Жан-Клод Лами - Франсуаза Саган

• Название: Франсуаза Саган
• Автор: Жан-Клод Лами
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005
• ISBN: 5-235-02789-2

Имя Франсуазы Саган, едва появившись на литературном небосклоне, стало символом раннего успеха и всемирной славы. Эта восемнадцатилетняя девушка из благополучной, счастливой семьи была, возможно, избранницей судьбы: она любила легкую жизнь — и ранний успех на литературном поприще предоставил ей возможность жить весело и беззаботно; любила мужчин — и ее мужьями были самые красивые и яркие мужчины из ее окружения; любила лошадей и автомобили, рулетку и ночные клубы — и всегда оставалась самой собой, несмотря на все жизненные перипетии, начиная от семейных и автомобильных аварий и заканчивая увлечением наркотиками. Все эти увлечения отразились и на творчестве писательницы, романы которой посвящены вечным темам любви, измены, верности и предательства.

---

«Шел “Пожар в Чикаго” с Тирон Пауэр, но перед фильмом были новости. В 1946 году показывали съемки в концентрационных лагерях: метель, заметающая куски трупов. Это мое самое худшее воспоминание о войне. Я спросила у матери: “Это правда?” Она мне сказала: “К сожалению, да!” С этой секунды началась моя устойчивая ненависть к расизму[86]. Это одно из немногих убеждений, за которые я готова умереть немедля».

Она никогда не забудет стриженую женщину, которую вели по улице. Возмущенная Мари Куарэ резко высказалась в присутствии дочери.

«Как вы можете так поступать? — вскрикнула она. — Это стыдно. Вы ведете себя как немцы. Вы их стоите». Франсуаза была в глубоком недоумении от такой реакции:

«Я сказала себе: “Послушай! Все не так просто!” Сначала я поняла, что все не есть черное или белое. Мир, поделенный между Добром и Злом, заключал в себе нюансы. И в этом факте было гораздо больше двусмысленности, чем я себе представляла».

Когда американцы и Первая французская армия освободили долину Роны, Кики любовалась молодыми танкистами, готовыми покорять девичьи сердца лучезарными улыбками, плитками шоколада и жевательными резинками. В Лионе она марширует рядом с победоносной колонной солдат в сопровождении матери. «Эта атмосфера праздника, эти ребята в хаки, великолепные, загорелые, некоторые из них приходили к нам обедать домой. Все это меня очаровывало», — говорит Франсуаза Саган, которой тогда было десять лет. Она с азартом училась играть в теннис. В Сен-Марселене ей удалось однажды победить более опытную жену нотариуса. Юношеская горячность и поддержка брата Жака и Бруно Мореля, который был старше ее на пять лет, помогали ей выигрывать и у других, еще более серьезных противников.

С Бруно Кики познакомилась летом 1941 года. Он был сыном Шарля Мореля, промышленника из Понт-ан-Руан, который жил на широкую ногу в нависшем над Изером замке на реке Соне. Куарэ поселились поблизости. Это был настоящий рай для детей, получивших в распоряжение бассейн, построенный немецкими военнопленными. Франсуаза предпочитает общество старших мальчиков, но и они часто не могут соперничать в прыткости с этой хрупкой девушкой с повадками озорного мальчишки. «Я вижу ее, — вспоминает Бруно Морель, — на качелях, взлетающей под самое небо. Она казалась акробаткой». Он вспоминает, как она храбро сжимала в руке деревянную саблю: «В пылу схватки я ударил ее между бровей. Она и виду не подала, что ей больно». Эта способность стойко выносить боль у нее с того дня, когда она рассекла себе губу, упав с лестницы в «Фюзийер». Раздосадованная выступившими слезами, бормоча: «Я не хочу умирать», Франсуаза поклялась себе научиться владеть своими эмоциями и прятать страдание, насколько это возможно. Совсем скоро ей пришлось пройти испытание: играя на дудочке, она поранила нёбо и на этот раз волю слезам не дала. Она сдержалась, вывихнув себе коленку, и не заплакала, поднимая окровавленную голову, когда ее сбил велосипедист. «Я та, которая себя ранит, — констатирует Франсуаза Саган, вспоминая шишки и царапины своего взбалмошного детства, и прибавляет, на этот раз намекая на что-то более важное: — Я сама — затяжной несчастный случай».

Юность

«Когда Франсуаза ходила в школу, я совсем ею не занималась», — говорит Мари Куарэ. Она перепоручила все заботы Юлии Лафон, которая выполняла обязанности гувернантки и кухарки. Ее дед, Люсьен Лафон, был мельником в Промильяне, деревне близ Керси, откуда она уехала на службу к Куарэ. «Почтальон мне сказал, что эта семья ищет работницу», — рассказывает эта самоотверженная женщина. Сначала ей поручили присматривать за Жаком и Сюзанной, четырех и семи лет.

В то время Юлия была проворной молодой девушкой. Ее стремление служить в буржуазной семье, имевшей в округе хорошую репутацию, объяснялось ее планами на будущее. Она приняла на себя заботу о большой квартире на бульваре Малешерб, «странную квартиру, напоминающую жилище “семьи Буссардель”[87], где неудачно были распределены комнаты и устраивались большие приемы», — объясняет Франсуаза[88], которая девчушкой разъезжала там на своем ослике на колесиках.

Конечно, в обязанности Юлии входило заботиться о душевном спокойствии Франсуазы. Она стала ей второй матерью, посвящала много времени малышке, невероятно упрямой, которая разговаривала с ней, взобравшись на табурет. Почти каждый день во второй половине дня они ходили в парк Монсо, а когда семья жила в Лионе, во время войны, в парк Тет д’Ор. Перед прогулкой Юлия всегда поражалась, как неряшливо одета Франсуаза. «Она совершенно не обращала внимания на свой костюм», — говорит ее мать. Что не мешало ей иногда кокетничать, как, например, в тот непогожий день, когда она захотела обновить красивую шляпку.

«По-моему, пойдет дождь, надень лучше старую шляпку», — сказала ей Юлия. «Нет, нет, я хочу новую».

«Когда мы возвращались, — рассказывает Франсуаза, — я случайно посмотрела в зеркало и обомлела — не предупредив меня, мне надели старую шляпку. Это вызвало во мне бездну негодования по отношению ко взрослым. Меня обманули, а я, думая, что на мне новая шляпка, еще лукаво посматривала на всех».

«Из детства мне запомнилась еще одна история. Чулки и косы у меня были до колен. А в моем классе некоторые девочки носили короткие и завитые волосы. Надо мной смеялись, и однажды я вернулась домой с просьбой сделать мне стрижку. Я так замучила мать, что на следующий день меня отвели в парикмахерскую.

Я была младшей, и мне шили одежду в ателье. В юности я совсем не обращала внимания на свой костюм. Впрочем, я ничем не отличалась от других девочек. Все одевались очень просто. Я помню, что у меня была черная юбка, немного длинноватая, с разрезами по бокам».

Сегодня Юлия лукаво улыбается, вспоминая об этих далеких временах. В душе она хранит образ неуправляемой малышки Франсуазы. Юлия была глубоко предана семье, с которой делила радости и горести на протяжении более полувека.

На двадцатилетие ее службы дому Пьер Куарэ купил ей в Кажарке, на Тур де Виль, домик, наследную собственность кюре. Этим он хотел выразить Юлии Лафон признательность за то, что она была ангелом-хранителем его детей, особенно Франсуазы, с которой всегда было много хлопот.

По возвращении в Париж Кики с трудом приспосабливалась к городской жизни. Привыкнув резвиться на свежем воздухе близ Дофине, она плохо переносила замкнутое пространство квартиры, пусть даже очень просторной. Поблизости была расположена школа «Луиз-де-Беттиньи», которой руководили чопорные старые девы. Классы занимали несколько небольших домов пансиона, обращенных к парку, где ученики на переменах играли в мяч. На фотографии, сделанной в 1946 или 1947 году, она, грустная и задумчивая, среди тридцати семи учеников пятого набора вокруг мадемуазель Шарезье, учительницы словесности.

Умная, милая, но чересчур болтливая — так характеризует ее Жаклин Майар, посетившая будущую романистку в «Луиз-де-Беттиньи».

«Я была просто ужасна, — вспоминает Франсуаза Саган. — В конце концов меня выставили за дверь. Я подвесила бюст Мольера в петле в дверном проеме класса, когда нам читали невыносимо скучные лекции. Потом, во время игры в мяч, я кому-то поставила синяк, уже не помню кому. Много было всяких приключений. Я не осмеливалась обо всем рассказывать матери, когда мне было двенадцать-тринадцать лет. Я скрыла, что меня выгнали. Около трех месяцев перед каникулами я бродила по Парижу, не слишком удаляясь от дома. Я все же боялась! Утром я вставала в 8 часов, с деловым видом брала портфель и уходила…»

Юлия провожала ее, осмотрев с головы до ног: косы, уложенные короной, куртка из ткани «пепита», плиссированная юбка. С видом ученицы, направляющейся в школу, она пересекала бульвар Малешерб под взглядом полисмена, который дежурил перед испанским консульством, расположенным по соседству. И, дойдя до угла улицы Добиньи и улицы Жоффруа, сворачивала в город. Родители узнали об обмане, когда она в начале учебного года вернулась домой очень сконфуженная.

Принятая в «Луиз-де-Беттиньи» как ученица, уже исключенная из других школ, она не могла больше прибегать к уверткам и должна была решиться сказать правду. Признание, пусть позднее, смягчило вину. Несколько дней спустя тема была закрыта. В глазах Пьера и Мари Куарэ во всей этой неприятной истории не было ничего драматического. В поступке Кики они видели не школьную проблему. Их дочка считалась скандалисткой — значит, она хотела таким образом проявить свою личность. Ее наглость, так раздражавшая учителей, компенсировалась ясностью оригинального, способного к открытиям ума.

«Она очень быстро делала задания по французскому и высказывала очень интересные мысли. Например, процитировала однажды Ганди, которую другие девочки в классе едва знали», — говорит Соланж Пинтон. «Она действительно очень выделялась», — прибавляет Жаклин Маллар, которая сохранила в памяти образ Франсуазы, «читающей во время лекции или с отсутствующим видом качающейся на стуле». «В этом было что-то притягательное», — продолжает Соланж, вспоминая суровую атмосферу школы на улице Мишельанж, «Мэнтенон», дававшую степень бакалавра, куда они перешли летом 1952 года. Девушки, учившиеся вместе в «Луиз-де-Беттиньи», теперь слушали вместе лекции под неусыпным оком директрисы, мадемуазель Нурри, приверженницы жесткой дисциплины, и учителей, не склонных давать поблажки.