен-Гурион сверху напоминал дворик в каком-нибудь придорожном поселке в пустыне Негев, где горячий ветер с остервенением заверчивает струи песка. Только песчинки были живые, с ногами, с руками, а в руках чемоданы, а на руках дети. И гонял их по аэропорту не ветер, а стремление убраться из страны, которой оставалось жить считанные дни. Меж тем радио сообщало: «Бои ведутся в районе Хайфы, Натании, Лода...»

«В Лоде!» – в ужасе закричала полная женщина в цветастом платье, с красным лицом, сжимая руку маленькой то ли дочки, то ли внучки. «В Лоде! Они уже совсем рядом!»

– Не дай Б-г! – прошептал Эван, очнувшись.

– Не дай Б-г! – поддержали его Натан и рав Хаим.

– Все, что вы говорите, верно, – устало согласился Эван, сам не понимая, отчего он устал больше – от прыжков Натана, от чугунной логики рава Хаима, от неожиданной галлюцинации или от собственной внутренней борьбы и попыток загнать обратно нечто важное, рвущееся наружу из глубин подсознания. – Все верно, но нужно придумывать что-то новое, а не браться за дело, заведомо безнадежное. Может быть, я ошибаюсь, но по-моему, пока у власти Шарон, мы в Канфей-Шамрон вернуться не сможем.